Подходящий покойник

В конце концов после очередного вмешательства Хаиме Ньето Бартель признал, что меня нельзя считать ответственным за то, что мой отец, вероятно, обратился к Хосе Феликсу де Лекверике.

Допрос был окончен. Меня отправили обратно в лагерную жизнь.

Вальтер Бартель язвительно бросил напоследок:

— Подумать только, мы пошли на риск, чтобы защитить тебя! Мы даже нашли подходящего покойника… И все из-за чего? Из-за запроса франкистского посла в Париже, адресованного Риббентропу!

Тут уж мне было что ответить.

Я напомнил ему, что это немецкая партия решила спрятать меня в санчасти. Если бы меня послушали, если бы мы дождались сегодняшнего дня, понедельника, чтобы узнать целиком содержание запроса из Берлина, никакой проблемы бы не было. Я же сказал, что не может быть ничего серьезного!

На это он не смог возразить. Заседание было окончено.

Эпилог

Тот вечер мы провели с Юрием Заком. Вдова Йозефа Франка ушла. Мы слышали ее шаги, удаляющиеся в сторону трамвайной остановки на Вацлавской площади. Она была невысокая, хрупкая, почти седая — тень среди теней.

Стояла весна, Прага была красива.

Прага всегда красива, в любое время года, это общеизвестно. Но ее весенняя красота — особенная. Несмотря на вторжение советских войск, постепенное, систематическое установление режима, воздух свободы еще ощущался на улицах, в цветущих садах.

И пока еще на лицах. Особенно на лицах женщин.

Воздух свободы, вызова — может быть, последнее дуновение.

Я зашел в гостиницу оставить записку Коста-Гаврасу и Бертрану Жавалю, продюсеру «Признания»: встретимся завтра. Должны были состояться окончательные переговоры с директором студии «Барандов».

Потом мы с Заком долго гуляли по Праге.

Под вечер мы присели выпить пива и поесть жареных колбасок на свежем воздухе, на берегу реки.

Нет, Зак не помнил о Луи Армстронге. Я хочу сказать, он не помнил, что именно отрывок из Луи Армстронга играл норвежский студент в то далекое воскресенье.

«In the Shade of the Old Apple Tree».

Напоминание о бухенвальдском кинозале, о трубе Армстронга навело его на мысль. Он пригласил меня в кабачок в Старом городе, где играли хороший джаз. Уже стемнело, мы выпили пльзенского, потом сливовицы. Пить водку Зак отказался.

Позже пришли музыканты, все здоровались с Юрием Заком. Интересно, знали ли они о существовании оркестра в Бухенвальде? Скорее всего, нет, Зак был человеком сдержанным. Они начали играть. Сначала каждый сам по себе, разогревались они медленно.

С первыми чуть более слаженными аккордами Зак напомнил мне о ночи, которую я провел в Revier в декабре 1944 года.

В понедельник вечером, когда я занял свое место в главной картотеке в Arbeitsstatistik, в конце барачного коридора из Schreibstube появился Зак.

— У меня завтра встреча с лейтенантом СС в Politische Abteilung, — сообщил он мне. — По поводу тебя!

— Я даже знаю почему!

Он удивился, я рассказал ему свою не слишком длинную историю: запрос из Берлина, решение партии, с которым я не был согласен, ночь, проведенная рядом с Франсуа Л. Я довольно долго рассказывал ему о Франсуа. И чем все закончилось — история про подозрения Бартеля его позабавила.

— И ведь он совсем не идиот, далеко не идиот! — воскликнул Зак. — Заметь, его удивление по поводу того, что испанского посла волнует твоя судьба, вполне понятно!

— Его не волнует, — возразил я. — Он просто сослужил службу человеку из противоположного лагеря! Но этот противоположный лагерь скоро выиграет войну…

В общем, я объяснил ему конкретные обстоятельства. Зак остановил меня:

— Да брось ты! Что я, не понимаю, что ли? Конкретные обстоятельства, что тут непонятного!

