Критика криминального разума

— Ради всего святого! — воскликнул я.

Вигилантиус даже глаз не поднял в мою сторону. Кощунственный ритуал продолжался как ни в чем не бывало.

— Это неслыханно! — взорвался я. — Кто пригласил его сюда?

— Я, Стиффениис.

Голос, раздавшийся у меня за спиной, звучал слабо и тихо, но я узнал его, еще даже не повернувшись.

— Я послал за доктором Вигилантиусом.

Треуголка сползла на самое лицо Иммануила Канта, почти закрыв его. Парика на нем совсем не было. Нити серебристо-белых волос спускались на искривленное левое плечо. Закутанный в блестящий непромокаемый плащ из темно-коричневого материала, он крепко держался за молодого человека необычайно крепкого телосложения, высокого и явно призванного охранять престарелого профессора. Создавалось впечатление, что перед вами отец и сын и что возраст поменял роли, предписанные им природой.

Неожиданное появление великого человека здесь, на берегу реки, лишило меня дара речи. Конечно, я прекрасно понимал, что, находясь в Кенигсберге, я рано или поздно его встречу. Но не в таком же месте и не при столь печальных обстоятельствах. Кто сообщил ему об обнаружении тела Морика? Неужели Яхманн сказал ему о моем приезде в город и о причинах этого приезда? Герр Яхманн предупредил меня о переменах, произошедших в философе из-за преклонных лет. Но, сравнивая человека, стоявшего сейчас передо мной, с тем, с которым мы расстались семь лет назад, когда Кант, тяжело прихрамывая, в одиночестве отправился домой, окутываемый густой пеленой тумана, я вынужден был признаться: он не постарел ни на день.

— Мой дорогой Ханно, как я рад вас видеть! — с искренней теплотой обратился профессор ко мне.

Моим первым порывом было взять его руку и прижать к губам, но природная сдержанность остановила меня.

— Я не ожидал увидеть вас здесь, сударь, — произнес я, пытаясь скрыть замешательство и смущение.

— Ну что ж, это вполне естественно, — ответил он с добродушной улыбкой. — Вы познакомились с доктором Вигилантиусом вчера ночью, не так ли?

Он не стал дожидаться моего ответа, а, шаркая ногами и крепко держась за руку слуги, проследовал вперед и воззрился на жуткую картину.

— Он еще не совсем закончил осмотр, насколько я понимаю.

Вигилантиус стоял на коленях рядом с телом мертвого мальчика, пыхтел и хрюкал, подобно свинье, расположившейся у горы отбросов. Он быстро поднял голову, поприветствовал Канта едва заметным кивком и вернулся к своему чудовищному занятию. Зрелище было отвратительным, тошнотворным, омерзительным, но профессора Канта это как будто ни в малейшей степени не беспокоило.

— Надеюсь, доктор сможет сообщить нам нечто полезное, — произнес он тихо, повернув ко мне голову. Отсутствие внешней эмоциональности не могло скрыть внутренней напряженной работы мысли. Острый ум, светившийся в глазах, служил несомненным доказательством того, что старик не утратил ни капли своей прославленной интеллектуальной мощи. — Вас интересует, чем он занимается, не так ли?

Кант замолчал, ожидая моего ответа.

— Он последователь Сведенборга, — сказал я, изо всех сил пытаясь подавить отвращение и не переборщить с критикой. — И заявляет, что способен общаться с мертвыми. Вы сами осудили его учителя как шарлатана и мошенника.

— Ах вот оно что! — откликнулся Кант с мелодичным смешком. — «Сны духовидца» — единственное мое сочинение, за которое я приносил извинения. Вы не одобряете, Ханно, моего решения пригласить духовного наследника Сведенборга в качестве помощника в моих поисках убийцы?

— В ваших поисках, сударь? В самом деле, я крайне удивлен, — признал я.

— Разве на вас не произвело впечатление то, что он продемонстрировал вам в Крепости? — спросил Кант, и едва заметная улыбка искривила его тонкие бледные губы.

В растерянности я не знал, что ответить.

— Спектакль, сударь?

Кант нахмурился:

— Спектакль? И это все, что вы видели прошлой ночью?

