Чужой клад

— Эх, Григорий Саввич, — вздохнул монах, — а ведь ты совершенно непонятный человек. Другие от невоздержанности гибнут, а ты из-за скромности своей пострадал. Ну что тебе стоило хотя бы в разговение есть мясо, да еще не отзываться: с презрением о золоте? Так нет же, не мог. За то и служил иным священникам живым укором. Помнишь, как епископ говаривал: «Бог ничего вредного не сотворил, а потому Сковорода — самый что ни на есть манихейский [20] ученик. Он удаляется в пустынные местности, презирает людей. Да не живет среди моего дома творящий гордыню».

Настя и Денис тоже прислушивались к необыденному разговору. Уже после нескольких реплик девушка окончательно узнала «семинариста» и, наклонившись к Томскому, прошептала:

— Это Григорий Сковорода, тот самый бродячий философ, о котором я вам говорила.

— А, Сократ… — Денис с интересом поглядел на примечательную личность.

Философ сидел спиной к Насте и Денису, не мог их видеть, но один раз все-таки оглянулся и бросил на них пристальный и очень серьезный взгляд, от которого Настя почувствовала себя как прихожанка перед исповедью.

— Обидно не то, друзья мои, что пришлось мне уйти из Переяславского коллегиума, — сказал Сковорода, — а то, что клеветники несправедливо почли меня за манихея и человеконенавистника. Сносно было б, если бы мне приписывали обыкновенные слабости и пороки, а то ведь говорят, что я душегубитель, развращающий нравы.

— Да кто ж это смеет возводить такую напраслину! — возмутился помещик. — Как же ты можешь развращать нравы, когда сам человек святой! Да я такого скромника, такого праведника больше не встречал!

— Скромен я в мирских делах, но хулителям не нравится мой духовный поиск, — вздохнул Сковорода. — Духовные деяния для тиранов страшнее телесных. Разбойника помилуют скорей, чем сильного духом праведника.

— Вот уж и вправду Сократ, — тихо сказал Денис, придвинувшись к Насте. — Кстати, афиняне тоже обвиняли своих философов в развращении молодежи.

Хозяйка подала новым гостям кашу и творожники с киселем. Но пасечник, слегка утолив голод, тут же заторопился:

— Благодарствую, да и рад бы еще послышать мудрого человека, однако времени больше не имею. Ежели сейчас не тронусь обратно, то к вечеру на свой хутор не попаду. А уж вас, Григорий Саввич, здесь на ночь приютят, хозяева честные люди, я их знаю. А коли все-таки захотите в Ромене заночевать, так, может, этот добрый пан вас доставит? — Он кивнул на помещика.

Но тут вмешался управитель:

— То можно было бы, да у нас с паном коляска двухместная. И едем-то мы не в Ромен, а в Недригайлов. Вот, может, чумаки доставят?

Чумаки, которые тоже с любопытством слушали разговор, переглянулись, и один из них, почесав затылок, сказал:

— Так мы ж не до Ромена едем, а до Конотопа.

Настя тихо спросила Дениса:

— А не подвезти ли нам философа?

— Но тогда придется назвать себя и привлечь к себе внимание.

— Что же в том страшного? Нас никто здесь не знает. А назваться можно чужим именем.

— Ну, как хотите. Тогда назовемся супругами… скажем, Погарскими?

— Почему бы и нет?

— Хорошо. — Денис встал и громко обратился к компании: — А что, господа, не доверите ли вы нам с женой довезти до Ромена этого уважаемого учителя? У нас в карете места хватит.

Все, как по команде, развернулись в сторону Насти и Дениса. Один чумак прошептал другому: «Пан, видать, из москалей». Пасечник с поклоном поблагодарил за предложение:

— Вот уж обяжете вы меня, Панове, коли доставите этого мудрого человека в Ромен. И мне будет спокойней, и вам с ним дорога покажется короткой.

Помещик подошел к Денису и, щелкнув каблуками, протянул руку для приветствия:

— Позвольте представиться: Иван Лукич Валуйский, дворянин, землевладелец. Позвольте также узнать, с кем имею честь.

— Андрей Львович Погарский, — не моргнув глазом, солгал Денис. — А это моя супруга Елена Николаевна.

— Вероятно, вы приехали издалека? — поинтересовался Валуйский, переводя взгляд с Дениса на Настю. — Судя по говору, вы не здешний?

