Печать Медичи

Капитан Дарио дель Орте, служивший в папской армии, несколько лет назад был ранен. Покалеченная спина так болела, что он не мог долго сидеть в седле и потому был назначен комендантом этой крепости. Он прибыл в сонную, захолустную Перелу, испытывая отвращение к своему назначению и чувствуя себя старым боевым конем, списанным на деревенскую конюшню. Он рассказал нам, что считал себя обреченным на несчастье и скуку до конца своих дней. Но случилось непредвиденное.

Несмотря на то что его юные годы остались далеко позади, он влюбился в местную сельчанку, юную девушку по имени Фортуната, и, к его изумлению, Фортуната тоже полюбила его, и они поженились. По словам капитана, годы, проведенные в Переле, оказались счастливейшими годами его жизни.

Супруги находили отраду друг в друге и в четверых своих детях. Старшему сыну, Паоло, было тогда около двенадцати лет, и он был на год старше меня. Этот высокий, сильный парнишка веселым лицом очень походил на отца. Две средние сестры Паоло, примерно моего возраста, родились в один день. Одна из них была заметно бойчей другой, как это часто случается у двойняшек. Младшим ребенком в семье был мальчик Дарио, названный так в честь отца. Все семейство с энтузиазмом принимало гостей и ко мне относилось тоже скорее как к гостю, чем как к слуге. Мне не давали никаких поручений. Дети сразу увидели во мне нового участника своих игр. Паоло, старший мальчик, рассматривал меня как своего товарища, с которым мог фехтовать или бороться на равных. Он обрадовался моему приезду. В ближайшей округе было мало его ровесников, и он сразу подружился со мной. Не обращая внимания на мой отрешенный вид, он тут же потащил меня во двор и начал вовлекать в свои занятия, явно нацеленные на подготовку к будущей военной службе. Как только я окреп настолько, что мог стоять на ногах, обе девочки тоже повисли на мне с двух сторон, уговаривая поиграть с ними. Однако старший брат тут же прогнал их добродушными, но крепкими шлепками. Они привыкли во всем слушаться его и не рассердились.

В тот вечер, когда меня попросили рассказать о себе, Паоло и его сестры уселись на полу и все приготовились слушать.

И я поведал свою историю.

Которая была насквозь фальшивой — от начала и до конца.

Отчасти потому, что мне не хотелось, чтобы они узнали о моем происхождении, но больше от ужаса перед Сандино.

Я вплетал в свой рассказ столько ложных следов, сколько мог выдумать. Я врал инстинктивно и очень легко, приправляя выдумку толикой правды, которая связывала между собой мои фантазии. Сначала я собирался дать лишь самое краткое описание своей жизни. Но когда в тот вечер мы все расселись у камина и я начал свой рассказ, он становился все больше и многословнее, обрастая подробностями, как снежный ком, который катится с горы.

Прежде всего я сказал им, что я сирота и вырос в крестьянском доме в горах, очень далеко отсюда. Это было так давно, что я не помню даже названия родной деревушки. Когда мои родители умерли, землю отобрал дядя, злой и жестокий человек, который заставлял меня батрачить на него совершенно бесплатно.

— А гора, у которой находилась твоя деревушка, зимой покрывалась снегом или нет? — с интересом спросила более разговорчивая из двойняшек.

Ее звали Россана. Как и ее сестра, она была очень хорошенькая.

— Вроде бы покрывалась, — ответил я.

Россана кивнула.

— Из моего окна хорошо видна эта гора. Она очень высокая.

— Мама говорит, что она такая высокая, потому что на ней живут ангелы, а они хотят быть ближе к небесам. Но там, наверное, очень холодно. Когда ты там жил, Маттео, там было холодно? А ангелов ты видел? А на небесах тоже холодно, да?

Ее сестра Элизабетта поежилась:

— Терпеть не могу холод! Когда отправлюсь на небеса, пожалуй, захвачу с собой одеяло.

— Замолчи, Элизабетта! — прикрикнула на нее мать. Она подняла с пола младшенького Дарио, который чуть не заснул с пальцем во рту, и усадила его к себе на колени. Малыш прижался к ней, и она погладила его по головке. — Замолчи и ты, Россана! Пусть Маттео продолжит свой рассказ.

