Дело о рубинах царицы Савской

— Полин, пей кофе, такого кофе, как в Абиссинии, ты не найдешь даже в Париже.

— Да, я согласна, — кивнула я и отпила маленький глоточек.

— Самый лучший кофе готовят к юго-западу от Аддис-Абебы — в городе Бонга. А знаешь почему?

— Нет, не знаю. Расскажи.

— Бонга — это столица провинции Каффа. Тебе ничего не говорит это название?

— Похоже на кофе, — я показала на чашечку.

— Верно. Существует легенда: однажды некий пастушок пас коз. Заснул и потерял их. Козы убежали. Когда пастух пошел их искать, то нашел их скачущими возле неизвестного дерева — козы наелись плодов этого дерева и пришли в неистовство. Пастушок был любознательным парнем. Он собрал несколько плодов, отнес дабтару и рассказал о поведении коз. Дабтар долго колдовал над зернами, и придумал напиток, вселяющий бодрость и силы. Напиток назвали кофе, по имени провинции Каффа, а уж оттуда он распространился по всему миру. Теперь понятно, почему в Бонга варят лучший в мире кофе?

— Спасибо, Малькамо, очень интересная история.

— Не за что, Полин. Мне так приятно сидеть рядом с тобой, — он потупился.

Я смотрела на юношу и недоумевала. Неужели он мне нравится? Он не глуп, строен и высок, знатного рода, у него тонкие черты лица, вот только цвет кожи не такой, к которому я привыкла. Но разве это мешает мне общаться с ним? Подумав, я решила, что общаться не мешает.

И тогда я спросила:

— Скажи, Малькамо, кто этот офицер, который нас допрашивал?

— Его зовут Астер Тункара, он фитаурари.

— Кто?

— Фитаурари — это генерал-майор, начальник или отдельной армии, или одного из отрядов негуса. С нашего языка переводится, как "вперед грабить".

— Понятно, — кивнула я. — Раз вперед, значит авангардный отряд, а фитаурари — командир авангарда. Теперь все ясно.

Словно услышав мои слова Астер Тункара, молчавший во время еды, заговорил:

— Господа, — сказал он, — завтра нас ждет тяжелый день. Отправляйтесь спать, потому что на рассвете мы выступаем против итальянцев.

При этих словах Агриппина задрожала и принялась мелко креститься.

— Позвольте лишь узнать, — спросил Головнин, — каковы силы противника?

— Превосходящие, — ответил командир отряда. — На нас идет генерал Баратиери. Самое страшное во всем этом, что у нас настоящая гражданская война.

— Как? Ведь вы боретесь против итальянцев! — воскликнула я. — Они хотят установить протекторат и отобрать у вашей страны независимость.

— Все так, — кивнул Тункара, — но итальянцы только командуют. Простые воины — это такие же эфиопы, как и мы. Страна раскололась на два лагеря. Теперь ты понимаешь, Малькамо, что попав у руки противника, тут же станешь разменным козырным тузом?

— Не понимаю, — Малькамо мотнул головой. — Ты же служишь узурпатору, захватившему власть в стране. Не отсюда ли все беды нашей страны?

— Ах, оставь, — Тункара махнул рукой, — захватил он или получил по праву, но у Абиссинии нет сейчас другого правителя, способного противостоять итальянцам. А твой кузен Мангашия лижет им пятки, надеясь, что итальянцы свергнут негуса.

— Не смей так говорить о сыне сестры моего отца! — вскипел Малькамо. — Он — достойный представитель нашего рода! Мой отец в лицо сказал итальянцам: "Ваша страна от моря до Рима, a моя от моря до сих мест", дав им понять, что их ноги не будет в Абиссинии, и нас этому научил. А у Менелика итальянцы по шатру разгуливают и чувствуют себя, как дома!

— Спокойно, молодые люди, спокойно, — Аршинов попытался утихомирить спорщиков. — Я не хочу, чтобы гражданская война началась прямо здесь, в монастырской трапезной.

Головнин вновь повторил вопрос:

— Мне так никто и не ответил: каковы силы противника, вооружение, тактика боя. В конце концов, какого черта ваши люди, я имею в виду жителей вашей страны, служат итальянцам?

— За деньги, — ответил Тункара.

— И что, итальянцы много платят? — спросил Нестеров.

— Да куда там! Одну лиру и 50 граммов муки в день. И за это люди борются против своей страны.

