Искатель приключений

Привратница объяснила ему, что какой-то господин в синем кафтане, весь в позументах, с черной тростью в руке, приехал в карете и хочет говорить с ним. На замечание, сделанное ему, что Дюран, наверное, лег спать и уже спит, он отвечал:

– Ну! так пусть проснется и встанет.

Как ни мало имел Дюран сношений с полицией, однако он знал, что описание привратницы могло относиться только к полицейскому чиновнику, и знал также, с какими формальностями сопряжена опасная честь принимать этих важных особ. Поэтому он поспешил надеть панталоны и халат и, позабыв даже снять свой бумажный колпак с бантом, побежал, со свечкой в руке, на лестницу встречать полицейского.

Сначала он поклонился до земли, потом пошел вперед, пятясь задом, чтобы посветить ему, и привел его в самую отдаленную комнату. Там опять с низкими поклонами, с потупленными глазами, с сердцем сильно взволнованным, он ждал известия, по всей вероятности неприятного, которое предсказывало подобное посещение.

Полицейский походил на человека благородного. Он не заставил несчастного хозяина страдать от неизвестности. Самым вежливым тоном он спросил:

– Я имею честь говорить с господином Дюраном?

– С ним самим.

– С торговцем сукнами, бархатом и шелковыми материями?

– Точно так.

– Хозяином дома на улице Бурдоннэ?

– Точно так.

– Обязуетесь ли вы, господин Дюран, отвечать правду, какой бы вопрос ни задал я вам?

– Обязуюсь.

– Очень хорошо. Потрудитесь же сказать мне, нет ли у вас в числе ваших жильцов одной знатной дамы, вдовствующей графини де Сент-Анилль, с дочерью?..

Эти слова поразили Дюрана как будто громом. Хотя он не мог угадать, в чем было дело, но задрожал, испугавшись за свою жилицу, и отвечал или скорее пролепетал трепещущим голосом:

– Точно так.

– Прекрасно! потрудитесь же, господин Дюран, указать мне квартиру этих дам…

– Это на втором этаже…

– На какой лестнице?

– На этой самой…

– Не угодно ли вам проводить меня?..

– Сейчас.

Дюран ни жив ни мертв пошел вперед, спотыкаясь на каждой ступени. Дойдя до дверей квартиры графини, он поклонился и хотел уйти, но полицейский сказал ему:

– Я Легу, экзекутор уголовного суда, приказываю вам, господин Дюран, следовать за мною и служить мне свидетелем в том, что будет происходить…

На это нечего было возражать. Дюран поневоле покорился необходимости. Полицейский позвонил. Отворил лакей.

– Графиня ложится почивать и не принимает, – сказал он.

Полицейский улыбнулся.

– Доложите ее сиятельству, – сказал он, – что полицейский чиновник с поручением от господина кардинала просит чести быть принятым, несмотря на позднее время.

Лакей понял, пропустил посетителей и проводил их в залу.

– Я сейчас пошлю горничную доложить ее сиятельству, – сказал он.

– Просите также пожаловать сюда и мадемуазель де Сент-Анилль, – прибавил полицейский.

– Слушаюсь.

– Мы подождем здесь.

Лакей вышел. Полицейский и Дюран остались одни.

CLII. Отъезд

Около десяти минут продолжалось ожидание, но не было сказано ни одного слова.

Полицейский сел в большое кресло, облокотился на свою трость и оставался бесстрастен. Дюран – что вполне доказывало доброту его сердца – дрожал всеми членами, как будто величайшее несчастье готово было обрушиться на него.

Наконец дверь растворилась. Графиня де Сент-Анилль с дочерью показались на пороге залы, где их ожидали полицейский Легу и дрожавший от страха Дюран. Последний, только что усевшись на стул, потому что ноги его подгибались, вдруг вскочил как бы от прикосновения электрической искры, вырвавшейся из вольтова столба. Он увидал бледное лицо свое в зеркале и в первый раз приметил на голове бумажный колпак, который впопыхах забыл снять.

Добрый купец поспешно скинул колпак и спрятал его в карман; потом, силясь собраться с мыслями, устремил испуганный взор на черты той, которую называл «своей августейшей покровительницей». На сморщенном лице старой графини не выражалось никакого волнения. Черты ее обнаруживали только сильное удивление, смешанное с холодным, но исполненным достоинства любопытством.

