Тени кафе «Домино»

– Папенька с маменькой?

– И дядя с теткой.

– А как ты жил в Крыму?

– Неплохо. Ты помнишь, дядя отбил меня от военной службы в четырнадцатом году и пристроил в киноотдел Скобелевского комитета. Печатал рассказы в журналах, военные агитки. Потом меня Толдыкин пригласил в свое киноателье. Так я стал кинописателем. И представь, встречаю в Симферополе Толдыкина, они там фильму снимают, да не только они. Из Питера, Москвы, киноателье штук семь. Работа была, деньги тоже.

– Да какие там деньги.

– