Читая маршала Жукова

31. Начало войны

Поздним вечером в субботу 21 июня 1941 года я с родителями, сестрой и бабушкой, матерью отца, возвращался с большого торжества. В старом семейном гнезде, бывшем и моей колыбелью, в большой квартире на улице Мало-Подвальной, некогда целиком принадлежавшей дяде, старшему брату матери, небедному киевскому купцу, вся семья, братья и сестры матери и отца, отмечали двадцатипятилетие моего кузена, лейтенанта, вернувшегося раненым и обмороженным с финской войны. Брат был в штатском костюме, но в спальне висела на стуле его гимнастерка с кубарями и орденом, и все ходили смотреть на нее, а младший сын дяди, расстрелянный в 1944 году за отказ вести в атаку взвод, не понимавший по-русски, восторженно переливал в славу услышанные от брата фронтовые эпизоды бесславной войны. Стол был домашний, пили в нашей семье по рюмке, говорили много, но о детях не забывали, мы вечно вертелись под ногами и ушки держали на макушке, так что имена не назывались, и даже имя вождя прозвучало в беседе мужчин лишь однажды - когда старший брат отца, еврейский писатель, вскоре назначенный на погибель в Еврейский антифашистский комитет, накричал на меня, сопляка, вещавшего войну, и заткнул мне рот авторитетом Сталина, сказавшего еще неделю назад, что войны не будет.

На Думской площади, у фонтана, где спустя четыре с половиной года поставят виселицы, при огромном скоплении людей повесят и оставят на обозрение германских офицеров, причастных к убийству мирных жителей Киева, мы сели в трамвай No 4 и проехали три остановки до Сенной (Львовской) площади. Был теплый летний вечер, ясный, безветренный. Небо было тихим и звездным. Кажется, тогда оно было синее, чем теперь. Мы сошли у Сенного рынка и пошли по четной стороне Львовской к Обсерваторной (три месяца спустя дядя с бабушкой той же улицей пойдут к Бабьему Яру), но не могли перейти дорогу: по Львовской шла на запад колонна крытых грузовиков. Фары машин были пригашены. Детство мое выпало на такое время, когда на автомобили еще оборачивались даже в Киеве. А тут - колонна, казавшаяся бесконечной. Я нетерпеливо дергался, отец и мать держали меня за руки. Мы стояли, а машины шли и шли, безмолвные, темные. Это было необычно и тревожно и длилось минут пятнадцать. Колонна кончилась, мы пересекли улицу и вошли в подъезд. Я приставал с распросами, родители угрюмо молчали.

Ослепительным утром 22 июня я проснулся ровно в девять, и, пока еще потягивался, к кровати подошла бабушка и сказала: "Петенька, война. - С немцами? - Да. Киев бомбили ночью, ты проспал".

В небе было ни облачка. Родители и сестра, несмотря на воскресенье, уже куда-то ушли. Я кинулся к радиоточке. По трансляционной сети передавали легкую музыку. Потом пошли песни: "Наша поступь тверда, и врагу никогда не гулять по республикам нашим." Никто не подходил к микрофону. Страх сказать что-то не то сковал страну.

Начало…

В постели застало.

Известие о войне пробудило вождя от сна.

А в Наркомате обороны в ту ночь спать не ложились. Но нарком звонить Сталину не решился. А Жуков позвонил. И не смутился, когда начальник охраны сказал ему, что товарищ Сталин спит.

"Будите немедля. Немцы бомбят наши города!"

Было 3:45 утра. Но только в 7:15 директива наркома обороны No2 - о введении всех имеющихся в пограничной зоне силах против прорвавшейся части противника с целью задержать его дальнейшее продвижение - была передана… в округа!!! Бог знает, дошла ли она до передовых частей и когда. Бог знает, что думали и как действовали командиры, запуганные жупелом "антигерманские настроения", запутанные опровержением ТАСС и суровыми наставлениями "огня не открывать, на провокации не поддаваться" до получения внезапной директивы -"наступать!"

Наступать… Инициатива-то безраздельно была в руках вермахта, наступавшего энергично и с энтузиазмом.

