Горбун лорда Кромвеля

– А вы рассказали аббату о том, что видели огни на болоте?

– Нет. Я уже говорил вам, все его обращения к городским властям остались безрезультатными. А после горестных событий, произошедших на прошлой неделе, я впал в глубокую печаль и был не в состоянии размышлять… Но теперь… – Во взгляде его мелькнула надежда. – Возможно, это объяснит все. Эти люди, контрабандисты, преступники по своей природе. Один грех неизбежно влечет за собой другой, более тяжкий, и неудивительно, что они впали в богохульство…

– Разумеется, все обитатели монастыря были бы рады переложить вину на чужаков, – отрезал я.

Брат Габриель обратил ко мне застывшее лицо.

– Господин Шардлейк, я отдаю себе полный отчет в том, что в наших молитвах, в нашей преданности мощам и изображениям святых вы видите лишь глупые игры бездельников, привыкших жить в сытости и достатке, в то время как народ терпит нужду и бедствия, – отчеканил он.

Я склонил голову, не считая нужным возражать.

– Наша жизнь, проводимая в молитвах, – это попытка приблизиться к Христу и отдалиться от погрязшего в грехах мира, – с неожиданным пылом произнес монах. – Каждая служба, проведенная в этом храме, каждое слово молитвы – это шаг к Христу. Каждая статуя, каждый витраж напоминают о Его славе и заставляют забыть о царящем в мире зле.

– Я не сомневаюсь в искренности вашей веры, брат.

– Да, я знаю, наша жизнь здесь излишне легка. Пища излишне вкусна и обильна, одежда тепла и удобна. Не того желал от своих последователей святой Бенедикт. Но главная наша цель по-прежнему отвечает его учению.

– И какова же эта цель? Искать единения с Господом?

Брат Габриель вперил в меня горящий взор.

– Да, сэр. И поверьте, путь, которым мы идем, не так прост и легок. Тот, кто утверждает, что жизнь монахов лишена тягот, ошибается. Люди одержимы греховными вожделениями, которые разжигает в их душах дьявол. Монахи также подвержены искушениям и соблазнам. Подчас мне кажется, чем горячее наше стремление приблизиться к Господу, тем более усердствует враг рода человеческого, стремясь совратить нас с пути истинного. И побороть его происки становится все труднее.

– А вам ее приходило в голову, что кого-то из ваших братьев дьявол искушал совершить убийство эмиссара и тот не сумел побороть искушение? – вкрадчиво осведомился я. – Помните, я говорю сейчас от имени главного правителя, который, в свою очередь представляет верховного главу церкви, короля.

Брат Габриель посмотрел мне прямо в глаза.

– Я не верю, чтобы кто-нибудь из нашей братии мог совершить подобное преступление, – четко произнес он. – Если бы у меня возникли хоть малейшие подозрения, я бы незамедлительно сообщил о них аббату. Как я уже сказал вам, по моему разумению, преступника надо искать среди местных контрабандистов.

Я кивнул.

– Однако в связи с вашим монастырем ходили упорные разговоры о весьма тяжких грехах. Вы, конечно, помните о скандале, следствием которого явилось смещение прежнего приора. И вы сами сказали, один грех неминуемо влечет за собой другой.

Брат Габриель вспыхнул.

– То, о чем вы говорите, не имеет ни малейшего отношения к преступлению, свершившемуся на прошлой неделе, – пробормотал он. – И все это осталось в прошлом.

Внезапно он встал и прошелся вдоль скамьи, словно пытаясь унять охватившее его волнение.

Я тоже встал и подошел к монаху. На лице брата Габриеля застыло непроницаемое выражение; на лбу, несмотря на холод, выступили капли пота.

– К сожалению, не все осталось в прошлом, брат Габриель, – заметил я. – Аббат сообщил мне, что одной из причин, по которым Саймон Уэлплей был подвергнут столь тяжкому наказанию, явились греховные чувства, которые юный послушник питал к другому монаху. И этот монах – не кто иной, как вы.

Брат Габриель резко повернулся ко мне.

