Голова королевы

— Я ожидал большего, — признался драматург, когда алкоголь обратил ярость в тоску. — Я возлагал на пьесу большие надежды, Николас.

— И они оправдаются!

— Сегодня утром у меня возникло ощущение, словно меня предали…

— Ох, репетиции часто разочаровывают.

— Где, я спрашиваю, моя пьеса? Что от нее осталось?!

Это был крик души, и он тронул Николаса. Подобно своим товарищам по несчастью, Роджер Бартоломью постигал страшную правду: все не так, как он себе представлял, и драматургов вовсе не превозносят до небес. На самом деле, Бартоломью была отведена очень скромная роль. Юному выпускнику Оксфорда заплатили за его творение пять фунтов, а сегодня он своими глазами видел, как король Ричард впервые появляется на сцене в накидке, стоившей в десять раз больше.

Лоуренс Фаэторн никогда не рассматривал пьесы как выражение поэтического таланта. Для него любое произведение — это лишь подмостки, с которых он может кричать, ослепляя поклонников своим талантом. Лоуренс свято верил, что зрители приходят в театр с единственной целью — посмотреть на его игру, а вовсе не для того, чтобы познакомиться с творчеством драматурга.

— Но что мне теперь делать, Николас? — взмолился Бартоломью.

— Будьте к нам снисходительны.

Николас утешил Бартоломью как умел и поспешил обратно во двор, где приготовления шли своим чередом. Сцена представляла собой прямоугольные подмостки в центре двора, задником служила одна из стен. По сцене разбросали солому, смешанную с ароматическими травами, чтобы перебить запах навоза, доносившийся с конюшни.

При появлении Николаса все бросились к нему за советом: работник сцены Томас Скиллен, костюмер Хью Веггс, Уилл Фаулер, один из актеров, ученик Джон Таллис, переписчик Мэтью Липтон и удрученный Питер Дигби, дирижер оркестра, все еще страдающий из-за того, что препроводил Ричарда Львиное Сердце в могилу не под тот похоронный марш. Вопросы, жалобы и просьбы градом сыпались на суфлера.

Напряжение уже начинало сказываться на всех членах труппы, но Николас Брейсвелл — высокий, широкоплечий, с длинными густыми волосами и окладистой бородой — сохранял спокойствие. Он отстаивал свою точку зрения, не переходя на крик, а мягкий акцент, выдававший в нем уроженца западных графств, был бальзамом для ушей собеседников. Вскоре ему удалось сгладить все неровности и разрешить все трудности. И тут раздался знакомый голос:

— Ник, сердце мое! Подойди ко мне!

Лоуренс Фаэторн как всегда порадовал собравшихся эффектным выходом, после чего занял привычную позицию посреди сцены. Даже после трех лет работы в труппе этот человек не переставал поражать Николаса. Фаэторн мог похвастаться поистине королевской статью. Полноватый, но крепкий, среднего роста, он чудесным образом преображался и словно становился выше, когда выходил на сцену. Яркую красоту его лица обрамляли копна волнистых волос цвета воронова крыла и изысканная заостренная бородка. Лоуренс вел себя, как прирожденный аристократ, даже не верилось, что его отец — всего лишь деревенский кузнец.

— Ник, дорогой, где ты был? — спросил Лоуренс.

— Беседовал с мистером Бартоломью.

— С этим подлецом?!

— Мы ставим его пьесу, — напомнил Николас.

— Бартоломью неподобающе груб! — настаивал актер. — Я раскусил его, как только увидел! Этот мерзавец имел наглость бросать на меня сердитые взгляды во время репетиции. Я этого так не оставлю. Я никому не позволю корчить кислую рожу и смотреть исподлобья на мою игру. Не подпускайте его ко мне на расстояние пушечного выстрела!

Гневную тираду Фаэторна прервал звон колоколов соседней церкви. В столице было более сотни церквей и соборов, и казалось, что колокола не умолкают ни на минуту, — это создавало угрозу представлению на открытом воздухе. Высокие крытые галереи по периметру внутреннего дворика приглушали гомон Грэйсчерч-стрит, но ничего не могли поделать с перезвоном, доносившимся с колокольни, примыкавшей к постоялому двору.

