Смерть в адвокатской мантии

Но вот наступило субботнее утро, и он стоял у эпицентра своих страхов, у этих ужасных железнодорожных касс. Билеты продавали четыре кассира: незлобивый на вид старичок, которому давно пора было на пенсию, бойкий парень с повадками уличного букмекера, очень серьезный джентльмен в очках с толстыми стеклами и улыбчивый мужчина средних лет. Эдвард никак не мог сделать выбор между улыбчивым и старичком. Он озирался в ожидании Сары и беспрестанно поглядывал на часы. Поезд отправляется в 9.20, то есть через десять минут, а билетов еще нет. Может, попробовать купить их самому? Но если он не сможет заговорить, Сара выручит его и произнесет, что надо. Слава Богу, вот и она! На этот раз в темно-синей юбке, лимонного цвета блузке и необыкновенно кокетливой шляпке, которую она одолжила у соседки-подруги. («Это придаст тебе пикантности, — заверила та, — и подбодрит Эдварда!») На руке у Сары висела прикрытая бледно-зеленой салфеткой корзинка с завтраком. По лицу Эдварда она поняла, что у него опять проблемы с речью: наверно, робеет спросить билеты. А он с тоской взглянул на кассы — у окошка, где сидел старик, никого не было — и медленно двинулся туда. Приблизившись, протянул деньги, открыл рот… Нет, слова не шли.

— Не торопись, сынок, — сказал кассир, — спешить некуда.

Эдвард сделал еще одну попытку. Тот же результат. Пальцы его уже стали нащупывать в кармане спасительный листок с текстом, но тут девичья ладонь нежно коснулась его руки. Он снова набрал в грудь воздуха и выпалил на одном дыхании:

— Два до Оксфорда и обратно со скидкой.

— Счастливой поездки! — пожелал ему кассир, вручая билеты и сдачу. Он был бы рад, если бы его внук встретил такую же милую девушку. — Налево, — крикнул он вслед Эдварду и Саре, — четвертая платформа.

Им удалось найти свободное купе. Сара поставила корзинку на багажную полку. Эдвард достал купленный в вокзальном киоске путеводитель по Оксфорду.

— А что в корзинке? — спросил он. Речь его опять лилась свободно.

— Так, — озабоченно сдвинула брови Сара, — кажется, ничего не забыла. Сандвичи с ветчиной, сандвичи с яйцами, сандвичи с помидорами, яблоки, кусок сыра и бутылка лимонада.

— Пир на весь мир! — в восторге воскликнул Эдвард и стал изучать путеводитель.

Сара вспоминала свой разговор с матерью, который состоялся два дня назад.

— Кто у него родители, Сара? Из какой он семьи?

Пришлось сознаться, что она понятия не имеет о его семье и даже не знает, где он живет.

— Право же, Сара, это неразумно с твоей стороны. Ну а как он хоть выглядит, этот твой Эдвард?

Сара обрисовала его наружность: довольно высокий, худощавый, глаза карие, волосы вьются. Но потом она допустила ошибку. Впрочем, было бы еще хуже, если б Эдвард когда-нибудь пришел к ним и проблемы возникли во время его беседы с миссис Хендерсон. В общем, Сара, слегка смущаясь, сказала:

— Понимаешь, мама, у Эдварда порой нелады с речью. Хотя со мной он всегда говорит прекрасно.

— Что значит — «нелады с речью»? Он что, дефективный? Ты собираешься ехать в Оксфорд с глухонемым?

— Да никакой он не глухонемой, мама. Слух у него отличный. Просто иногда ему трудно говорить, но, я уверена, у него это пройдет.

— Если это длится так долго, то, уж видно, навсегда. До самой могилы проживет молчком. Но как же он выступает на процессах?

— Он там не выступает, мама.

— То есть как это — «не выступает»? Как можно выиграть дело, если ни судьи, ни присяжные не слышат твоих аргументов?

— Со временем и он будет участвовать в судебных прениях.

— Со временем? А чем он зарабатывает, если не может говорить и даже не появляется в зале судебных заседаний? Чем он вообще занят в Куинзе, хотела бы я знать? Метет полы? Или кошек гоняет?

— Мама, он референт, помощник юриста, один из тех, кто готовит материалы для выступлений адвокатов.

— Спасибо, дорогая, как-нибудь обойдусь без твоих разъяснений. Благодарение Богу, я еще из ума не выжила и понимаю, что такое помощник юриста. А жалованье-то твоему Эдварду платят? Или он получает только то, что адвокаты жертвуют ему из своего кармана? А может, он бессребреник?

