Музыка сфер

— Разумеется. Мы глубоко вам благодарны. Ну так я пойду. Эта адская жара…

Он сердечно пожал руку Ротье и торопливо направился в сторону Уайт-Кросс-стрит, высматривая портшез. Ротье постоял, следя, как фитюлька-шотландец исчезает из вида. Затем вновь пошел по Чизуэлл-стрит и свернул по Банхилл-роу к аптеке, в которой толкались несколько покупателей. Когда подошла его очередь, он попросил аптекаря незамедлительно отправить два флакона микстуры железа с серой на квартиру мосье Прижана.

— Сделаю, как только смогу, — сказал аптекарь, — но поймите, сэр, у меня мало времени.

Ротье опустил в карман руку за деньгами.

— Понимаю, — сказал он. — Как и у нас всех, мне кажется.

XIX

— Монпелье? — говорил клерк. — Как странно, мистер Эбси. Кто-то еще наводил о них справки совсем недавно.

Ближе к вечеру в тот же день Джонатан снова зашел в Департамент по делам иностранцев и задавал вопросы. Он направился туда вскоре после встречи с братом в кларкенуэллской церкви и оказался в более благоприятных условиях, чем во время предыдущего поспешного визита двое суток назад; на этот раз орлиноглазый суперинтендант Томас Картер отсутствовал, а его клерк, знавший Джонатана в лицо, усердно старался ему помочь и ничего не подозревал. К тому же теперь он знал, что вопросов о Пьере Ротье лучше прямо не задавать.

Значит, кто-то еще осведомлялся о Монпелье? Он сумел спросить небрежно:

— О? Кто бы это?

— Должно быть тут… — Он нахмурился. — Каждый запрос должен заноситься сюда, каким бы кратким он ни был. Но я его не нахожу…

— Не важно, — сказал Джонатан, думая, что это как раз очень важно. — Не мог бы я на несколько минут заглянуть в их досье?

— Ну разумеется! — Клерк перебирал досье émigrés,разложенные по порядку лет регистрации. — Монпелье… Напомните мне, мистер Эбси, когда они прибыли в Англию, будьте так добры.

— Мне кажется, где-то осенью девяносто второго года, — сказал Джонатан. — В сентябре или, может быть, в октябре.

— А, да. Вскоре после тюремной резни. Их тогда столько бежало из Парижа! Ужасное время. — Он покачал головой. — В таком случае они прожили тут несколько месяцев до того, как был принят Закон об иностранцах…

Говоря это, он продолжал просматривать лист за листом с целеустремленной компетентностью. Штат Департамента по делам иностранцев славился своей дотошностью.

— Ну, вот, мистер Эбси, — наконец объявил клерк с удовлетворением. — Если желаете, можете сами просмотреть сведения о Монпелье. Прибыли осенью девяносто второго года, как вы и сказали, — на исходе октября, за четыре месяца до объявления войны. Они — брат и сестра благородного происхождения по рождению и через браки состоят в родстве с некоторыми знатнейшими фамилиями Франции. Тут все это имеется. И мадам Монпелье как будто все еще занесена в список émigrés, объявленных вне закона. Это означает, что она и ее брат, если вернутся во Францию, будут преданы суду.

Джонатан молча удостоверился, что живут Монпелье в Кенсингтон-Горе, как и сказал Александр. Удобное изгнание и образ жизни, поддержание которого стоит недешево.

Он прочел заметки об Августе и узнал, что она и ее брат детство провели в богатом поместье в юго-западном углу Франции. В двадцать лет Августа вышла замуж за графа де Феро и уехала с ним в Париж. Но в самом начале Революции ее муж бежал, Августа отреклась от него и с восторгом приняла новый режим. Но, видимо, колеса судьбы повернулись против нее.

Почему? Джонатан строил догадки. Может быть, ее муж присоединился к эмиграционной армии в Кобленце и поднял оружие против Республики? Однако три года Августа жила в Париже совершенно спокойно. Он отметил про себя этот факт и продолжал читать. Сведений о ее брате Гае было заметно меньше. Моложе нее, и теперь ему двадцать пять. После брака сестры Гай уехал с ней в Париж. Как и она, летом или в начале осени 1792 года он был занесен в проскрипционный список — когда именно, оставалось не совсем ясно, — и был вынужден бежать.