— Неужели все так плохо?

— Голод… На юге еще не так страшно, а вот север, города Аксум, Керен, уже давно испытывают нехватку продовольствия. Люди оттуда бегут, нанимаются к итальянцам, а те бросают их против регулярных войск негуса. Что для простого человека слова «договор», "независимость", «протекторат»? Инджера для них понятнее.

Малькамо сидел, опустив голову. Его смуглое лицо почернело от обиды и стыда. Слова молодого фитаурари горько ранили его в самое сердце. Я понимала, что с ним творится: он же полагал негуса Менелика захватчиком власти, а оказалось, что именно Менелик борется за независимость страны, когда его кузен перешел на сторону итальянцев, чтобы удержать власть.

— Простите, уважаемый, — обратился Тункара к Головнину, — я еще не ответил на ваш вопрос. Разведка доложила, что диспозиция такая: у нас около трех тысяч воинов и полутора тысяч винтовок «ремингтон». У кого нет винтовки, вооружены копьями и дубинками. Триста лошадей и сто верблюдов. У противника шесть отрядов дервишей по пятьсот человек, известных своей жестокостью, силой и выносливостью. Ими командуют итальянские офицеры под предводительством генерала Бальдиссера. Кроме них около полутора тысяч наемников башибузуков и тысяча итальянских, хорошо вооруженных солдат, которых генерал держит на базе в Дангиле, позади линии фронта. Он ими рискнет в последнюю очередь, подставив под пули эфиопов самих же эфиопов.

— Есть ли у них артиллерийские орудия? — спросил Аршинов.

— Да, — кивнул Тункара. — четыре орудия у них и два у нас, и для тех не хватает снарядов. Скоро башибузуки пойдут на штурм. Надо будет обороняться и тут каждый человек на счету.

— Мы с вами! — заявил Аршинов. Остальные подтвердили согласие.

— Женщины пусть останутся здесь, за монастырскими стенами. И лекаря не отпускайте — он понадобится раненым. Собирайтесь, господа, уже совсем рассвело.

Агриппина, не скрывая рыданий, бросилась к Сапарову и обняла его. Он молча погладил ее по голове, потом оторвал от себя ее руки. Григорий вышел за ним.

— Прикажите вернуть нам наше оружие и лошадей, — сказал Головнин. — Я, конечно, не профессиональный военный, но поохотиться люблю. Просто сегодня это будет двуногая дичь.

Во дворе послышались крики. Мы выбежали наружу.

Над нами, в синем небе, парил огромный воздушный шар! В нем сидели два итальянца. Один смотрел в подзорную трубу, другой отвязывал балласт — мешки с песком и бросал их вниз. Шар от этого качало, и он понемногу набирал высоту.

— Заряжай! По шару пли! — приказал Тункара.

Первым среагировал Головнин. Он прицелился и выстрелил. Раздался свист — пуля пробила оболочку. Шар стал стремительно опускаться, влекомый ветром. Аршинов вскочил на коня.

— Вперед! Схватим лазутчиков!

Григорий с Сапаровым поскакали за ним. Издалека, навстречу им приближались всадники. Тункара послал отряд на помощь, а я молила Господа, чтобы нащи друзья успели вернуться с добычей до того, как их настигнут башибузуки.

Успели! Противника встретили огнем — толстые стены монастыря защищали стрелявших. Наша отважная троица возвращалась, пригнувшись к гривам, у Аршинова через круп коня был перекинут итальянец: он висел, как тряпичная кукла.

Итальянца привели в чувство, он ошарашено смотрел по сторонам, не понимая, как среди эфиопов оказались белые европейцы, которые с ними заодно.

Итальянца увели для допроса. Второй, бывший в корзине, разбился насмерть. Страшная смерть.

Мы занялись лошадьми. Сапаров седлал их, Григорий проверял сбрую. За этим занятием я и не заметила, как к нам подошел Астер Тункара и спросил Аршинова:

— Сколько вас человек?

— Все здесь, — ответил Аршинов. — Семеро мужчин и две женщины.

— Не отбивался ли от вас кто-то еще?

— Нет. Мы держимся вместе. А что случилось?

— Итальянец утверждает, что видел сверху всадника. И судя по одежде на вас, тот тоже был русским, у него похожие сапоги, — Тункара показал на сапоги казака.