Карантин в «Гранд-отеле»

Плохо. Сквозь неплотно прикрытую дверь пробивался свет и слышались голоса.

Вдова! Он сразу узнал глубокий голос синьоры Релли.

— …У меня в жизни было не так уж много радости, но временами я была счастлива и поэтому мне не больно думать, что я старею…

— Он был добрым человеком? — спросил грубоватый мужской голос.

— Думаю, что да… Отчасти поэтому у меня сейчас и нелегко на душе. Я хотела попросить совета у вашего коллеги, но, странное дело, после двух коротких встреч он больше не попадался мне на глаза.

— Я не знал, что здесь, кроме меня, живет еще кто-то из миссионеров.

— А он даже из того же самого ордена, что и вы: такие же самые пуговицы, такая же бархатная куртка с серым пятном.

— Очень странно…Серое пятно просто-напросто выела на бархате моль…

— Любопытно…

— Гм… Я потом поищу этого странного коллегу… Одним словом, что же беспокоит синьору?

— Очень неприятное дело, и я скорее прошу у вас совета, чем утешения, потому что я, видите ли, обманула полицию. Я сказала, что не знаю Артура Коклина, а я ведь часто встречала его в Сингапуре.

— Почему же вы умолчали об этом?

— Потому что… я знала, что они расспрашивают меня из-за его жены… Она живет здесь в «Гранд-отеле» под чужим именем… а ее муж считает, что она гостит у меня… Ужасно, но у меня такой романтический характер… Эта женщина влюбилась в одного молодого человека… и они хотели бежать… Еще в Сингапуре она попросила меня написать мужу письмо о том, что я приглашаю ее погостить несколько дней у меня. Тогда ей несложно будет уехать… Я написала…

— Вы поступили дурно…

— Я — итальянка… Речь шла о любви, о романтике, о несчастной женщине… Потом я пожалела о сделанном, потому что здесь же оказалась и другая женщина… которая тоже любила этого молодого человека — уже много лет… и пошла ради него на большую жертву… эта женщина тоже была артисткой и танцевала вместе с этим молодым человеком, а потом вышла замуж за старого, безобразного редактора газеты только для того, чтобы у Додди было много-много денег. Речь идет о миссис Вилльерс, той самой, которая исчезла… Перед этим она была у меня, плакала, падала в обморок. Тот молодой человек еще в Сингапуре бросил ее ради другой, и у нее не осталось ничего, кроме старого, нелюбимого мужа и… Она сказала, что напишет мужу той другой, потому что она не может без Додди…

— Грешники, заслуживающие адского огня…

— Si, si… теперь и я это понимаю… но в Сингапуре я все это видела в романтическом свете. И миссис Вилльерс все равно бежала бы так или иначе… Я не сказала полиции то, что я знаю… потому что эта грешная женщина живет здесь под псевдонимом, сказала, что ее фамилия Гулд. Она хочет убежать с этим молодым человеком, а ведь у нее такой чудесный малыш… Вот это я и хотела вам рассказать и попросить помочь советом: как я должна поступить?…

Феликс, позабыв о своем собственном положении, тихонько стоял в темной ванной, откуда было слышно каждое слово.

Советы миссионера не интересовали молодого человека, и он вновь выбрался на пожарную лестницу, чтобы продолжить отчаянную охоту за одеждой. Еще одно темное окошко ванной. Он, крадучись, пробрался к нему… Прислушался… Спрыгнул в комнату и испуганно застыл на холодных плитках паркета…

Комната была отделена от маленького салона одной лишь портьерой. В салоне кто-то как раз включил граммофон…

Miss Otis regrets she is

Inable to lunch to day

— Выключи ты эту проклятую музыку, — сказала белокурая, полная женщина в вечернем платье.

В этом номере жил фабрикант мороженого Хиллер со своею женой. Один из некоронованных королей Америки.

— Не указывай, что мне делать, Мей… — ответил он, продолжая повязывать галстук.

— Постыдился бы лучше! Что обо мне будет думать прислуга! Ты же флиртуешь с горничной. А еще американский миллиардер!

Хиллер, насвистывая, надел смокинг и поправил узел галстука. Его жена сорвала с головы украшенную алмазами заколку ценой в верных десять тысяч и швырнула ее в граммофон.

— Отвечай мне!… — закричала она тоном базарной торговки. — Я тебе не комнатная собачка! Ясно?!

Хиллер с равнодушным видом закурил сигарету.

— Не кричи, пожалуйста, — ответил он скучающе, — ты не за стойкой бара.

— Подлец! Если тебе не нравится, что я была кассиршей, надо было жениться на какой-нибудь аристократке. Да только кто пошел бы за такого базарного зазывалу? Из тех, что кривляются перед ларьками… Ты и сейчас остался тем же, что и был: мелким лавочником! Несмотря на все твои миллионы.

Хиллер, насвистывая, посмотрел на часы. Граммофон продолжал свое:

Miss Otis regrets she is

Inable to lunch to day

Его жена швырнула на пол вазу, и ее пухлое, начавшее уже увядать, кукольное личико исказилось от ярости.

— Мерзавец! Зазывала! Тебе бы в тюрьме сидеть!

— Пожалуйста, без скандалов, — негромко сказал Хиллер, — потому что…

— Ударишь меня?!… Ты на это способен! Фу!… Рыцарь для горничных.

— Слушай, Мей, прекрати-ка это… Горничная ничем не хуже, чем шофер… Мой собственный шофер. Ты думаешь, что я совсем уж идиот?…

— Мерзавец! Я тебя засажу в тюрьму за клевету… — И она рванула с себя великолепное парижское платье, разодрав его чуть не напополам…

…Феликс поспешно сбежал.

Снова по нему хлестал дождь, а издалека глухо доносилось сквозь ливень, что:

Miss Otis regrets she is

Inable to lunch to day.

Глава 35

…Он снова был в ванной. Оттуда он осторожно пробрался в темную спальню. И…

…Из соседней комнаты кто-то вошел. У него хватило времени лишь на то, чтобы прижаться к стенке за шкафом. На пороге стояла горничная в аккуратном чепчике, залитая светом из соседней комнаты. Там сидели три женщины. Молодая и красивая графиня Ольга Петрова — известная теннисистка, Урсула Гугерсгейм, по крайней мере, семидесятилетняя вдова барона фон дер Фрюварта, и Хельга Йоринс — шведка, автор многих работ по метафизике, основательница индийского движения Обновления Душ. Сухопарая седая женщина в черной блузке с высоким воротником и пенсне, Хельга Йоринс (основательница движения Обновления Душ) как раз говорила горничной:

— Вода в ванной должна иметь сорок градусов…

Бежать Феликс не мог, потому что горничная вошла в ванную. Зашумела вода. Гостьи начали прощаться.

— Я пришлю вам эту настойку, — сказала Урсула Гугерсгейм (вдова барона фон дер Фрюварта). — В такую сырую погоду человек должен беречься от ревматизма.

— Это так мило с вашей стороны… — ответила Хельга Йоринс — Спасибо… Примите, дорогая, в знак благодарности мой скромный труд «Величие и бессмертие женской морали».

— Спасибо. Вы тоже идете, графиня?

— Задержусь еще на минутку. Мисс Йоринс обещала, что разрешит мне выбрать несколько книг… В такую погоду, когда нельзя ни поиграть в теннис, ни выкупаться в море, чувствуешь себя просто ужасно. Может быть, хоть хорошая книга выручит меня.

Петрова была настоящей красавицей. Белокурая, с тонким лицом и спортивной фигурой. В сером костюме из английской шерсти она напоминала героинь пьес Ибсена. Мягкой, ритмичной походкой она подошла к книжной полке и, помахивая сумочкой, висящей на пальце заложенной за спину руки, начала разглядывать корешки.

Урсула Гугерсгейм (вдова барона фон дер Фрюварта) вышла из комнаты в сопровождении мисс Йоринс.

Феликс продолжал стоять неподвижно. То, что он видел в соседней комнате, все больше делало его похожим на изваяние с вытаращенными глазами.

Графиня Петрова быстро оглянулась, выдвинула один из ящиков комода и сунула в сумочку две небольшие вещицы. Затем, обнаружив под стопкой белья пачку банкнот, она прихватила изрядную долю их. Закрыв ящик, она вынула пудреницу и начала приводить в порядок лицо… Для женщин это иногда бывает отличным средством успокоиться.

Воровка…

Вернулась мисс Йоринс.

— Выбрали что-нибудь, дорогая?

— Да, вот эту и эту, — ответила Петрова, показывая наугад на две книги. — Спокойной ночи.