— У меня имение под Трубчевском, — продолжал сочинять Денис. — А говор имею северный, потому как учился в Москве и жил там долгое время.

— Так вы доверяете нам доставить в Ромен господина философа? — спросила Настя, приветливо улыбнувшись.

От ее улыбки и мелодичного голоса в корчме словно посветлело; посетители невольно улыбнулись в ответ, и даже на хмуром лице монаха появилось добродушное и мягкое выражение.

А сам философ скромно, но без робости поклонился и сказал:

— Благодарю вас, добрые господа, но только, сдается мне, вы сегодня не доедете до Ромена.

— Как не доедем, почему? — удивился Денис. — Тут расстояние совсем невелико, успеем еще до темноты. Или вы шутите, господин философ?

Сковорода промолчал, а Валуйский вдруг с самым серьезным видом обратился к Денису:

— Вы не думайте, что Григорий Саввич зря бросается словами. Недавно помещик Тевяшов мне рассказывал, как встретил пана Сковороду на дороге, хотел его подвезти, а Григорий Саввич отказался и заявил: «Я раньше вас прибуду на место». И точно: через пару верст у Тевяшова в коляске сломалось колесо и он провозился с ним до вечера. А Григорий Саввич шел коротким путем, через лес, вот и прибыл в деревню вовремя. Так ведь было дело? — Он повернулся к философу.

Тут уж забеспокоился Еремей:

— Это что же, господин учитель усмотрел какие-то неполадки в нашей карете? Пойду проверю все колеса и упряжь.

Верный слуга бросился к выходу, а философ тихо произнес:

— Дело не в колесах, а в людях. Может, вам самим не захочется ехать в Ромен.

— Почему вы говорите загадками? — обратилась к Сковороде Настя. — Если недовернете нам и не хотите с нами ехать, так прямо о том и скажите, мы не обидимся.

— Что вы, пани, я вам вполне доверяю, — сказал философ, слегка поклонившись. — И даже знаю, что сам я непременно буду ночевать в Ромене.

— Ну, если вы будете, то и мы тоже, — заметил Денис. — И потом, если мы сегодня не доедем до Ромена, то завтра не успеем засветло добраться до нужного нам места. Так что, господин учитель, прощайтесь с друзьями, а мы ждем вас в карете.

Расплатившись с хозяином, Томский повел Настю к выходу.

Во дворе Еремей возился с упряжью, потом долго осматривал колеса. Настя и Денис отошли поближе к палисаднику и стали обсуждать, где им лучше остановиться на ночлег.

— Что бы ни говорил философ, а ночевать нам следует в Ромене, — сказала Настя. — Все-таки это город, там есть приличная гостиница. Не в придорожной ведь корчме останавливаться на ночь.

— Кто знает… — тихо произнес Денис. — Может, в маленьком незаметном трактире нам будет безопасней.

Шум громыхающей по дороге брички несколько заглушил слова Дениса. Настя решила, что новые путники прибыли в корчму, но, оглянувшись, увидела, что бричка проследовала мимо; лишь на мгновенье мелькнула черная борода и соломенная шляпа возницы. Почти одновременно Настя охватила взглядом и одинокую фигуру философа, склонившегося над каким-то цветком. Казалось, он вовсе не интересуется «супругами Погарскими», с которыми ему предстояло проехать несколько верст. На секунду Насте стало тревожно: а не узнал ли он ее? Впрочем, вряд ли; ведь года два назад он лишь мельком мог видеть ее в Переяславле, в доме Томаров, среди других гостей. Но если даже он случайно запомнил Настино лицо, то уж, конечно, не знает ее имени, а потому не может уличить в обмане.

Движимая невольным любопытством, Настя приблизилась к Сковороде и спросила:

— Наверное, вы собираете гербарий для ученика?

Философ поднял на нее свои большие карие глаза и с легкой улыбкой ответил:

— Нет, просто любуюсь совершенством природы. Поглядите, до чего мудро устроена всякая мелочь: лепесток, стебелек, коробочка с семенами. И все точно, все соразмерно, нигде нет ошибки.

— Кажется, только в человеке природа ошиблась, — сказал Денис, подойдя вслед за Настей. — Наверное, не раз уж разочаровалась мать-природа в своем неразумном творении.