Мне-то самому девчоночья болтовня была на руку. Она давала время сочинить очередную ложь.

— Зимой там было очень холодно, — подхватил я ниточку, подброшенную мне Россаной. — И постоянно хотелось есть. Одежда у меня была очень худая, и жил я в сарае, который совсем не отапливался. Поэтому год или два назад я дождался весны и убежал оттуда.

— Представляю, сколько приключений у тебя было! — с жаром воскликнул Паоло.

— Да, — сказал я. — Но о них я расскажу в другой раз.

— О, как бы я хотел путешествовать! — мечтательно сказал Паоло.

Его отец рассмеялся:

— И спать под забором? Тебя ведь по утрам из теплой постельки не вытащишь!

Я увидел по их глазам, что они жаждут услышать захватывающую историю, и забыл об осторожности. Жителям тихих, заброшенных селений всегда интересно все, что хоть как-то разнообразит их монотонную жизнь. Бродячие торговцы и разносчики хорошо знают, как ждут их покупатели новостей, причем любых. Каким бы заурядным ни было событие, но люди просто жаждут новых и новых историй. А те из торговцев, кто добавляет к своим товарам изрядную долю слухов, имеют гораздо более высокую прибыль, чем те, кто этого не делает. Хорошего рассказчика часто кормят и устраивают на ночлег в постоялых дворах или замках, не беря за это никакой платы. Мне доводилось видеть дам, которые за длинный рассказ покупали у разносчиков столько лент и мотков ниток для вышивания, сколько им за всю жизнь не понадобится.

Поэтому, всячески избегая любого упоминания о кочующих людях или таборах, я не мог устоять перед возможностью поведать о тех местах, в которых мне довелось побывать. И я рассказал об этом. В Венеции — городе, в котором улицы залиты водой, я видел, как гондолы под парусами скользят по лагуне. Я бродил меж корабельных доков и видел, как с судов выносят рулоны шелковой материи и мешки со специями из Китая и Аравии, а также корзины с необычными фруктами и удивительными пряностями из Нового Света. На центральных площадях больших городов я нередко бывал свидетелем казней или карнавалов. В Ферраре я побывал в домах богатых людей. Какую роскошь я там видел, какую мебель! Сундуки из золотого дуба и кедра, столы, покрытые камчатными скатертями с золотой вышивкой, красочные фрески и картины на стенах, бронзовые и мраморные статуи, атласные разноцветные подушки. А как эти господа были одеты! Блеск их одеяний просто слепил глаза.

Девочки дель Орте умоляли меня подробнее описывать одежду и украшения, и я понимал почему. В крепости Перела, в которой жила эта семья, мебель стояла самая простая.

Лишь в главном зале на стене висел ковер, остальные же стены были просто грубо заштукатурены. Платья у девочек, сшитые из дешевых тканей, вовсе не соответствовали последней моде. Поэтому и сестры, и их матушка были рады выведать у меня все, что мне известно о модных фасонах одежды, обуви и причесок.

Я рассказал им о том, что в начале этого года видел в Ферраре, на одном из празднеств, посвященных бракосочетанию Лукреции Борджа и Альфонсо д'Эсте. На улицах построили помосты для зрителей, чтобы простой люд мог наблюдать шествующих по улицам священнослужителей, знатных вельмож и их приближенных. Платья и камзолы знатных дам и господ были из набивного шелка, бархатные плащи оторочены мехом горностая, пальцы в благоухающих изысканными ароматами перчатках унизаны тяжелыми кольцами. Дамские пальчики перебирали надушенные мускусом четки. Рубины, изумруды и жемчуга украшали шеи и прически знатных дам.

Лукреция Борджа приказала отдать одно из своих златотканых платьев с длинным испанским шлейфом своему шуту.

В этом наряде он ходил по улицам вслед за процессией и передразнивал знатных господ. В одной руке у него был веер, а в другой — длинный посох, выкрашенный в красный цвет и увешанный колокольчиками. На площади этот шут сунул свою палку под нос самому кардиналу Ипполиту и потряс ею так, чтобы колокольчики громко зазвенели. Он не отставал от кардинала, пока тот не достал из кошелька монету и не кинул ему.