Демон воздуха

Двое его старших собратьев заговорили разом. Одни из них резко поднял руку — возможно, безо всякого злого умысла, — но пейналь тотчас же выступил вперед, чтобы остановить его. Один из жрецов из соседнего храма картинно повалился наземь, покатываясь со смеху.

Жрец бога войны пришел в ярость. Грозя кулаком в сторону соседней пирамиды, он свирепо прогремел:

— Эй ты! А ну-ка заткнись!

Остальные изумленно смотрели на него.

Неловкую тишину прервал чей-то кашель — слишком громкий, чтобы его можно было счесть деликатным. Снизу подтягивалась целая вереница людей, жаждущих поскорее ублажить свою гордость. Я отчетливо расслышал шепот какой-то женщины, назвавшей жрецов дураками, по чьей милости того и гляди сорвется праздник. Ей явно не терпелось поскорее заполучить останки своего раба и, вернувшись домой в Тлателолько, приготовить из них праздничную трапезу — не есть же его сырым по милости жрецов, что бестолково тянут время.

Пейналь грозно нахмурился, отчего полоски и звезды на его лице вновь пришли в движение. С него лил пот, и краска того и гляди могла потечь. Губы его задергались, и это не предвещало ничего хорошего.

— Он вовсе не хотел убежать, — отчаянно настаивал я. — Просто оступился. Несчастный случай. Это мы виноваты. Вот ведь какие дурни неуклюжие — не удержали! Уж больно здоров был — такой понравился бы богу.

Жрецов мои слова не убедили — похоже, их вообще больше интересовали ужимки соседей.

— Нет, эти ублюдки смеются над нами! Все-таки когда-нибудь…

— Пожалуйста!.. — взмолился я. — Мы принесли богу войны подношение. Это немного, но это все, что у нас есть. Сегодня он вдоволь насытится сердцами. Так примите же и это, пусть даже оно и не бьется.

Пейналь, похоже, наконец пришел к решению. Он взмахнул рукой огненному жрецу:

— Давай заканчивай с этим и гони их отсюда!

Остальное произошло очень быстро.

Жрецы вырвали у нас из рук тело и без промедления распластали его на жертвенном камне, выгнув грудью к небу, держа за руки и за ноги. Огненный жрец постоял над телом, шепча слова своего мрачного гимна, потом занес нож высоко над головой и с размаху вонзил его обеими руками в грудь мертвеца.

Когда лезвие вошло в грудь, тело задергалось, словно в смертельной корче, в руках державших его жрецов. Впрочем, они давно привыкли к подобным вещам — к этим конвульсиям еще живых и уже мертвых тел, — поэтому невозмутимо продолжали держать мертвеца, и нож поднялся и опустился снова.

Кровь не забила фонтаном, когда огненный жрец вынул сердце, — этот безжизненный кусок плоти он с презрением швырнул в Орлиную Чашу, даже не удостоив его взглядом.

Тело они оттащили за ноги к краю площадки, откуда скинули вниз, после чего, не проронив ни слова, вернулись к нам.

Все молчали. Шестеро жрецов смотрели на нас с Рукастым. Пейналь прищурил глаза с откровенным отвращением. Огненный жрец рассеянно стряхнул с ножа кровь, ее теплые капли попали мне на лицо и медленно потекли по щеке.

Я вдруг почему-то отчетливо ощутил пространство между нами и жрецами. Теперь, когда вспоротое тело этого человека было с таким пренебрежением выброшено, в этом пространстве не осталось ничего, кроме студеного вечернего воздуха да перепачканного кровью угловатого жертвенного камня.

Мы с Рукастым растерянно переглядывались.

Пейналь еще раз презрительно посмотрел на ступеньки, откуда его помощники только что сбросили тело, потом повернулся к нам.

— Вас ждет его участь, — прошипел он.

Даже не взглянув друг на друга, мы с Рукастым одновременно попятились. Я уже стоял на самом краю, и сзади была только пустота. Тревожный возглас за спиной напомнил мне о людях, ждущих на верхних ступеньках.

Один из жрецов направился прямиком ко мне. Потом он остановился и обернулся, растерянно вопрошая глазами пейналя. Для нас с Рукастым это был шанс.