Слово Н.С.Хрущеву:

"Потом уже, после войны, я узнал, что в первые часы войны Сталин был в Кремле. Это говорили мне Берия и Маленков. Берия рассказал следующее. Когда началась война, у Сталина собрались члены Политбюро. Я не знаю, все ли или определенная группа, которая чаще всего собиралась у Сталина. Сталин был совершенно подавлен морально. Он сделал примерно такое заявление: "Началась война, она развивается катастрофически. Ленин нам оставил пролетарское советское государство, а мы его просрали". Он буквально так и выразился, по словам Берия. "Я, - говорит, отказываюсь от руководства". И ушел. Ушел, сел в машину и уехал на ближнюю дачу."

Так происходят исторические катастрофы - в миг единый. Так же наступает смерть.

То был момент, которого ждали и не дождались командармы. Момент, когда растерявшийся от собственных глупостей вождь сам выпустил бразды и руководство страной могло перейти в более умеренные, а руководство войной в более уверенные руки. Тогда не было бы катастрофических последствий хотя бы сталинского полководчества, если уж не удалось избежать последствий сталинской дипломатии.

"Мы, - говорит Берия, - остались. Что же дальше? После того, как Сталин так себя повел, прошло какое-то время. Мы посовещались с Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым. Посовещались и решили поехать к Сталину и вернуть его к деятельности… Когда мы стали его убеждать, что страна наша огромная, что мы еще имеем возможность организоваться, мобилизовать промышленность, людей, одним словом, сделать все, чтобы поднять и поставить на ноги народ в борьбе против Гитлера, только тогда Сталин вроде опять немножко пришел в себя. Распределили, кто за что возьмется по организации обороны, промышленности и прочее"…

А еще они, возможно, намекнули, с полным, конечно, почтением, что, дескать, святу месту не быть пусту, товарищ Сталин, власть долго валяться не станет, кто-нибудь да подберет. И что ж он тогда с нами, верными слугами, и с вами самим, наш великий и мудрый, сделает, а?

Даже трезвая оценка Сталина не снимает удивления тем, что война застигла его врасплох в полном смысле слова. Обалдевшим. Потерявшимся. Словно карты, которыми он играл за столом со своими международными партнерами, вдруг превратились в руках у него в древесные листы или в газетные гранки. Разговоры о маскировке Гитлером его планов, о сокрытии предстоящего якобы вторжения в Англию и обмана Англии концентрацией вермахта на советских границах не удовлетворительны. Неубедительна и версия, по которой концентрация войск была затеяна для оказания военного давления на Сталина, чтобы сделать его уступчивее в переговорах.

Есть астрономы, которые годами наблюдают звездное небо и делают открытия непосредственным путем, замечая то, чего не замечали до них другие. Есть и другой способ - искать небесные тела по возмущению их траекторий другими небесными телами. Если факты, каждый сам по себе, не объясняют явления, то совокупность фактов позволяет иногда предположить наличие неизвестного факта, который мог бы…

Уязвимость подобного метода в истории несомненна. Уильям Оккам еще в XIV веке сформулировал краеугольный принцип науки: "Сущности не должно умножать без необходимости". Метод заполнения пустот убедительным казаться не может. Тем не менее, повторяю: Многие утверждения этой книги нуждаются в дополнительных исследованиях. В мозаику вставлены костыли. Но на них держится сюжет истории.

Такой метод и приводит к догадке, что Сталин ждал не войны, а ультиматума. Тогда он получал время. Ну, хотя бы до срока истечения ультиматума, и того хватило бы на отдачу приказа о боеготовности, о занятии рубежей и взрыве мостов (чего немцы особенно опасались). Что Гитлер собственным умишком способен дойти до такого довода против предъявления ультиматума, Сталин не то чтобы не думал, он и думать об этом боялся. А вдруг мысль сия телепатически проникнет в мозг фюрера? Если соратники без напряжения читают желания вождя, то фюрер может и напрячься. Он, говорят, мистик, маг. Обладает же он способностями, скажем, Молотова. А это оставило бы его, Сталина голым, и беспомощныи.