— А как еще прикажете мне называть подобное представление, сударь? Человек задает вопросы трупу, а тот как будто бы ему что-то отвечает. Уходя от Вигилантиуса, я располагал ничуть не большей информацией, помимо той, которую получил, обычным способом осматривая тело убитого.

— А! — воскликнул Кант с улыбкой. — Значит, вы не вытерпели и ушли, не дождавшись завершения. Мне следовало бы предвидеть подобную возможность, — пробормотал он, затем снова внимательно взглянул на меня. — Итак, вас удивляет присутствие здесь Вигилантиуса, однако совсем не удивляет ваше собственное назначение на место Рункена. Я прав?

Откровенная ирония профессора относительно моего назначения уязвила меня не меньше пощечины.

— Кажется, я вас должен благодарить за эту высокую честь, сударь, — начал было я, но тут меня прервал голос, значительно мощнее моего.

— Смерть мальчика не похожа на все остальные, герр профессор. — Вигилантиус возвышался над телом Морика. — Здесь я нахожу следы работы другого убийцы, — сказал он.

— Другого убийцы? — повторил я и с возмущением воззрился на Канта: — Во имя Господа, сударь, о чем он говорит?

Кант не обратил ни малейшего внимания на мое возмущение. Повернувшись к Вигилантиусу, он попросил:

— Объяснитесь, пожалуйста.

Прежде чем заговорить, доктор повернулся ко мне и торжествующе ухмыльнулся.

— Этот труп не подтверждает то, что нам известно от других тел, герр профессор. Запах здесь… совершенно иной. Энергия, с которой душа покинула тело мальчика, отличается от той, которую я находил в других случаях. Смерть заставала их внезапно. А его — нет. Он знал, что должно случиться. Он предполагал, откуда будет исходить удар, и страшно боялся.

Кант молчал, погруженный в собственные мысли.

— Понимаю, — сказал он наконец. — А что-нибудь еще он вам сообщил?

Я потерял дар речи. Какая магия заставила его с таким почтением обращаться к жалкому и ничтожному некроманту? Того самого Канта, который сформулировал кодекс общественной морали и правила рационального анализа, вызволившие человечество из Тьмы Невежества и даровавшие ему Свет Разума. Неужели именно он, тот самый Кант, сейчас просит записного шарлатана и болтуна пересказать «поведанное» мертвецом в ходе вульгарного вызывания духов?

— Профессор Кант! — взорвался я, не в силах больше сдерживаться. — Труп нотариуса Тифферха «открыл» то, что и без него было ясно любому, кто не лишен зрения. Его спина была покрыта ранами, старыми и новыми…

— Я ведь объяснил вам, как он был убит, — злобно усмехнулся доктор Вигилантиус. — Он умер вовсе не от этих ран. И вы бы располагали доказательствами, если бы соблаговолили подождать еще немного прошлой ночью.

Кант повернулся и пристально воззрился на меня.

— В самом деле, герр поверенный, каково ваше мнение относительно упомянутых ран? — набросился он на меня, подобно соколу, заметившему хромого зайца.

— Я знаю, что он умер не от них, — пробормотал я. — Он сам их себе и причинил.

— Сам себе причинил? — переспросил Кант. — Что вы хотите сказать?

— Сегодня я провел обыск у него в доме, — начал я, — и там обнаружил объяснение того, каким путем были причинены упомянутые раны…

Я остановился, не решаясь в присутствии великого человека говорить о подобных вещах.

— Ну и каким же? — настаивал он.

— У него в буфете была спрятана плетка, сударь, — пробормотал я. — У герра Тифферха была крайне своеобразная личная жизнь.

— Как интересно! — воскликнул Кант. — Сорвите маску с жизни любого человека — и что обнаружите под ней? Запятнанную душу под улыбающейся физиономией. И вы полагаете, что это и есть основной мотив убийства?

— Вовсе нет, сударь, — ответил я. — Существует еще одна подробность, которая может указывать на общий для всех убийств фактор.

Я сделал глубокий вдох, прежде чем продолжить. Иммануил Кант принадлежал к числу тех людей, которых я почитал в качестве главнейших интеллектуальных авторитетов в просвещенном мире. Его ученые размышления относительно такого извращенного создания, каким остается человек, проложили дорогу рациональному анализу и просвещенному поведению. Он вызвал меня в Кенигсберг, чтобы я помог ему в расследовании преступлений, и я не мог подвести его.