Золото Ариеля

Нед молчал.

— Прошу вас, — продолжала она тихим голосом, — я знаю, что вы ненавидите Френсиса, я знаю, что вы ненавидите меня за то, что я вышла за него. Но, Нед, мой маленький сын болен. Ему нужны лекарства, доктора…

— Наш маленький сын, — сказал он. — Наш ребенок, Кейт.

Она смотрела на него, широко раскрыв глаза от страха.

— Я не скажу вашему мужу, — устало сказал он. — Что толку?

— Толку никакого, — прошептала она, — совсем никакого… Нед, ради Себастьяна, не ради меня, я прошу вас — перестаньте губить Френсиса, который считает, что это его ребенок, и любит его так же, как я. Оставьте нас в покое, Нед, и давайте попробуем спасти что-то в этой жалкой путанице, в которую вы и я превратили наши жизни… Прошу вас…

Он все еще молчал, не отрывая глаз от ее лица. Потом произнес:

— «Бегут меня, а некогда входили босые ножки в дом мой без опаски…»

— Прекрати, — сказала она. — Прекрати.

Она посмотрела вдаль, где нищие снова в молчании сгрудились у своего костра, и он увидел слезы у нее на глазах.

— Кейт, — сказал он, беря ее за руки, — почему ты вышла за него? Почему из всех ты выбрала именно Френсиса Пелхэма?

Она высвободила руки.

— Ты уже решил, судя по всему, что я вышла за него из-за денег. Разве недостаточно, что без него я была бы обесчещена, а наш ребенок не имел бы отца? Я думала, ты никогда не вернешься.

— Но я же сказал тебе, что вернусь.

— Да, когда-нибудь. Сколько времени я должна была ждать? А теперь ты снова служишь у графа Нортхэмптона. Я помню, ты как-то поклялся мне, что больше не возьмешь от него ни пенни. Никогда.

— Кейт, мне нужно иметь покровителя, чтобы оставаться в Лондоне…

— Тогда не оставайся, — ожесточенно сказала она. — Уезжай. И оставь в покое моего мужа. Вот и все. Вот это я и пришла сказать.

Они смотрели друг на друга при тусклом свете, проходившем сквозь закрытые ставнями окна дома Мэтью. Звук приглушенных голосов и смех доносились изнутри, обычный разгул становился все громче.

Она плотнее закуталась в плащ. Лицо ее побледнело от холода.

— Мне нужно идти. Мое отсутствие будет замечено. Ты запомнишь, Нед, что я сказала?

— Я никогда не забываю ничего, что ты сказала. Но ты не можешь сама вернуться. Тебе ни в коем случае не следовало приходить сюда одной.

— Я не могу брать с собой слуг Френсиса. Они следят за мной.

— Ты должна позволить мне проводить тебя до дому…

— Нет!

Потом она сказала, уже спокойнее:

— Я не могу допустить, чтобы нас видели вместе. Со мной ничего не случится.

Но в ее взгляде, брошенном на притихших нищих, он заметил страх и сказал:

— Погоди.

Он поспешил в дом и вышел оттуда с Дейви и маленьким Пентинком. Он велел им проводить Кейт домой и как следует охранять ее. Они были заинтригованы и охотно согласились, увидев, какая она хорошенькая.

Неду не хотелось, чтобы она уходила вот так. Он отвел Кейт в сторону и сказал:

— Еще одно. Я знаю, что тебе не нужны мои советы. Но ты должна перестать навещать Рейли.

Она подняла голову и сказала:

— В этом я никак не могу тебя послушаться. Иногда мне кажется, что это единственный верный друг, который у меня есть.

Нед выругал себя за дурацкий совет. Он смотрел, как ее силуэт скрывает пелена снега, потом повернулся и с тяжелым сердцем вошел в полный народа дом брата, где очень много пил и пел, чтобы все хорошенько посмеялись, хотя самому было совсем не до смеха.

В парке Сент-Джеймского дворца, несмотря на выпавший снег, суетились Хэмфриз и его садовники. Они выкопали несколько рядов тутовых саженцев, требующих очень большого ухода, из их временного обиталища, закутали их нежные корни вместе с комьями земли в дерюгу, которая была укреплена вокруг стволов бечевкой. Ветвистые тюки погрузили на четыре повозки, стоявшие у ворот. Хэмфриз внимательно присматривал за Николасом и другими садовниками, умоляя их обращаться с молодыми деревцами так же осторожно, как если бы это были младенцы. Эти тутовые деревья, выращенные вместе с теми, которые уже были высажены в Сент-Джеймском парке, должны были уехать далеко. В тусклом послеполуденном свете Хэмфриз метался от покрытых снегом земляных гряд к повозкам, все время говоря тихим голосом с самим собой, с растениями и с помощниками. Возчики ждали, неподвижно сидя на высоких насестах, и их дыхание превращалось на холодном воздухе в пар.

