Мистер Слотер

«Умеет старый черниломет слова нанизывать», — подумал Мэтью.

Хадсон Грейтхауз, который свернул налево и сейчас вышагивал на пару корпусов впереди вдоль Брод-стрит, был рядом с Мэтью как кувалда рядом с отмычкой. Сорока семи лет от роду, широкоплечий здоровяк, на три дюйма выше шести футов — рост и размер такой, что большинство мужчин в его присутствии начинали смотреть в землю в поисках храбрости. Когда глубоко посаженные глаза на вырубленном из камня лице принимались осматривать комнату, мужчины будто замирали от боязни привлечь к себе внимание. Реакция женщин была прямо противоположной: Мэтью видал, как самые набожные дамы впадали в щебечущий флирт, угодив в зону лимонного аромата Грейтхаузова крема для бритья. И еще в отличие от Мэтью этот человек ни в грош не ставил капризы текущей моды. Костюмы от дорогого портного даже не рассматривались: почти всегда он ходил в светло-голубой рубахе, чистой, но сильно поношенной, простых серых бриджах до колен и простых белых чулках. На ногах — грубые ботинки без всякой ваксы. Под шляпой — густые седые волосы со стальным оттенком, собранные в хвост и перевязанные черной лентой.

Если что общего и было у них, кроме агентства «Герральд», так это шрамы на лицах. Знаком отличия у Мэтью был серповидный рубец, начинавшийся над правой бровью и плавно уходящий под волосы — памятка о битве в лесу с медведем три года назад. Ему повезло, что он вообще еще ходит по земле. У Грейтхауза имелся неровный шрам, прорезающий левую бровь и оставленный — как объяснял он обиженным голосом — разбитой чашкой, которую бросила в него третья жена. Бывшая, разумеется, — Мэтью никогда не спрашивал, что с этой женой сталось. Но если честно, то у Грейтхауза имелась и коллекция настоящих шрамов: от кинжала наемного убийцы, от мушкетной пули и от удара рапиры. Но все под рубашкой.

Они подходили к трехэтажной громаде Сити-Холла, построенной из желтого камня на перекрестке Брод-стрит и Уолл-стрит. Кое-где в окнах горели фонари, поскольку свое дело в городе требовало работы в поздние часы. Вдоль здания стояли леса: на верхушке крыши возводили купол, чтобы флаг Соединенного Королевства был поближе к небу. Интересно, как переживает визг пилы и стук топора у себя над головой городской коронер Эштон Мак-Кеггерс, отлично знающий свое дело и славящийся эксцентричностью. Он и работал, и жил в своем странном музее скелетов и непривлекательных препаратов в мансарде Сити-Холла. А еще Мэтью думал, сворачивая за Грейтхаузом направо и шагая по Уолл-стрит к гавани, что вскоре в куполе будет сидеть раб Мак-Кеггерса Зед, оглядывая копошащийся под ним город и порт. Дело в том, что черный великан любил молча сидеть на крыше, пока мир торговался, ругался, лез из кожи вон и вообще суетился внизу.

Еще немного, мимо таверны «Кошачья лапа», налево — и Мэтью понял, куда ведет его Грейтхауз.

В середине лета кончилось царство террора Маскера — убийства в городе прекратились. И если бы Мэтью захотел посетить наиболее вероятное место, где может теперь произойти убийство, то нашел бы его за обшарпанной красной дверью, к которой сейчас направлялся Грейтхауз. Над дверью висела побитая непогодами вывеска, объявлявшая: «Петушиный хвост». Окно таверны так часто вышибали дерущиеся посетители, что его просто заколотили досками, в щели между которыми пробивался на Уолл-стрит грязный свет. Из примерно дюжины имеющихся в Нью-Йорке таверн именно эту Мэтью обходил наиболее тщательно. Компания мошенников и «высоких карманов», которые считали себя финансовыми мудрецами, вела там жаркие споры о таких важных материях, как цены на свиной студень и бобровые шкуры, а горючим для этих споров служило яблочное бренди — самое дешевое, мерзкое и крепкое из всех, что когда либо отравляли человеческий мозг.

Мэтью весьма огорчился, увидев, как Грейтхауз отворил дверь и жестом предложил ему войти. Желтый свет ламп рыгнул клубом трубочного дыма, который тут же унесло ветром. Мэтью стиснул зубы. Подходя к зловещего вида двери, он заметил полоску сверкнувшей молнии и услышал грохот кружек сверху, оттуда, где Бог надзирает за этими проклятыми дураками.