Мой крепкий спутник метнулся в сторону и побежал вниз. Я последовал за ним, скользя ногами по липкому от крови полу, потом остановился, шатаясь на самом краю страшной лестницы. Площадь внизу — это священное пространство, которое называлось Сердцем Мира, — словно ходила ходуном. У меня закружилась голова, и когда я устремил глаза к садящемуся солнцу, его багровое кровавое сияние окончательно затуманило мой взор.

Ничего не видя перед собой, я бросился сломя голову вниз по ступенькам пирамиды.

Глава 2

Со всех ног улепетывали мы с Рукастым от кремневого ножа огненного жреца, скача по узким крутым ступенькам, покрытым блестящей скользкой коркой застывшей крови.

Проделав где-то две трети пути вниз, мы наткнулись на останки нашей жертвы. К тому времени мы были уже так измотаны, что не могли больше бежать, да и страх в душе начал утихать. На его место пришли злоба и возмущение, и, пользуясь тем, что вокруг никого не оказалось, мы излили их на мертвое тело, пропинав его до самого подножия Большой Пирамиды, где его давно поджидали мясники.

Эти крепкие парни с кремневыми и обсидиановыми ножами моментально оттаскивали в сторону упавшие с пирамиды тела. В такие вот праздничные дни, когда жертвам не было числа, мясникам приходилось орудовать очень проворно, дабы поспевать за жрецами на вершине пирамиды. Головы они отделяли, с тем чтобы, содрав с них кожу, выставить напоказ в специальном хранилище черепов цомпантли. С большим прилежанием они обрабатывали левую руку — аккуратно разделанная на кусочки, она потом доставлялась во дворец к столу императора и его гостей. От самого тела они избавлялись, так как человеческие внутренности и потроха годились только на корм животным в императорском зверинце. Оставшиеся конечности аккуратно складывали кучками, откуда их забирали владельцы жертвы, с тем чтобы унести домой и приготовить из них праздничное блюдо с маисом и бобами.

Нашего любезного юношу в этой ожидающей мяса толпе мы так и не встретили.

— Ты не видел торговца Окота? — спросил я у одного из мясников.

— А-а… так это его мясо? — Кровь капала с его пальцев, когда он указал на сложенные горкой две ноги и руку. — Тогда забирайте поскорее, а то как бы путаницы не вышло.

— Нет, ты не понял! Я ищу самого…

В этот момент раздавшиеся у нас за спиной мерные удары оповестили о прибытии к подножию пирамиды новой жертвы. Мясник хотел оттолкнуть меня, чтобы я не путался под ногами, но я успел отскочить в сторону.

— Послушай, забирай-ка ты свое мясо и этого придурка да проваливай. Тут работы невпроворот! — сказал он Рукастому.

Мы переглянулись и, подхватив разделанные конечности, отволокли их в более спокойное местечко, подальше от толпы. Там мы подождали своего торговца, но тот так и не появился.

— Выходит, этот сопляк оставил себя без ужина, — наконец заключил Рукастый. — Тут, правда, и есть-то нечего.

Мы равнодушно смотрели на отрубленные ноги и руку. Вид их как-то не вязался с живым, дышащим человеком, чью смерть мы еще совсем недавно лицезрели, но я все же понимал, что это часть одного большого процесса — расчленение было его последней ступенью, и с этого момента жертва больше не считалась человеком.

Уже не в первый раз за тот день я заметил в нашем мертвеце что-то подозрительное. Эти тощие руки и ноги никак не могли принадлежать танцовщику, а кожа теперь, когда с нее осыпался и стерся мел — им натирали тело для придания ему смертельной бледности, — оказалась покрыта всевозможными ранами: ссадинами, проколами, ушибами и ожогами.

— Да уж, вид и впрямь не слишком аппетитный, — согласился я.

Далеко не все эти увечья, как я заметил, были вызваны падением, некоторым, судя по их полузажившему виду, было уже несколько дней. Я подивился этому обстоятельству, так как знал, что торговцы выбирали для приношения в жертву физически идеальных, здоровых людей.

— А я так и вообще не смог пристраститься к этому угощению, — сказал Рукастый. — Нет, из вежливости, конечно, отведать могу, если станут потчевать, но в остальное время подавай мне индейку или собачатину. — Он отвернулся от мясных обрубков и принялся рыться у себя в котомке. — Есть у меня тут вообще-то кое-что съестное. Лепешка маисовая от обеда осталась. Я с тобой поделюсь, а ты за это объясни-ка мне, что это такое с нами приключилось.