Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа (полная серия)

Нарвор находился в осадном положении.

Однажды утром раджа позвал меня к себе и сказал,

– Ты единственный человек, которому я решаюсь открыть свою тайну, потому что ты – француз. Слушай меня внимательно. Я могу умереть завтра же с оружием в руках. С моей смертью исчезнет все. Но род мой должен пережить мою погибель. Кто знает? Быть может, несколько лет спустя один из моих потомков поднимет знамя свободы и ему удастся выгнать иноземцев и возвратить родине независимость.

– Вы хотите мне поручить вашего сына? – спросил я.

– Да, я хочу, чтобы после моей смерти ты увез его в Европу и научил его ненавидеть англичан.

– Да, но ведь сын ваш попадет в руки англичан, и они захватят все ваше богатство.

– Нет, ты ошибаешься, сын мой и богатство находятся совершенно в безопасности. Два года тому назад у Коли-Нана родился ребенок, которого я однажды ночью велел заменить, так что принц Али мне не сын. Сын мой не знает своего происхождения, он живет у одного бедного портного, которого и называет своим отцом. Когда меня убьют, ты должен сходить к этому портному и показать это кольцо.

Он снял с руки кольцо и отдал мне. На кольце было написано: «Помни».

Портной покажет тебе сначала мальчика, а затем его громаднейшее наследство. Сына моего и богатство ты должен перевезти в Европу.

– Я все исполню, – ответил я.

Англичане все еще осаждали Нарвор.

Раджа выступил во главе своего войска против англичан. Произошла ужаснейшая битва. Со стороны Османи было много потерь, и когда около него осталась небольшая горстка людей, он был ранен кинжалом прямо в грудь. Он упал ко мне на руки.

– Помни. И отомсти за меня. – И скончался.

Типо-Руно знал, что я убил слона и остался жив и что я сражался в рядах раджи. Он отдал касательно меня бесчеловечные приказания, но все-таки мне удалось пробраться в Калькутту, где я и увидел сына Османи и его богатство.

Из слуг моих оставался только один мой верный Муссани.

Мы остановились в гостинице Батавия. Я переоделся по-европейски.

Утром, когда я проснулся и позвал к себе Муссани, вместо ответа последовало рычание.

Я вскочил с кровати и побежал. И вот какой предстал мне вид: Муссани лежал в крови, без языка и связанный. Я хотел развязать его и – о, ужас! – тут только заметил, что у меня на руке не было кольца. Я поспешно оделся и хотел идти к старику Гассану (портному), рассказать ему все, что случилось, и предостеречь насчет кольца, но только я вышел за дверь, как два английских полицейских офицера схватили меня и арестовали. Я все-таки не терял надежды.

Дорогой я успел уверить своих телохранителей, что оставил свой бумажник с документами у своих знакомых. Полицейские согласились пойти со мной за бумажником – я отправился к портному Гассану.

Старик сидел около ворот. Я поднял руку вверх и показал ему тот палец, на котором было кольцо, притом сделал жалостный вид. Старик посмотрел на меня и, видимо, понял.

Взгляд мой не ускользнул от полицейских, и они посадили меня быстро в карету.

– Довольно, – сказал один из них, – мы теперь знаем то, что хотели знать: бумажник вы нигде не оставляли, у портного находится то, что мы ищем.

Я успокоился, потому что знал: никакие пытки не заставят верного Гассана выдать богатство.

Агенты Типо-Руно везли меня несколько дней. Наконец мы остановились в лесу и пошли пешком. Дойдя до большого платана, мы остановились.

– Теперь мы на месте, – сказал агент.

Тут я понял все.

Тот, кто проводил ночь под этим деревом, засыпал навеки.

По знаку моих спутников два негра связали мне руки и ноги, конец веревки привязали к этому ядовитому дереву, а сами ушли.

Через некоторое время прибежала пантера и хотела броситься на меня, но ударилась о веревку с такой силой, что веревка лопнула. Она бросилась второй раз, вскинула меня к себе на спину и понеслась со мной.

В глубине леса я расслышал барабанный бой. Пантера остановилась. Вдруг за опушкой леса я увидел трех индийцев, которые, увидев пантеру, выстрелили в нее. Кости мои затрещали от конвульсивного сжатия лап пантеры, пораженной насмерть.