— Ничего подобного, мама. Эдвард получает почасовую оплату, как адвокаты, которые работают на клиента. Юрист может сделать прекрасную карьеру, даже если он не выступает в суде. А Эдвард один из лучших специалистов в своем деле. Сейчас он, кстати, готовит материалы для громкого процесса афериста Панкноула.

Сара считала, что эта фраза произведет на ее мать должное впечатление.

— Неужели? — рассеянно отозвалась миссис Хендерсон и решительно подвела итог: — Думаю, тебе не стоит иметь дело с человеком, который все время молчит, словно актер, которому не досталось нормальной роли. У тебя не должно быть с ним серьезных отношений.

— А их вовсе и нет, мама. Мы с Эдвардом просто дружим.

Мать пробурчала что-то неразборчивое.

— Приведи-ка его сюда, Сара, я хочу сама на него поглядеть.

— Хорошо, мама. Я приглашу Эдварда к нам, когда мы с ним поедем в Оксфорд.

— И что это он вздумал везти тебя именно в Оксфорд? Там что, есть какая-то зона тишины, где всем студентам и преподавателям велено хранить молчание?

— Вроде бы нет.

— А этот твой Эдвард сумеет при мне хоть слово вымолвить? Или будет сидеть тут и, как рыба, рот разевать? Уж и не знаю, что я теперь скажу миссис Виггинс, ох, не знаю.

— Вот увидишь, — дипломатично заметила Сара, — все будет прекрасно, если только ты не будешь к нему жестока.

— Жестока? Я? О чем ты говоришь! Да я хоть раз в жизни была к кому-нибудь жестока?

— Прости, мамочка, — виновато улыбнулась Сара. — Я хотела сказать, слишком строга.

Миссис Хендерсон обиженно фыркнула, и прения были отложены.

А сегодня был выходной и сияло солнце. Поезд прибыл в Оксфорд, и Эдвард достал с полки корзинку для пикника. Они решили сразу пойти к реке, а университетский городок осмотреть позже — Эдвард боялся, что в любой момент может начаться дождь. Молодые люди прошли по Георг-стрит до Корнмаркет-стрит и остановились на перекрестке. Справа располагались Бэлиол, Тринити и Сент-Джонс, слева — музей Эшмолин и Рэндольф-отель. Полюбовавшись ими издали, Сара и Эдвард отправились дальше, заглянули в Пемброк-колледж и в немом изумлении постояли перед громадой собора Церкви Христа.

— Прямо как наш Куинз-Инн! — воскликнула Сара, выходя из Пемброка. — Даже таблички с именами в парадном вестибюле, как у нас. А какое заведение старше, Эдвард?

Эдвард перелистал путеводитель.

— Пемброк старше Куинза, — сообщил он. — Но я не знаю, как насчет других лондонских корпораций. Во всяком случае, здесь говорится, что самый старый колледж Оксфорда основан в 1249 году. Стало быть, университету уже шесть с половиной веков.

Лодочнику на прокатной станции у Фоли-бридж с виду было немногим меньше. Слегка обнажив два последних, торчавших спереди зуба, сгорбленный старец, напоминавший сказочного гнома, сидел у стола в лодочном сарае.

— Вам гребную или плоскодонку? — просипел он. — Коль плоскодонку не водили, так лучше возьмите гребную.

— Плоскодонку, пожалуйста, — твердо ответил Эдвард, и Сара удивленно взглянула на него.

Помощник гнома казался по сравнению с ним просто мальчишкой — ему, вероятно, едва перевалило за семьдесят и он сохранил почти все зубы. Он провел парочку к речному причалу и устроил Сару с ее корзинкой на подушках в середине лодки. Эдвард занял позицию в конце, и лодочник, кряхтя, отпихнул лодку от деревянного помоста.

Длинная прямоугольная плоскодонка напоминает венецианскую гондолу, но, в отличие от нее, не суживается к носовой части. С одного конца она закрыта до самых бортов узким дощатым настилом, способным выдержать вес стоящего на нем человека, — в Кембридже участник лодочных состязаний становится именно туда. На противоположном конце — ряд перекладин, в них упираются ногой, управляя лодкой, студенты Оксфорда. В центре судна разложены подушки. Лодки — традиционное место для пикников и романтичного уединения парочек. Лодкой управляют с помощью длинного деревянного шеста с железными шипами на конце, которые втыкаются в гальку на дне реки. Опустив и воткнув шест, спортсмен пригибает его на себя и, оттолкнувшись им от дна, посылает лодку вперед. Затем накренившийся под углом в сорок пять градусов шест вытаскивают, и все повторяется сначала.