Двадцать пять лет — четверть века — спустя в Праге нас интересовали другие вопросы.

— Ты не знаешь, что сталось с Эрнстом Буссе и Вальтером Бартелем?

Он мрачно посмотрел на меня и вдруг словно языка лишился.

Время шло, молчание начало меня тяготить. Я хочу сказать, молчание между нами, потому что kavárna уже была полна народу, дыма, музыки.

— Ты не знаешь? — наконец спросил он.

После очень долгой паузы.

Нет, я не знал, откуда мне было знать?

В начале пятидесятых годов Эрнста Буссе и Вальтера Бартеля засосала убийственная круговерть последних сталинских процессов. После того как в Праге Йозефа Франка приговорили к смертной казни, снова были открыты процессы бухенвальдских коммунистов. Советские чиновники, рассматривавшие подобные дела в «братских странах», признали выживших в лагере виновными. Главным пунктом в официальном обвинении шло «сотрудничество с врагом». Так, Йозефа Франка заставили «признаться», что в Бухенвальде он сотрудничал с гестапо. Однако эти люди были виновны в другом преступлении: в европейских движениях Сопротивления, начиная с гражданской войны в Испании, они жили, боролись, совершали поступки на свой страх и риск, без советов Москвы.

Эрнсту Буссе не повезло. Процесс вели советские оккупационные власти. Он признал военные преступления против русских заключенных, которые совершил, воспользовавшись своим положением в санчасти. Он был осужден, отправлен в ГУЛАГ. Умер в Воркуте в 1952 году.

Вальтеру Бартелю повезло больше. Прежде всего потому, что его процесс вели не советские власти, а органы госбезопасности ГДР. А главное, потому, что Бартель упрямо отказывался сотрудничать со своими обвинителями, партийными инквизиторами. Он последовательно защищал свои политические взгляды, соглашаясь, что допускал ошибки, но не признавая ни одного преступления, в которых его обвиняли.

— А сейчас, — сказал мне в заключение Юрий Зак той весенней ночью в Праге 1969 года, — он преподает современную историю в Университете Гумбольдта!

И тогда в шуме и сигаретном дыму джазового кабачка мы подняли стаканы и чокнулись за здоровье Вальтера Бартеля.

— Рот фронт! — воскликнул Юрий Зак.

И я ответил ему:

— Рот фронт!

«Красный фронт»! Когда-то, в великую и жалкую пору восторженности и фанатизма, это был лозунг немецких коммунистов, призыв к последнему и решительному бою, апокалиптический приказ: класс против класса!

За соседним столиком очень молодая девушка, очень белокурая и очень красивая, бросала на нас возмущенные взгляды. Она обратилась к Заку. Тот ответил ей спокойным, медленным, хорошо поставленным голосом педагога, бойца, выжившего в Бухенвальде. Наверно, он объяснил ей, почему мы кричим «красный фронт».

И она подняла свой стакан и чокнулась с нами. Правда, настоящая красавица.

Гораздо позднее, когда мы уже изрядно набрались — а музыка становилась все лучше, исполнение все более мастерским и одновременно более спонтанным, — Юрий Зак, с которым так приятно выпить и повспоминать, наклонился ко мне:

— Вот ты писатель, написал бы продолжение «Долгого пути»…

Он, естественно, произнес «Grosse Reise» — мы говорили по-немецки. И книгу мою он читал по-немецки.

— Рассказал бы об этой ночи в Revier, которую ты провел рядом со своим мусульманином. И обо всем, что происходило вокруг… И про Буссе с Бартелем тоже!

Может быть, я много выпил тогда, но мне показалось, что это мысль.

notes

Примечания

1

Внутренняя полиция лагеря, выбранная из заключенных-немцев. (Здесь и далее примеч. переводчика).

2

Невероятно (нем.).

3

Невероятно (исп.).

4

Санчасть (нем.).

5

Рабочая статистика (нем.).