Что случилось дальше – не знаю, но, очнувшись, я очутился в хижине одного из поселенцев.

Около меня стояли трое мужчин, двое из них были мне незнакомы, но, взглянув на третьего, я вскрикнул от радости: передо мной стоял мой верный Муссани.

Он показал мне знаками, что благодаря одному из присутствующих я спасен.

– Ты, конечно, хочешь знать, кто я такой? – спросил он меня по-французски. – Меня зовут Надир. Я начальник секты, которая поклялась в непримиримой вражде к секте тугов, душителей, нас зовут сынами Шивы. Ты меня не знаешь, но я знаю тебя. Ты выдал англичанам нашего смертельного врага Али-Ранжеба, за это я и спас тебя.

– Кто бы вы ни были, примите мою благодарность.

– Я спас тебя потому, что рассчитываю на твою признательность.

– Что вы от меня хотите? Я все готов исполнить.

– Вы узнаете это через два дня в Калькутте, – ответил он.

Через два дня мы были в Калькутте.

– Я не покину тебя, – сказал мне Надир, – и будь уверен, что ты достигнешь того, чего желаешь. Будем действовать вместе.

Я направился к портному. Он, как прежде, спокойно сидел на своем месте, но, о ужас! Гассан сошел с ума и совершенно не узнавал меня.

В это время к нам подошла молодая девушка, его соседка, и рассказала следующее:

«Третьего дня вечером, как только стемнело, солдаты окружили дом его и, показав кольцо, требовали каких-то денег. Гассан посмотрел удивленно на кольцо и сказал, что он не знает, что это означает. Тогда солдаты вошли к нему в дом, уведя его с собой. Что там было – не знаю, но мы, услышав крик Гассана, сбежались к его окну и слышали, как он говорил:

– Я бедный портной… откуда состояние… что вы хотите?

Солдаты угрожали ему смертью, он этого не испугался. Затем мы опять услышали крик, и солдаты ушли, взяв с собой его сына. Потом только мы узнали, что солдаты по приказанию своего начальника палили на огне ноги бедному старику».

– Негодяй Типо-Руно! – шепнул я на ухо Надиру. Поблагодарив молодую девушку, я вошел в дом. Из рассказа я понял, что сокровище не было тронуто. Гассан же не хотел отворить подвал.

Тогда Надир приготовил из опиума и лимонов напиток, который, по его словам, вызывает человека на невоздержанность в речах, и дал ему выпить. Вскоре после этого Гассан закрыл глаза и начал бредить.

Надир и я подошли к подвалу, взяв с собой ключ. Надир начал вертеть им в замке.

Гассан начал хохотать и, вскочив с кресла, сошел к нам, выхватил у Надира ключ и отворил нам дверь, как бы показывая этим свою ловкость, и мы увидели, что сокровище не тронуто.

– Перевезти это золото в Европу – вещь нелегкая, – сказал мне Надир, – ибо английская таможня осматривает корабли и непременно конфискует.

– Я должен, однако, в точности исполнить обещание.

– Слушай, мы присоединим эти сокровища к сокровищам Шивы, которые хранятся в центре Калькутты, взамен этого я выдам тебе чек на сумму, соответствующую стоимости сокровищ. Ты этот чек представишь нашему банкиру в Лондоне, но все-таки деньги сейчас нельзя выносить через ворота, потому что английская полиция, вероятно, следит. Мы вынесем сокровища завтра через потайной ход.

Потайной ход выходил в какую-то небольшую комнатку, где сидел жрец по имени Куреб. Увидев нас, он побледнел, ибо угадал, что мы знаем про сокровища, а он был вторым их хранителем, но, когда мы сказали, что мы – друзья Османи и хотим перенести сокровища, он, убедившись в истинности наших слов, сказал, что поможет нам.

Мы вынесли спящего Гассана из комнаты и поставили около него Куреба.

– Мы пойдем теперь ко мне, – сказал Надир.

И он, переодевшись англичанином, повел меня в великолепный замок.

– Здесь меня знают, – сказал он, – за сэра Артура

Гольдери.

За чаем Надир мне рассказал, что в него была влюблена ужасная женщина (Румия), она же прекрасная садовница, при этом имени я невольно вздрогнул. В середине рассказа к нам вошел Куреб.