– Саймон Уэлплей еще неразумное дитя! – воскликнул он. – Я не могу нести ответственность за его греховные помыслы. Тем более я понятия не имел об этих помыслах до тех пор, пока он не признался в этом приору Мортимусу. Иначе я положил бы этому конец. Да, это правда, не сумев побороть грязные желания плоти, я вступал в связь с мужчинами. Однако я признался в этом грехе на исповеди, был подвергнут покаянию и с тех пор освободился от греховных вожделений. Да, сэр, теперь вы знаете о моем падении. Насколько мне известно, в кабинете главного правителя любят подобные истории.

– Моя единственная цель – выяснить истину о случившемся. Поверьте, я не стал бы бередить вашу душу из праздного любопытства.

Казалось, брат Габриель хотел сказать что-то еще, однако счел за благо помолчать и лишь глубоко вздохнул.

– Желаете осмотреть библиотеку? – спросил он нарочито равнодушным тоном.

– Да, не отказался бы.

Мы спустились в главный неф.

– Кстати, я видел трещину, – заметил я, после того как некоторое время мы шли рядом в полном молчании. – Церковь и в самом деле нуждается в серьезном ремонте. А казначей, насколько я понимаю, не желает пускаться в большие расходы?

– Именно так. Брат Эдвиг твердит, что расходы на ремонт должны находиться в прямой зависимости от наших ежегодных доходов. Средств, которые он выделяет, едва хватает, чтобы предотвратить увеличение трещины.

– Понятно, – кивнул я.

«Если это так, на что идут средства от продажи земель, о которых говорили аббат и казначей?» – пронеслось у меня в голове.

– Брат Эдвиг, как видно, относится к числу тех людей, которые следуют сомнительному правилу – чем дешевле, тем лучше, – философски изрек я. – Пусть вокруг них все приходит в упадок, они будут думать лишь об экономии.

– Брат Эдвиг уверен, что экономия – это его святая обязанность, – с досадой подхватил брат Габриель.

– Да, ваш казначей, судя по всему, не слишком склонен к благотворительности. Так же, как и ваш приор.

Брат Габриель бросил на меня быстрый взгляд, но не произнес ни слова.

Когда мы вышли из церкви, свет холодного зимнего дня ударил мне в глаза, заставляя их слезиться. Солнце поднялось уже высоко и, хотя по-прежнему не грело, светило ослепительно ярко. Во дворе было расчищено несколько дорожек, и монахи спешили по своим делам. Черные их одеяния мелькали тут и там на фоне сверкающей белизны.

Здание библиотеки, расположенное рядом с церковью, удивило меня своими размерами. Свет, проникая сквозь высокие окна, заливал уставленные книгами полки. Почти все письменные столы были свободны, лишь за одним послушник изучал огромный пухлый том, а за другим старый монах сосредоточенно переписывал какой-то манускрипт.

– Охотников заняться чтением не так много, – заметил я.

– Да, библиотека постоянно пустует, – с сожалением подтвердил брат Габриель. – Если кому-то из братьев нужна книга, он предпочитает взять ее с собой в дортуар. Как продвигается дело, брат Стивен? – осведомился он, подойдя к старому монаху.

Старик поднял на нас утомленные глаза.

– Потихоньку, брат Габриель, – ответил он.

Я бросил взгляд на его работу. Он переписывал старинную Библию; заглавные буквы и фигуры, украшавшие текст были выписаны на толстом пергаменте с изумительным искусством, краски оставались яркими и лишь слегка выцвели от времени. Копия, над которой трудился монах, не имела ничего общего с оригиналом, буквы были неровными, краски тусклыми. Брат Габриель одобрительно похлопал старика по плечу.

– Nec aspera terrent [6], брат, – изрек он и вновь повернулся ко мне. – Я покажу вам изображение ларца и длани Раскаявшегося Вора.

По узкой винтовой лестнице ризничий провел меня на верхний этаж. Здесь также было множество полок, на которых теснились древние тома. Повсюду толстым слоем лежала пыль.

– Наше собрание обладает огромной ценностью, – с гордостью произнес брат Габриель. – Некоторые книги скопированы с греческих и римских манускриптов в те времена, когда переписывание книг было настоящим искусством. Еще пятьдесят лет назад вы не нашли бы внизу ни одного свободного места. За каждым столом сидел монах-переписчик. Но с тех пор как книгопечатание получило такое широкое распространение, искусство переписчиков пришло в упадок. Все довольствуются этими дешевыми печатными книгами, с их уродливыми квадратными буквами, которые наползают одна на другую.