Скрипка некроманта

— С больным ребенком, Георг Фридрих, — напомнил Гриндель.

— Про это он думать не хочет. Он в своей дурной голове считает деньги, заработанные ребенком, и кричит благим матом: Господи, почему не мне?! А поскольку он догадывается, что так играть не будет уже никогда, то говорит себе: пропади все пропадом, я должен вознаградить себя за неудавшуюся жизнь хотя бы бутылкой вина. Но в этом случае было кое-что покрепче. Возможно, он начал пить русскую водку. Там, где он раньше разъезжал, ее не было, а в Риге она есть. Идем скорее, сейчас принесут тушеную капусту. Я уж думал искать вас на улице. Надеюсь, вы в подвал не спускались?

— Понадобится — спущусь, — буркнул Маликульмульк. Ему не понравилось, что Паррот разговаривает с ними, как со своими мальчиками. А вот Давида Иеронима это устраивало.

— Садитесь, друзья мои. Ганс, убери локти со стола, — велел Паррот. — Я заказал для всех айнтопф с тушеной капустой, в холодную погоду это самое лучшее кушанье. Ну что, Крылов, продвинулось ваше следствие?

— Мне кажется, да. Но говорить об этом я не расположен, — быстро ответил Маликульмульк.

— Появился виновный?

— Да. Но сперва мы должны убедиться…

— Как бы скрипка не покинула Ригу.

— Я знаю, где скрипка, — вдруг выпалил Маликульмульк, раздраженный учительским тоном Паррота. — Ее велел выкрасть некий курляндский барон. Она понадобилась ему для внука. Сперва она была надежно спрятана в замке. Но сейчас ее уже вынесли, и она у нового хозяина.

Ни в том, ни в другом он не был уверен. Однако говорил очень внушительно.

— Как же вы собираетесь возвращать ее дивному дитяти?

— Сперва я должен поговорить с теми, кто вынес ее из комнаты музыкантов. Может быть, они, поняв, что их воровство раскрыто, сами поспособствуют возвращению скрипки — в обмен на мое молчание.

— Разумно, — согласился Давид Иероним.

— Вы уверены, что идете правильным путем? — спросил Паррот. — Видите ли, даже очевидный исход опыта нуждается в проверке, и многократной.

— Да, — мрачно сказал Маликульмульк. — Я советовался с опытным человеком, который немало рассказал мне про этого Брискорна…

— Ваш подозреваемый — герр Брискорн? — спросил Давид Иероним. — Это по меньшей мере странно.

— Вы с ним знакомы? — осведомился Маликульмульк.

— Шапочно. А как же похититель шубы?

— Похититель шубы не сумел попасть в замок. Иначе бы дворовые, служившие при гардеробной, заметили знакомую шубу. Очевидно, вы не знаете, что Брискорн — игрок и, по мнению моего друга, проиграл казенные деньги.

Тут лишь философ опомнился и осознал, что несет что-то не то. Не стоило называть имя Брискорна — ведь полковник все еще был ему симпатичен, а главное — не пойман за руку. Не стоило говорить и о картах. Вообще не стоило позволять Парроту вовлекать себя в этот разговор. Но слово — не воробей, оно уже вылетело. И, судя по тому, как переглянулись Паррот и Гриндель, что-то с этим словом было не так. Но отступать Маликульмульк не желал. Лень ленью, но он бывал и упрям, и злопамятен… Как выразился бы Федор Осипович, упрямством и злопамятством он отличался на том свете, вспомнить хотя бы, как он преследовал эпиграммами и комедийными сценками чету Княжниных. Похоже, эти качества последовали за философом и на сей свет.

— Нет, этого я не знаю, — сказал Давид Иероним.

— И похоже, что он имел какое-то отношение к смерти несчастного Баретти, — продолжал Маликульмульк, обрадовавшись, что встреча с Брискорном у дверей «Лондона» тоже как-то укладывается в общую картину, эскиз которой набросал Федор Осипович. Теперь следовало довести дело до конца и успеть встретиться с певцами и певицами до их отъезда — хотя они, скорее всего, задержатся из-за смерти товарища…

Ему отчего-то не казалось подозрительным, что еще с утра он был полон решимости выгораживать Брискорна, а теперь мечтает доказать вину полковника. Странным образом он не желал сопоставлять свои утренние и обеденные мысли.

Принесли горшочки с айнтопфом, и Маликульмульк выпустил на свободу Косолапого Жанно.