Чувствуя интерес в глазах клерка, Джонатан быстро просмотрел остальные документы досье. Согласно требованиям закона, досье содержало сведения о людях, так или иначе с ними связанных: слуги, которых они привезли с собой из Франции; слуга-англичанин Ральф Уоллес, служивший у прежних хозяев дома; список друзей и знакомых, включавший бывшего католического священника по фамилии Норленд… Видимо, тот, с кем познакомился Александр. Джонатан вел пальцем по списку гостей и «известных контактов», до боли в глазах ища одно имя.

И в тот момент, когда уже готов был сдаться, нашел его. Имя Пьера Ротье, чье собственное досье было заботливо изъято из архива департамента. Но снова кто-то оказался невнимательным, точно так же, как в Миддл-Скотленд-Ярде. Кто-то забыл, что имя французского доктора имеется в этом списке, так как он числился одним из самых близких друзей Монпелье.

Адрес Ротье — дом номер 28, Игл-стрит, Холборн. И несколько строк — дата его рождения в Оре, в Бретани; сообщение о получении им медицинского образования в военном колледже в Бомоне; краткое резюме касательно дальнейшего его пребывания в Париже, где он был хирургом в Hôtel Dieu, а затем officier de santé,лечившим парижскую бедноту.

Джонатан узнал также, что Ротье, как и Монпелье, во Франции ждал бы арест по сведениям, добытым каким-то сложным путем скрытным, но умелым департаментом. Джонатан знал, что после падения Робеспьера в прошлое лето многие émigrésвернулись в родные места, чтобы жить спокойно, хотя и с некоторой опаской в условиях относительно более умеренного режима, установленного Национальным Конвентом. Но, видимо, возвращение все еще не было возможным для Монпелье и их друга доктора Ротье.

Он вернул досье клерку и поблагодарил его.

— Кстати, — сказал он, — почти все беженцы добирались сюда совсем без денег, верно?

— О да, сэр. В большинстве они не успевали ничего взять из имущества. И почитали себя счастливыми, что сохранили жизнь. А деньги и драгоценности, которые были при них, они тратили на подкупы, чтобы выбраться сюда. Вот почему они в большинстве живут в нужде или должны браться за ту или иную работу.

Джонатан думал о золоте, заплаченном Джорджиане.

— Предположительно некоторым из них из Франции пересылаются какие-то доходы?

— Да каким образом, мистер Эбси? Поместья и все прочее имущество émigrésтотчас конфисковывались Революционным Комитетом. А с ничего дохода не получишь.

— Возможно, деньги им посылают друзья?

Клерк презрительно фыркнул.

— Вы слышали про ничего не стоящие деньги, которые они там выпускают? Про ассигнации?Какая польза от этих бумажек будет им здесь? На них и в Париже почти ничего купить нельзя.

Джонатан сказал:

— Я имел в виду французское золото. Луидоры.

Клерк мечтательно улыбнулся.

— В самую точку, мистер Эбси. Золото — другое дело. Конечно, как я уже сказал, некоторые émigrésкак-то умудрились провезти с собой немного золота, но последний раз мы вышли на порядочную сумму в луидорах пару лет назад, когда арестовали этих шпионов, тех, которых оставил в Лондоне посол Шовелен. В жилищах у них были припрятаны десятки этих монет. Им регулярно платило правительство в Париже. Шпионы же должны платить осведомителям, а потому их необходимо снабжать самыми ходкими деньгами.

Джонатан раздумчиво кивнул.

— Я слышал, что нашим агентам во Франции английское правительство платит также французским золотом.

— Так и есть, сэр. Вплоть до двадцати пяти луидоров в месяц.

— Следовательно, луидоры с тем же успехом могут указывать на наших агентов?

— Интересное замечание, мистер Эбси. Но агенты, работающие на англичан, оплачиваются старым золотом.