Лоуренс закатил глаза:

— Что скажешь, Ник?

— Может, повезет, а может, и нет.

— Поточнее, пожалуйста, — настаивал Фаэторн. — Ты же у нас моряк, умеешь предсказывать погоду. Что нам сегодня сулят небеса?

Николас взглянул на синий прямоугольник, ограниченный соломенными крышами крытых галерей. Солнечное майское утро обещало такой же солнечный день. Дул освежающий ветерок, по небу бежали легкие облачка. Хорошая погода — залог успеха, и Фаэторну об этом было прекрасно известно.

— Мне приходилось играть под проливным дождем, — заявил он, — и я бы с удовольствием сегодня играл сцену сражения при Акре под снегом. Я беспокоюсь не о себе, а о наших зрителях. И о наших костюмах.

Николас кивнул. Ливень мигом размоет немощенный дворик, и земля под ногами превратится в жижу.

Посмотрев на небо еще немного, Николас многозначительно произнес:

— До конца спектакля будет ясно.

— Ах, это замечательно! — воскликнул актер, хлопнув себя по бедру. — Я знал, что не ошибся в выборе суфлера!

«Трагическая история Ричарда Львиное Сердце» вызвала определенный интерес. Весь город был оклеен афишами спектакля, и это привлекло в «Голову королевы» целую толпу возбужденных зрителей. Сборщики у главных ворот взимали пенни за вход. Большинство пришедших заплатили за стоячие места у самой сцены, но многие расщедрились еще на один-два пенни, чтобы получить доступ на крытые трехэтажные галереи, огибавшие внутренний дворик и превращавшие его в амфитеатр.

На спектакль собралась разношерстная публика: адвокаты, письмоводители, лудильщики, портные, йомены [5], солдаты, матросы, курьеры, юнги, булочники, лоточники, ткачи, студенты «Судебных иннов» [6], начинающие писатели, безработные актеры, приезжие зеваки из деревень, иностранцы, заядлые театралы, стар и млад, знать и простолюдины. Среди зрителей шныряли карманники в надежде поживиться.

Благородных дам, жен, любовниц и юных дев было меньше, и в большинстве своем они скрывали лица под маской или вуалью. Местные прожигатели жизни протискивались сквозь толпу на галерею, чтобы усесться рядом с дамами или пообщаться с проститутками, пришедшими с Бэнксайда [7]в поисках клиентов. Просмотр спектакля был лишь частью программы, а в толпе разыгрывались сотни личных трагедий.

Некоторые зрители были в рубашках и бриджах, другие расхаживали в жилетах из бычьей кожи, третьи щеголяли камзолами и шоссами [8]из тисненого бархата, белоснежными пышными воротниками, шелковыми чулками, кожаными перчатками, замысловатыми шляпами и короткими расшитыми плащами. Женские платья варьировались от самых простеньких до экстравагантных, сшитых по последнему писку моды; обладательницы последних горделиво восседали на галереях, демонстрируя жесткие корсеты, пышные нижние юбки, вертюгали [9], батистовые плоеные воротники, платья с длинными рукавами с прорезями, тонкие перчатки, высокие шляпы с полями и чепцы арселе [10].

Весь день подавали вино, пиво, хлеб, фрукты и орехи, и веселый гул голосов не замолкал. В половине третьего труба возвестила о начале спектакля, и на сцене появился актер в черном плаще, декламирующий пролог. Начался первый — и последний показ пьесы «Трагическая история Ричарда Львиное Сердце».

Роджер Бартоломью, зажатый между зрителями на средней галерее, вытянул шею, чтобы рассмотреть сцену поверх пышных перьев на шляпах впередисидящих. Пинта хереса раззадорила его еще сильнее, хотя и сделала злость какой-то вялой. Бедняге Бартоломью оставалось лишь корчиться в муках. Это была не его пьеса, а какая-то пародия, гротеск! Часть текста выкинули, сцены поменяли местами, зато добавили новые битвы, дуэли, картины осады и страшных смертей. Присутствовал даже намек на комический эффект! Но больнее всего несчастного автора ранило то, что публика с восторгом принимала все изменения.