После дождичка в четверг

Следующее утро выдалось ветреным. Брезент, которым затянули дыру в кровле, хлопал — от этого Джек и проснулся. С телевидения ему прислали письмо, напоминая о русском фильме, полученном авансе и приближающемся сроке сдачи работы. Тон письма показался ему усталым — как будто оно было написано в тот же самый день, когда ему поручили это дело; как будто у них был наготове целый ящик точно таких же посланий, которые предполагалось отправлять ему одно за другим. Джек сел за стол и включил телевизор.

Изображение подрагивало, но в целом система работала. На экране — ночь; чуть виден слабый свет на горизонте и крошечные точки мириад звезд. Женщина устремила взгляд на силуэты кораблей — темные очертания на фоне ночного неба. По небу пронесся метеор. Она обернулась; мужчина исчез.

Рыбаки пытались прокопать канал, чтобы соединить деревню с морем, но море ушло. В канале в сотню метров шириной и сто километров длиной не было воды — только песок. Две грядки песка, соль от испарившейся воды и рыбацкие лодки. Мужчина шел вдоль сияющей лунной дорожки; шел всю ночь мимо освещенных луной остовов. Вскоре начало казаться, что он бредет по иным ландшафтам — по сибирским просторам, сквозь пургу и зной, под затмившимся солнцем.

Женщина наблюдала, как он идет. Песок и соль играли различными цветами — синим, белым, красным. Мужчина шел, насколько хватало кинопленки. Пейзажи таяли за его спиной и вновь возникали перед ним, черты искажались за струями дождя или в свете уличных фонарей, тогда как лицо женщины вбирало в себя все краски. Не только пейзажи — мимо мелькали картины восстаний, очереди безработных, тракторы… Он наклонялся и рассматривал каждую из этих сцен, а затем шел дальше. Он искал не это.

Рыбаки перестали рыть канал, но море продолжало отступать. Последние мили были просто пустыней. Следы на песке оставил прилив — или ветер. Наконец мужчина достиг воды — густой от соли и насыщенной химикатами, — опустился на колени и протянул к ней руку, но дотронуться не решился. Чуть помедлив, встал и пошел по своим следам обратной дорогой…

Бет сидела на скамье и, поглаживая манускрипт кончиками пальцев, рассматривала его третью часть, где мешкообразные человечки изображались в окружении цветов и злаков. Они шли к морю, спускались с гор, сидели и смотрели на небо, обильно украшенное созвездиями, говорили и размышляли, окруженные морской зыбью или искрами костра в ночи. Джек наблюдал за Бет и потому, как менялось выражение ее лица, мог понять, что представало ее взору.

Он снова вспомнил об ученом, которого упоминал Питер. Джек по-прежнему ощущал себя хранителем манускрипта. Только узкий круг посвященных знал о реликвии, и Джека вполне устраивало такое положение вещей, но ему требовалась помощь. Когда Бет принялась листать страницы, он встал.

Она подняла голову:

— Как ты думаешь, хоть кто-то из этих людей сумел разгадать смысл рукописей?

— Не уверен.

— Похоже, этот человек, монах, просидел над манускриптом немало времени. А ведь был весьма неглуп. Да и папу тоже не назовешь необразованным, хотя, кажется, он не слишком хорошо знал латынь.

— Зато у него наверняка имелись другие достоинства.

— Несомненно.

— А что, если он, как и тот монах, вплотную подошел к разгадке тайны манускрипта, но сердце не выдержало?

— Возможно, они вели какие-то записи. Если бы удалось их обнаружить, мы сэкономили бы уйму времени.

— Да, наверное.

— Если только открытие не захватило — или не испугало — их настолько, что они обо всем забыли.

Джек неуверенно кивнул, а Бет продолжала:

— Ведь бывает же так — идешь себе, идешь, и вдруг тебя охватывают самые жуткие предчувствия. Или ни с того ни с сего вспоминаешь нечто настолько ужасное, что сам не понимаешь, как вообще можно было об этом забыть.

— Но ведь бывает и наоборот?

— Иногда. Но чаще кажется, что именно от тебя зависит, чем это предчувствие обернется.

Джек пристально посмотрел на нее, но Бет не казалась захваченной жуткими воспоминаниями или странными предчувствиями.