Спустя некоторое время за погрузкой пришел наблюдать Джон Ловетт, он притоптывал и постукивал каблуками сапог, чтобы согреться, и посматривал на часы, когда Хэмфриз останавливал сначала одного, потом другого садовника, несущего саженец, чтобы распрямить загнувшиеся ветки или закрепить размотавшийся конец дерюги.

— Потому что иначе, — пояснил он раздраженно Ловетту, — мороз доберется до корней и убьет их; они слишком молодые, слишком нежные для такой перевозки; их следовало оставить в своих зимних грядах до весны.

Но Ловетт нетерпеливо отмахнулся от его слов, явно жалея, что не может также отмести в сторону самого Хэмфриза, и сказал:

— Они нужны теперь. Вы поняли? Весной будет слишком поздно.

Хэмфриз ответил резко:

— Прекрасно. Прекрасно! Но поскольку они привыкли к теплым краям, они не переживут зиму.

— Это последние саженцы? — спросил Ловетт, когда Николас положил очередную связку маленьких деревьев на перегруженную повозку.

Николас кивнул, не глядя на него. Ловетт снова повернулся к Хэмфризу и ответил:

— Слушайте. Я понимаю, что вы волнуетесь. Но их посадят в защищенные места, как вы посоветовали. Даже я понимаю, что тутовые деревья не выживут в суровом климате.

Хэмфриз ничего не ответил; все с тем же невеселым видом он смотрел, как возчики натянули поводья. Ловетт тем временем — теперь, когда дело было сделано, его нетерпение почти улеглось — отдал приказание возчикам и отошел с удовлетворенным видом, когда груженые повозки начали двигаться, покачиваясь, по заснеженной дороге. Но Хэмфриз смотрел вслед им с грустью, пока деревья не исчезли из виду, а Ловетт, сказав, что хочет видеть его в доме, повернулся и поспешил обратно в Сент-Джеймский дворец.

Хэмфриз сказал садовникам, что они могут идти. Уже почти стемнело, и на сегодня их работа была закончена. Но Николас, который смотрел вслед торопливо уходящему Ловетту, бросил последний взгляд на заснеженный сад — ему не хотелось возвращаться в свою одинокую комнату в дворцовой пристройке.

Садовники Хэмфриза были добры к нему, но вечером они уходили и ночевали в другом месте. Дворцовые же слуги, если он пытался присоединиться к ним, смеялись над ним, постоянно насмешничали, притворяясь, что их трясет, и издавали сдавленные звуки, как это делал он, когда у него случался приступ болезни. Он не винил их, потому что даже отец не признавал его своим и не мог его видеть. Он хотел быть таким же, как они, делать все так, как делают они.

Хэмфриз как-то сказал Николасу, что может помочь ему. Хэмфриз был просто волшебник, он столько всего знал о растениях, о звездах, о том, как работают тело и мозг. Николас всегда очень старался делать то, что говорит ему Хэмфриз. Но ожидание — тяжелая вещь.

Николас помог Хэмфризу убрать остатки соломы, которой они защищали более нежные растения от холода. Но когда он бегал взад-вперед, Хэмфриз протянул руку, чтобы остановить его.

— Смотри, — сказал он. — Ты видел, какая полная луна сегодня?

Николас посмотрел вверх и зажмурился — такая яркая была луна.

— Поможет ли мне луна, мастер Хэмфриз?

Хэмфриз отложил инструменты, которые держал в руках.

— Ну вот, я же сказал, что тебе поможет, разве нет, Николас?

— Да, — ответил юноша. — Но я не знал, что на это понадобится столько времени.

— Значит, тебе нужно научиться терепению. И упорству.

Николас повесил голову, как ребенок; странное зрелище, потому что он возвышался над Хэмфризом и все же казался беспомощнее младенца, когда крутил своими большими руками. То были сильные руки, молодые, но в мозолях и загрубевшие от работы; при этом он прикасался к растениям очень осторожно и ухаживал за ними именно так, как указывал Хэмфриз.