Убийство в особняке Сен-Флорантен

— Вы здраво рассуждаете, сударь, и мысль ваша движется в правильную сторону.

Рассуждения доктора Жевиглана полностью, слово в слово, совпадали с его собственными. Пока комиссар слушал доктора, перед ним, словно картинки в волшебном фонаре, что показывают на бульварах, изображение дворецкого, лежавшего в луже крови, сменило изображение Маргариты Пендрон, скорчившейся в кухне у разделочного стола. Неужели и она, и дворецкий явились жертвами одного преступника, того самого, чьи следы привели его к монументальному портику особняка Сен-Флорантен? Неужели преступник в темноте нанес удар двум жертвам? Тогда почему раны такие разные и, совершенно очевидно, нанесены разными орудиями? И почему одно из этих орудий найдено на полу, а другое, неизвестной природы, возможно, не будет найдено вовсе? А может, неизвестный хотел заставить их поверить в совсем иную версию? Николя яростно соображал. Кто-то сумел поставить настолько убедительный спектакль, что все в него поверили: мужчина убивает женщину, а потом себя. Он вспомнил две лужи крови на кухонном полу, разные даже на первый взгляд, и встрепенулся. Необходимо произвести вскрытие тела горничной; как обычно, он возлагал на эту процедуру большие надежды. В очистительном пламени разума лишние гипотезы исчезнут сами собой.

— Я буду вам очень признателен, сударь, — произнес Николя, — если вы предупредите меня, когда ваш пациент придет в сознание. Я немедленно пришлю пристава, дабы никто не мог к нему проникнуть. В настоящее время он является единственным подозреваемым.

— Надеюсь, господин комиссар, пристав не заставит себя ждать, ибо мне пора к другим больным. Как только дворецкий придет в сознание, об остальном можно не беспокоиться. Немного покоя, хорошая повязка, и все зарубцуется как нельзя лучше.

Когда Николя спустился в просторный вестибюль первого этажа, во двор въезжали несколько экипажей. Из одного, с довольным видом потирая руки, выскочил Бурдо. За ним следовали приставы с носилками. Сбежав по ступеням, Николя шагнул навстречу помощнику.

— Черт побери, — воскликнул инспектор, — однако, высоко же мы забрались! Особняк Сен-Флорантен! Дом, живет наш министр! И, похоже, нас тут встречают с распростертыми объятиями!

— Вы, как всегда, правы, дорогой Пьер, — со смехом ответил Николя. — Без нас никак не могут обойтись, так что могу гарантировать: преступление, которое нам предстоит раскрыть, заставит нас основательно побегать.

— А с какого бока тут наш друг Ленуар?

— Боюсь, ему пришлось пойти на поводу у событий. Но мы будем послушными мальчиками и станем ему обо всем рассказывать. Никогда не следует обижать будущее.

— Что-то вы сегодня слишком снисходительны!

— От радости, что, наконец-то появилось настоящее дело.

Приказав приставам немного подождать, он увлек Бурдо к конюшням и там, вдыхая запахи конского пота и навоза, подробно рассказал ему все, что удалось узнать. Инспектор сказал, что, возможно, это всего лишь банальное убийство, и обращаться к таким опытным сыщикам, как они, означает стрелять из пушки но воробьям. Николя указал на явно неоднозначные улики, следы и прочие несообразные и вызывающие подозрения детали, поразившие его воображение. Инспектор признал, что в деле есть о чем подумать, но перспективы весьма смутные, особенно принимая во внимание место, где разыгралась драма. И, смеясь, подвел итог: черт с ними, с перспективами, лишь бы это расследование помогло им вновь оказаться в фаворе. Впрочем, удача им также не помешает. С радостью убедившись, что друг его бодр духом, Николя, стараясь не слишком грешить против истины, сообщил, что герцог де Ла Врийер сам пожелал, чтобы Бурдо работал вместе с ним. Бурдо не ответил, однако его горделивый вид говорил сам за себя. Комиссара всегда подкупали его искренность и непосредственность, за это он любил своего помощника еще больше.

