Пять капель смерти

— Эту книгу знаю. Но когда увидел на первых страницах, что легендарная сома — растение из рода Asclepias acida, закрыл и не стал читать дальше. Филолог мало что понимает в ботанике. К тому же сей господин пропагандирует наркотический экстаз как средство культурного развития общества. Я с ним не могу согласиться.

Ванзаров встает, протягивает доктору руку:

— Спасибо, вы нам очень помогли. Смесь можно произвести в домашних условиях?

Цвет смутился, как барышня, улыбнулся и говорит:

— Ну что вы, такая мелочь! Если бы я мог провести подробные исследования… Для производства такого вещества нужна оборудованная лаборатория… Знаете, это действительно очень опасный состав. И хоть мне не удалось определить его до конца, все же рискну сделать вывод: подобный наркотик может вызывать невероятные видения. Он способен полностью подавлять волю человека. Более того, делать его рабом. Понимаете?

— Нет…

— Чиновник полиции не понимает намеки, он любит полную ясность! — говорю.

И тогда наш великий ученый ответил с явной неохотой:

— Если некто, использовавший в составе препарата спорынью, пожелает узнать, что получится, если дать это вещество большой массе людей… Трудно представить последствия такого научного эксперимента… Я бы не рискнул их прогнозировать.

Неплохой сюрприз получился, нечего сказать.

В десятом часу вечера чиновник с разбитой головой добрался до дома. Наверное, преодолевая ступеньки парадной лестницы, он ощущал себя Сизифом, который тащит камень наверх, а тот упорно скатывается вниз. Барышня Полонская, или как там ее, при помощи Марианны Лёхиной опережают полицию везде, оставаясь недосягаемыми. К ним добавилась сома. После того, что сказал Цвет, Ванзаров понимал, что случится, если они решат использовать напиток профессора.

Добравшись до третьего этажа, он повернул ручку звонка.

За массивной дверью было тихо. Открывать никто не торопился.

Ванзаров вновь повернул рычажок. Послушно звякнул колокольчик. Ни звука. От нахлынувшей паники он потерял способность рассуждать, бил кулаками в дверь и кричал, чтобы немедленно открыли, иначе высадит замок.

Что-то щелкнуло.

— А ну уходи, окаянный! Полицию вызовем, у нас в доме ящик паратный!

— Глафира, зачем заперлись? — прокричал он в замочную скважину.

— Это ты, батюшка, Родион Георгиевич?

— Кто ж еще! Открывайте! Что за игры?

Клацнул замок, в проеме показался силуэт кухарки.

— Весь дом из-за вас перепугал…

Глафира сжимала топорик, которым колола дрова для растопки плиты. В доме что-то случилось. В дальнем конце прихожей Софья Петровна, зажав рот кружевным платочком, содрогалась от рыданий.

— Соня, что с детьми?!

— Спят, голубушки, что им станется, — ответила Глафира. — А вот барыня наша…

Софья Петровна захлебывалась рыданиями, притихшая Глафира не выпускала топор, таращась жалостливо, будто прося защиты.

Ванзаров сбросил пальто и обнял сестру. Ее трясло как в лихорадке.

— Ну сестренка, ну маленькая, ну хорошая, ну славная, ну успокойся…

Она спрятала лицо на его груди и разревелась.

Через полчаса, приняв успокоительные капли, Софья Петровна смогла рассказать, что превратило мирный дом в осажденную крепость.

Вернувшись в прекрасном настроении из «Польской кофейни», она проявила милосердие и помирилась с Глафирой. Кухарка принялась стряпать обед, а девочки, наигравшиеся в детской, потребовали прогулку. Забыв о просьбе брата, она стала одевать малышек. Когда Оля и Лёля уже нетерпеливо прыгали в коридоре, а Софья Петровна примеряла перед зеркалом шляпку, раздался телефонный звонок. Она взяла слуховой рожок. То, что услышала, было чудовищно.

Требовалась обходительность, чтобы не спровоцировать новую истерику:

— Соня, передай слово в слово, что тебе сказали…

Она всхлипнула:

— Не помню, я так испугалась.

— Сонечка, ты же мудрая женщина, попробуй вспомнить. Это очень важно.

— Кажется… Что все мы погибнем страшной и мучительной смертью, что мои дети будут умирать у меня на глазах… Нет, я не могу это повторять!

— И все? И больше ничего?

— Разве не достаточно?

— Я должен знать все, чтобы принять меры.

Софья Петровна взглянула на брата:

— Родион, ты ничего от меня не скрываешь?

— Ну что ты, Соня. Как я могу. Говоришь, голос был мужским?

— Да откуда мне знать, мужской или женский! Я испугалась за девочек!

— В котором часу телефонировали?

— Родион, ты меня не слушаешь! Я тебе уже раза три повторила, что мы решили пойти гулять около двух… Или трех… Но не позже четырех. Это точно…

Можно успеть доехать до города из Шувалова и отомстить таким способом. Как они в принципе могут осуществить убийство? Ворваться в дом? Или бросить бомбу на улице? Или выстрелить в окно с противоположной крыши? Это методы эсеров, но не Полонской и Лёхиной.

— Соня, а почему не телефонировала мне на службу?

Софья Петровна растерялась лишь на долю секунды:

— Какой ты бесчувственный! Я чуть было с ума не сошла, а ты требуешь внимания к себе! Родион, что нам делать?

— Выполни мою просьбу и не покидай дом.

Это совершенно невозможно, ведь у нее намечена встреча с очаровательной Еленой Холодовой, которая принесет бенгальскую смесь. Девочкам нужен свежий воздух.

— Повторю: залог безопасности — осторожность. Надо вытерпеть дня три.

— И это все?

— Остальное уже мое дело.

В гостиной проснулся телефон.

— Опять… Это! — прошептала Софья Петровна.

Ванзаров поднял слуховой рожок.

— Ванзаров у аппарата…

— Почему от вас нет вестей?

— Здравствуйте, Николай Александрович, не хотел беспокоить без надобности.

— Что произошло сегодня на даче Окунёва?

Поступление информации у начальника Особого отдела полиции поставлено отменно. Наверняка милый Заблоцкий уже настрочил рапорт о происшествии.

— Возможно, там была она. Сказать определенно не могу.

— Джуранский попал в нее?

— Ротмистр, к счастью, близорук. Он в корову не попадет с трех шагов.

— Что искала?

— Не имею представления.

— И все-таки? — настаивал Макаров.

— В доме заметны следы обыска, причем не одного. Каких-то явных признаков воровства обнаружить не удалось. Или их нет, или тщательно подчистили.

— Прошу утроить усилия. — И полковник отключился.

Узнав, что тревога была напрасной, Софья Петровна попросила сесть с ней рядом. В запасе у нее была еще неприятность.

— Родион, ты можешь связаться с начальником полиции Казани?

— По полицейскому телеграфу?.. Извини, Соня, зачем тебе казанская полиция?

Софья Петровна протянула разорванный почтовый конверт.

— Вот, прочти…

— Голова моя немного болит, словно об нее стул сломали. Расскажи своими словами…

Софья Петровна горестно вздохнула:

— Изволь, хотя твое равнодушие к родственникам ранит меня глубоко.

— Соня, просто скажи, что случилось в Казани.

Ему предъявили лист, исписанный бисерным почерком.

— Троюродный племянник моей мамы по папиной линии — сын Натальи Михайловны, если тебе что-то говорит это имя, — Аникий, студент Казанского университета, попал в дурную ситуацию.

Ванзаров потер предательски слипающиеся глаза:

— Что случилось с юношей? Первая любовь и все такое?

— Он пристрастился к опию.

— К чему пристрастился?

— К опию, Родион… Тебе известно, что это значит?

Извинившись, что головная боль не дает сосредоточиться, Ванзаров отправился к телефонному аппарату. Появился крохотный шанс нанести ответный удар.

РАЗДЕЛ «ПРИКЛЮЧЕНИЯ»

Купчиха Левина при расчете с извозчиком, на котором она подъехала к своему магазину на Большом проспекте в доме № 27, оставила в санях шелковый ридикюль, в котором находилось шестьдесят бриллиантов. Г-жа Левина спохватилась немного спустя и задержала извозчика. Доставленный в участок извозчик назвал себя Шадаковым. Он утверждал, что найденный им ридикюль не открывал. Однако при тщательном осмотре ридикюля в нем был найден только один бриллиант. Это дало основание к дальнейшим розыскам, которые привели к тому, что в сиденье, наполненном овсом, а также в снегу во дворе было найдено сорок четыре бриллианта. Извозчик не сознался в присвоении бриллиантов.