— Но мне не все тут ясно, — сказал, очень деликатно отхлебывая горячий соус айнтопфа, Паррот. — Неужели человек, который ограбил бедного доктора, уже окончательно вне подозрений? Значит, шуба и шапка нашлись? И где же?

— Они не нашлись… — Косолапый Жанно закапал-таки соусом борт сюртука. — Это были обычные грабители. Есть подозрение, что шубу с герра Шмидта сняли амбарные сторожа — они могли с третьего или даже четвертого яруса наблюдать за крыльцом дома, где он гостил, вовремя выбежать и вернуться с добычей обратно в амбар. А потом из баловства или спьяну попытаться проникнуть в Рижский замок…

— Не вижу логики, — заметил Паррот. — Хотя злодеи действительно могли наблюдать за доктором откуда-то сверху… Ганс! Ешь все, что в горшке, а не вылавливай одно лишь мясо!

— Логика такова, что сторожам могли заплатить, чтобы они позволили истинным злодеям сидеть у окошка, — возразил Давид Иероним. — И слишком подозрительно это совпадение — у доктора отнимают приметную шубу именно в тот вечер, когда в замке прием.

— Это совпадение отношения к скрипке не имеет, — сказал Маликульмульк. Душой он уже был в «Лондоне», в комнатах певиц.

На том свете приходилось ему навещать театральных девок, и всякое случалось. Он желал убедиться, что на этом свете способен будет вести себя благоразумно, хладнокровно, не воспламеняясь и ни в чем себя не виня. То, что происходило тогда, сейчас казалось нелепым — и недостойным воспоминаний, как недостойны их многие подробности жизни подростка, которые взрослому человеку ни к чему.

Федор Осипович был прав — порокам и глупостям место на том свете. А на этом нужно просто осознать себя существом, избавившимся от лишнего.

Не желая более толковать с Гринделем и Парротом ни о Брискорне, ни о пропавшей шубе, Маликульмульк окончательно перевоплотился — а Косолапый Жанно ел обычно быстро, с прихлебыванием и чавканьем. Дети, Иоганн Фридрих и Вильгельм Фридрих, смотрели на него с изумлением. Им бы за такие манеры влетело от Паррота — но Паррот молча глядел на герра Крылова и качал головой. И казалось — он понимает, что собеседник спрятался от него в горшок с айнтопфом, а раз спрятался, то пусть там и сидит.

Гриндель крикнул кельнера и спросил три большие кружки пива. Косолапый Жанно и к этому был готов. Он вылил в себя пиво стремительно — так, как если бы в брюхе имелось пустое ведро. И, понимая, что обед — в складчину, достал и выложил на стол деньги, почти рубль серебром. Это, возможно, было многовато, но так уж захватила рука, а Косолапый Жанно не любил обременять себя арифметикой в отличие от Маликульмулька — тому вычисления нравились, нравились и формулы, не имевшие никакого практического смысла, именно потому, что с квадратными корнями в Гостиный двор за табаком не пойдешь, это — лакомство ума, игрушка для подлинных аматеров.

Но и Маликульмульк путался в расчетах рижских цен. В городе имели хождение рубли с копейками и талеры с фердингами, и курс рубля к талеру был непостоянным.

Не дожидаясь кельнера, Маликульмульк подхватился, буквально в два слова простился и поспешил прочь.

Он не видел, какими взглядами обменялись физик и химик, не слышал он также слов Паррота:

— Не нравится мне его поведение, очень не нравится…

Маликульмульк быстро перешел Известковую наискосок и, поскользнувшись, ввалился в гостиничную дверь. Толстый швейцар, истинное украшение почтенного заведения, сказал ему, где он может найти и певцов, и певиц, и музыкантов, и обоих Манчини.

Он решил начать с женщин — актерки обычно первым делом беспокоятся о кавалерах, а Брискорн — кавалер видный: если он бродил поблизости от комнат, где разместили музыкантов, итальянки бы его заметили. Оставалось только подобрать такие приметы, по которым они опознали бы именно Брискорна, не спутав его ни с кем другим. И тут Маликульмульк понял, что попал впросак. Он, поднимаясь по лестнице, пытался — и не мог составить описания Брискорнова лица. Оно было правильным — нос обыкновенный, глаза обыкновенные, наверно, голубые, волосы темные, ненапудренные, собраны в косицу, как полагается человеку военному… и что еще тут можно добавить-то?!. Улыбку разве? Широкую добродушную улыбку приятного собеседника, ловкость в обхождении — да, ловкости не отнимешь, но возможно ли было итальянкам оценить ее, ежели они видели полковника только слоняющимся по коридору да переворачивающим ноты?