Западня Данте

Таким образом, Франческо, избранный пожизненно, правомочный участник всех советов и хранитель главнейших государственных секретов, являлся благодаря своей должности воплощением власти, могущества и процветания Светлейшей. Он возглавлял Большой совет, сенат, Совет сорока, а в приемные дни заседал вместе с шестью представителями своего Малого совета, принимая прошения и жалобы. Каждую неделю он посещал одну из трехсот магистратур, которые насчитывала Венеция. Проверял происхождение и рост вкладов, утверждал баланс общественных финансов. И это не считая многочисленных визитов и официальных приемов. На самом деле у дожа практически не было личной жизни. И такой безостановочный марафон частенько подрывал здоровье старцев — поскольку дожем становились не раньше шестидесяти лет — в связи с чем сочли необходимым приделать к трону в зале Большого совета обитую бархатом перекладину, позволявшую его светлости слегка вздремнуть, когда оная светлость была уже не в состоянии следить за дебатами.

Франческо, шагая по дворцу, вошел в зал Большого совета, где находились портреты всех его блистательных предшественников. При других обстоятельствах он бы задержался, как иногда делал, чтобы найти в лицах этих былых дожей некие признаки символического родства. Он поразмыслил бы о Циани, судье, советнике, подеста [6] Падуи, самом богатом человеке в Венеции, которого «новые» семьи, разбогатевшие в период венецианской экспансии, в конечном итоге отстранили от власти. Посидел бы перед портретом Пьетро Тьеполо, судовладельца и торговца, герцога Крита, подеста Тревизы, бальи [7]Константинополя, который не только способствовал созданию сената и отредактировал городские статуты в 1242 году, но и активно восстанавливал венецианское единство, насаждая там и тут владычество Венеции. Прежде чем покинуть зал, Франческо прошел мимо портрета дожа Фальера, чья судьба оказалась весьма незавидной: недовольный всемогуществом аристократии, он мечтал вернуться к народовластию и мобилизовал народ. Его казнили. И Франческо подумал, что оставит после себя и как будут вспоминать о его деятельности во главе республики.

«Вот уж действительно есть повод для размышлений», — тревожно нахмурился он.

Потому что именно в этот апрельский день Франческо занимали весьма мрачные дела. Его ждала встреча с Эмилио Виндикати, одним из Совета десяти. А он еще не принял окончательного решения насчет предложения, весьма, надо сказать, специфического, сделанного ему Виндикати нынче утром. Франческо дошел до зала Коллегии и присел на минутку. Но долго на месте не усидел. Нервничая, он подошел к одному из окон. Балкон нависал над дамбой, перегораживающей лагуну, по которой перемещались несколько гондол, военных кораблей из Арсенала и груженных товаром яликов. Неподалеку угадывалась тень крылатого льва святого Марка и колокольня, рассекающая как кинжал рассветное небо. Франческо помассировал веки и глубоко вздохнул, глядя на снующие туда-сюда корабли и морскую пену, вскипающую у них в кильватере. Снова вздохнув, он еще раз перечитал заключение письма Совета десяти.

Затем дож сказал одному из дворцовых стражей, что готов принять Эмилио Виндикати. — Хорошо, ваша светлость.

Поджидая Виндикати, Франческо Лоредано снова задумчиво уставился на сверкающую гладь лагуны.

Дожам пришлось уже выдержать немало битв, чтобы из ила и воды создать и сохранить «Венеру вод». Франческо частенько размышлял над этим чудом. Поскольку сам факт, что город выжил, сродни именно чуду. Некогда расположенная на границе двух империй, Византии и Каролингов, Венеция постепенно обрела независимость. Святой Марк стал покровителем лагуны в 828 году, когда два торговца с триумфом доставили на Риальто мощи евангелиста, выкраденные из Александрии. Но истинное начало золотого века началось для Венеции с Первым крестовым походом и взятием Иерусалима. Находясь на пересечении западного, византийского, славянского, исламского миров и Дальнего Востока, Венеция оказалась центром торговли: древесина, медь и серебро из Богемии и Словакии, золото из Силезии и Венгрии, ткани, шерсть, холст, шелк, хлопок и красители, пушнина, специи, вино, пшеница и сахар шли через нее. Одновременно Венеция развивала собственные ремесла, кораблестроение, производство предметов роскоши, хрусталя и стекла, добычу соли. Она открывала морские пути для больших караванов галер: на восток, в Константинополь и к Черному морю, на Кипр, в Трапезунд и Александрию. На запад, в Барселону и на Майорку, в Лиссабон, Саутгемптон, Брюгге и Лондон. Государство вооружало галеры, регулировало грузопоток, поощряло союзы. Марко Поло и «Книга о разнообразии мира» побуждали жителей Венеции мечтать о далеких горизонтах. Одорик из Порденоне объехал Персию, Индию, Китай и Индостан, чтобы составить свое знаменитое «Описание земель». Николо и Антонио Цено распространяли венецианское влияние к неизведанным северным краям, вплоть до Новой Земли, Гренландии и Исландии, тогда как Кадамосто открыл Рио-Гранде и острова Зеленого Мыса.

«Дорого бы я дал, чтобы присутствовать при всем этом».

Венеция, этот «ничтожный городишко», затерянный в лагуне, стала империей! Фактории множились, добрались до Крита, Коринфа, Смирны и Фессалоников и дальше, по морям, создавая настоящие колонии — так что даже появилась идея сотворить новую Венецию, Венецию Востока… От края до края этих обширных территорий люди становились подданными города Венеции. Но ущемленные народы, зачастую влачившие жалкое существование, представляли собой благодатное поле для турецкой пропаганды, которой в конечном счете и поддались самые нищие страны. Контроль столь обширных территорий и усиленная эксплуатация требовали таких административных и торговых связей, что имперское равновесие не могло не ослабнуть. И с тех пор…

Венеция сумела сохранить ведущие позиции вплоть до XVI века. А потом былое величие начало увядать. Трудности, возникшие после битвы при Лепанто, испанская гегемония в Италии и активное сотрудничество между Испанией и папской курией стали симптомами этого увядания. Подписав мир в Пассаровице, Венеция снова потеряла территории, отошедшие Турции. Тогда город дожей занял нейтральную позицию, одновременно вбухивая немыслимые средства в модернизацию Арсенала. Расцвет искусств на некоторое время скрыл это медленное угасание: фрески Тициана, Веронезе и Тинторетто соперничали между собой по красоте. Каналетто заставлял дрожать воздух лагуны, а город сиять влажным светом. Но Франческо отлично знал: сегодня Венеция, вынужденная держать марку в глазах мира и с призраком — весьма живучим — поглощения, больше уже не могла скрывать свои изъяны. Самые суровые сравнивали ее с роскошным гробом из-за черных гондол, скользящих по каналам. Репутация города, эта гордая слава, кредо венецианской экспансии, была в опасности. Мошенничество, азартные игры, лень и роскошь подорвали старинные ценности. Сведения, которые Франческо получал вот уже на протяжении четырех лет, показывали, что объем морских перевозок постоянно падает. По сравнению с Ливорно, Триестом и Анконой порт Венеции ослабел. Попытки снова заинтересовать знать торговлей, которую она уже давно считала «плебейским занятием», приводя в пример англичан, французов и голландцев, успехом не увенчались. Меркантилизм и аферы процветали, и патриции совершенно не желали возвращать прежнюю репутацию.