Мадемуазель Артемиза, казалось, была более испугана и встревожена, чем ее мать.

Сделав несколько шагов вперед, графиня де Сент-Анилль остановилась. Она не произнесла ни одного слова, но глаза се, устремившись на ночных посетителей, говорили ясно: «Чего вы хотите от меня?»

Полицейский не заставил ее ждать.

– Я имею честь говорить с графиней де Сент-Аниллъ и мадемуазель Артемизой де Сент-Анилль, ее дочерью?

– Да, – отвечала графиня. – Тот, кто носит такое имя, как мое, никогда не отрекается от него, даже при виде опасности… особенно при виде опасности…

Полицейский снова поклонился. Потом продолжил:

– Графиня, обязанность, призвавшая меня сюда, весьма тягостна…

– Исполняйте ваш долг, каков бы он ни был.

– Я должен, графиня, прочесть вам тайное повеление, касающееся вас и вашей дочери…

– Я вас слушаю… мы вас слушаем…

Полицейский развернул пергамент и прочел громким и внятным голосом тайное повеление, в котором говорилось, что его высочество регент, вследствие неудовольствия, причины которого не обозначались, повелевал экзекутору уголовного суда Легу немедленно отправиться на улицу Бурдоннэ, в дом Дюрана, торговца сукнами, бархатом и шелковыми тканями, арестовать там вдовствующую графиню де Сент-Анилль с дочерью и, не позволяя им даже уложить свои вещи, кроме самых необходимых, отвезти их в почтовой карете по лионской дороге, безостановочно, в замок Гиер, где они будут содержаться в заключении. Регент предписывает исполнить все это, оказывая величайшее уважение графине и ее дочери.

Пока полицейский читал, Дюран бледнел все более и более. Лицо же графини оставалось по-прежнему бесстрастно.

– Могу я позвать мою горничную? – спросила она полицейского, когда тот кончил чтение.

– Можете, графиня.

Графиня позвонила и сказала вошедшей горничной:

– Жавотта, уложи в чемодан самое необходимое белье для мадемуазель де Сент-Анилль и для меня… остальное пришли к нам после, если окажется нужно, в чем я сомневаюсь… Я понимаю, кто подготовил нам этот удар… – прибавила графиня, как бы говоря сама с собой. – Кардинал торжествует теперь… но у меня есть могущественные друзья… ему нелегко будет устоять!.. Любезный Дюран, – прибавила она, обращаясь к торговцу и удостоив протянуть ему руку, – мне жаль, что все это случилось в вашем доме; жаль, что вас так обеспокоили…

Дюран бросился к графине, чуть не стал перед ней на колени и, схватив ее руку, покрыл ее почтительными поцелуями, вскричав:

– Ах! графиня! графиня! можете ли вы думать обо мне в такую минуту!..

– Я знаю, что вы мне преданы, любезный Дюран, и благодарю вас.

– Предан, графиня!.. ах! дай Бог, чтоб я мог, ценою какой бы то ни было жертвы, избавить вас от неприятности…

– Благодарю вас, любезный Дюран, я буду помнить это…

– Ах! графиня, вы уже слишком много сделали для меня…

– Я остаюсь вам должна, любезный Дюран…

– Не говорите об этом, графиня, умоляю вас…

– Напротив, буду говорить…

– К чему, Боже мой?.. к чему?..

– Граф Сципион, сын мой, приедет через несколько дней… он вам заплатит.

– Ах! графиня… совсем не к чему торопиться… Располагайте мной… Я совершенно спокоен, потому что обеспечен… правда, за ткани еще не заплачено… но ваш сын не будет спорить?..

– Он будет спорить с вами?! Как же мало вы его знаете! Притом, пусть позовут Рива…

Горничная, укладывавшая чемодан, побежала за управителем. Он пришел, еще сонный и не подозревая, что случилось. Мы не сумеем описать достойным образом его изумление и горе. Графиня перебила его отчаянное восклицание.

– Любезный Рива, прошу вас засвидетельствовать моему сыну, графу Сципиону, что требования честного Дюрана основательны…