— У тебя когда-нибудь появлялось ощущение, что ты не способен объяснить свои чувства?

— Постоянно.

Ее удивила сила, прозвучавшая в его голосе; в кои-то веки Джек наконец искренне с ней согласился.

— И что нам теперь делать?

Джек глубоко вздохнул.

— У Питера есть приятель, который может в лабораторных условиях провести ряд исследований. Ему понадобится несколько кусочков пергамента, только и всего.

На ее лице отразилась боль, и Джек ощутил новый прилив любви.

— Можно сделать соскоб. Или что-то в этом роде.

— Ну… если это единственный способ…

— Я тоже не в восторге от этой идеи, но выбор у нас небольшой.

Бет протянула ему манускрипт, и он взвесил его на руке, прежде чем убрать в сумку. Книга вдруг стала выглядеть какой-то заурядной, похожей на бульварный роман, захватанный сотнями рук.

От неожиданно раздавшегося стука в дверь Бет вздрогнула, но тут же успокоилась.

— Это папин друг. Тот самый, католик. Я попросила его взглянуть на нашу крышу.

Ступив на порог церкви, О’Рурк перекрестился. Он очень походил на Фрэнка — такой же серьезный, крепкий и седоволосый. Бет вывела его в середину нефа и указала вверх, на крышу. Когда он поставил лестницу и принялся возиться вокруг дыры, она с тревогой наблюдала за ним. Джек обратил внимание, что рубашка у нее застегнута не на те пуговицы.

— Похоже, церковь строилась на века, — произнес О’Рурк и вытер пот со лба.

Бет взглянула на него:

— Вы уверены?

— В старину строили добротно. Кто же мог предвидеть такой шторм?!

— Вы сможете заделать дыру?

О’Рурк спустился с лестницы и отряхнул пыль с рук.

— У меня нет ни материалов, милая, ни времени. Это не единственная пробитая крыша в округе, сами понимаете.

Бет смотрела в пол, засунув руки в карманы.

— Мы подумали — если вы уже работали в этой церкви…

Он сделал шаг назад.

— Едва ли я должен нести ответственность за…

— Нет-нет. Я хотела сказать — поскольку вы были папиным другом…

О’Рурк почесал затылок.

— Да. Мне очень жаль… насчет Фрэнка. Я узнал обо всем только после похорон. Мне действительно жаль.

Она умоляюще взглянула на него:

— Спасибо.

— Послушайте, я помогу вам, как только смогу. У меня сейчас новый подручный, он к вам заглянет. Но не раньше чем через неделю — это все, что в моих силах.

Бет просияла.

— Большое спасибо. Ведь брезент пока продержится?

— Думаю, да.

— Спасибо.

Он кивнул и повернулся к выходу, но Бет жестом остановила его. О’Рурк удивленно нахмурился, так что его лоб стал похож на нотный стан.

— Когда вы ремонтировали эту церковь? — спросила она.

— Семь-восемь лет назад, милая. Точнее не помню.

Она взглянула на пакет, лежащий на столе, и Джек понял, что Бет подсчитывает часы и дни, которые Фрэнк провел здесь наедине с самим собой. Получив некий результат, она удивленно моргнула.

— Так давно?

— Да. Церковь была в ужасном состоянии, но далеко не в безнадежном. На ремонт ушло не так уж много времени. У Фрэнка была настоящая мания, он не остановился бы, пока все не закончил.

У Бет сверкнули глаза, но Джек разглядел в них стальной отблеск.

— А алтарь? Когда вы его реставрировали? Он всегда здесь стоял?

— Алтарь? — О’Рурк, кажется, не понял. — Ах это. Нет, милая, мы его даже не трогали. Он тут с самого начала.

Он гордым жестом обвел заднюю часть церкви, а потом снова взглянул на Бет:

— Да, алтарь всегда был на этом самом месте.

— А как насчет новых полов?

— Не было необходимости. Мы отремонтировали почти всю паперть, или как там она называется, заменили черепицу, пару окон, несколько камней. И все. Здешние термиты, должно быть, добрые католики.

Бет слабо улыбнулась:

— Наверное.

О’Рурк наклонился к ней и ободряюще улыбнулся. Он чувствовал, что эти вопросы неспроста, но считал себя слишком старым, чтобы ломать над этим голову.