— Дверь закрой! — немедленно рявкнул кто-то квакающим басом, будто выстрелила пушка, заряженная картечью из лягушек-быков. — Вонь выпустишь!

— Ну разумеется. — Грейтхауз уверенно улыбнулся, когда Мэтью вошел в едкую вонь зала. — Этого мы допустить не можем.

Он закрыл дверь, и тощий седобородый джентльмен, сидевший в глубине на стуле и безжалостно терзавший хорошую скрипку, немедленно вернулся к этому насилию над слухом.

Лягушка-бык с пушечным голосом, стоящий за баром — этого человека звали Лайонел Скелли, и его огненно-рыжая борода доставала почти до подола грязного кожаного передника, — вернулся к своему занятию: наливать в кружки клиентам свежие — если можно здесь употребить это слово — порции продукта разложения яблок. Клиенты смотрели на пришедших рыбьим глазом.

— Эй, зырь! — провозгласил Сэмюэл Бейтер, о котором было известно, что за свою жизнь он откусил пару носов. В дополнение к прочим достоинствам Бейтер был азартный игрок, бил жену смертным боем и почти все время проводил удам в розовом доме Полли Блоссом на Петтикоут-лейн. У него была плоская злобная физиономия и курносый нос драчуна. Мэтью понял, что этот человек либо слишком глуп, либо слишком пьян, чтобы притихнуть в присутствии Хадсона Грейтхауза. — Юный герой и его опекун! Пошли снами выпьем!

Бейтер осклабился и приподнял кружку, из которой плеснуло на половицы маслянистой коричневой жидкостью.

Второй человек в этом «мы» был в городе новой фигурой — прибыл из Англии в середине сентября. Ростом почти с Грейтхауза, мощные квадратные плечи распирают темно-коричневый сюртук. Свою треуголку цвета бродвейской грязи он снял, и видно было, почему его прозвали «Кумпол» Боскинс: на голове у него не было ни единого волоска. Широкий лоб вздымался над мощными черными бровями как настоящая костяная стена. Мэтью не знал о Боскинсе ничего, кроме того, что ему чуть за тридцать и он безработный, но собирается заниматься меховой торговлей. Боскинс курил глиняную трубку и смотрел то на Мэтью, то на Грейтхауза маленькими синими глазками, в которых если и отражалось что-то, так лишь чистейшее безразличие.

— Мы ждем одного человека, — ответил Грейтхауз легко и непринужденно. — Но в другой раз — обязательно.

Не ожидая ответа, он взял Мэтью за локоть и подвел к одному из столов.

— Сядь, — приказал он тихо. Мэтью пододвинул по полу стул и уселся.

— Как прикажете. — Бейтер хватил большой глоток и, высоко подняв кружку, улыбнулся половиной рта. — Тогда — за юного героя. Я слыхал, Полли теперь от тебя без ума.

Грейтхауз сел спиной в угол, и лицо его стало спокойнее. Мэтью оглядел зал. С потолка свисали десять или двенадцать грязных фонарей, цепи их уходили к крюкам в закопченных балках. В плавающих облаках табачного дыма можно было разглядеть еще семерых мужчин и одну неопрятную даму. Из мужчин двое лежали головами на столах в серых лужах супа из моллюсков. А, нет, был еще и восьмой, тоже отключившийся и лежащий лицом на столе слева, и Мэтью узнал зеленый фонарь городского констебля Диппена Нэка. Констебль поднял физиономию с опухшими глазами, постарался их сфокусировать. Рядом с перевернутой кружкой грубияна и коротышки констебля лежала черная дубинка.

— Ты… — прохрипел Нэк, и снова стукнул лбом в дерево стола.

— Совершенно без ума, — продолжал Бейтер. Наверное, более глуп, чем пьян. — От твоих приключений. Я слыхал, она тебе предложила — как бы это назвать? Абонемент на сезон?

Действительно, вскоре после выхода первой главы в контору Мэтью принесли приглашение на хорошей бумаге. Пользоваться им он вовсе не собирался, но жест его тронул.

— Ты же читал про Мэтью Корбетта, Кумпол? Если бы не он, мы не могли бы ночью по улицам ходить, правда? Даже вылезти выпить или присунуть не могли бы. Полли все время только о нем и говорит, — продолжал Бейтер с некоторой едкостью в голосе. — О том, какой он джентльмен. Какой он умный, какой благородный. А мы, все прочие мужчины, просто мелочь, которую надо терпеть. Мелочь бесполезная, но послушать, как эта шлюха разливается о нем!