Во главе целого каравана должностных лиц они отправились на кухню. Прежде чем унесут тело, Николя попросил Бурдо осмотреть место преступления, в надежде, что тот свежим взглядом подметит какую-нибудь деталь, ускользнувшую от его взора. Инспектор с изумлением осмотрел рану на шее молодой женщины и тоже не смог определить ее природу. Еще он обратил внимание, что в ушах девушки вдеты маленькие сережки с гранатами. На службе горничные не носили украшений, следовательно, появилось основание полагать, что в тот вечер Маргарита Пендрон решила немного прихорошиться — видимо, чтобы отправиться на свидание к своему кавалеру… Разглядывая роскошные туфельки без задников, Бурдо высказал пожелание узнать, кто смастерил эту обувь. В остальном его наблюдения полностью совпадали с наблюдениями комиссара. В поисках предмета, которым можно нанести жуткую рану, ставшую причиной смерти горничной, инспектор перерыл всю кухню. Завершив поиски, он неожиданно уставился на угол разделочного стола, затем опустился на колени и осторожно, двумя пальцами, подобрал кусочек серебряной нити и протянул ее Николя.

— Похоже, — произнес он, — эту нить выдернули из шитья. Она вам ни о чем не говорит?

— Вы правы, речь, действительно, идет о шитье. Кто-то наткнулся на плохо оструганный деревянный угол. Видите, шероховатостей тут уйма. Расшитый серебром фрак зацепился за деревянную занозу и оставил нам эту ниточку. Возможно, владелец фрака ударился, но он спешил и ничего не заметил.

Кто, по мнению Николя, всегда носил фрак, богато расшитый серебром? Покойный король, разумеется! В отчаянии обшаривая каждый закоулок своей памяти, Николя вспомнил, что герцог де Ла Врийер часто копировал наряды своего повелителя. За сегодняшнее утро он дважды разговаривал с министром, и оба раза на нем был серый фрак. Но он не помнил, как этот фрак был расшит. Впрочем, даже если и серебряной нитью, это ничего не доказывало: герцог спускался в кухню и в суматохе мог нечаянно наткнуться на угол стола. Разумеется, все следовало проверить. Единственное, в чем он был уверен, так это в том, что нить не могли выдернуть из ливреи дворецкого: ее шитье отличалось иным цветом. Аккуратно положив нить между страниц своей черной записной книжечки, он опустил книжку в карман и знаком велел приставам уносить тело горничной. Потом он предложил Бурдо подняться на антресоли и продолжить допросы в его кабинете. В прихожей они встретили Прованса; тот медленно продвигался вперед, сливаясь в темноте со стенами.

— Господин Бибар, — обратился к нему Николя, — во что был одет ваш хозяин, когда сегодня утром вернулся из Версаля?

Неуловимые перемены, произошедшие в лице лакея, мог заметить только такой опытный физиогномист, как комиссар, накопивший богатый опыт изучения человеческих лиц.

— Черный плащ, а под ним черный шелковый фрак, сударь. Мы в точности соблюдаем принятый при дворе траур.

— Даже сегодня утром? Мне кажется…

— Сегодня утром, по возвращении, господин герцог переоделся. Он надел серый фрак.

— Фрак с вышивкой?

— Расшитый серебряными цветами.

— Тот самый! Видите, Бурдо, значит, я не ошибся. У покойного короля был точно такой же. В самом деле, верность министра усопшему монарху очень трогательна. Спасибо, Прованс.

Лакей поклонился; похоже, он почувствовал облегчение.

— У меня к вам еще одна просьба, — промолвил Николя. — Для начала пригласите ко мне в кабинет швейцара, привратника и кучера вашего хозяина. Я хочу допросить их в присутствии инспектора Бурдо.

В кабинете Бурдо, скрывая восхищение за нарочитой ухмылкой, принялся рассматривать обстановку. Комиссар ожидал одну из тех желчных реплик, которыми обычно сыпал его помощник; однако реплики не последовало, и он подумал, что радость от возможности вновь вернуться к любимой работе, безусловно, положительно подействовала на характер Бурдо.

— Послушайте, Николя…

Когда они оставались одни, инспектор называл его по имени.

— …вы заметили, какое любопытное нижнее белье у нашей горничной? Только не подумайте, что я втайне склонен к либертинажу!

— Боже упаси, я слишком хорошо вас знаю! Но что вы хотите этим сказать? — удивился Николя.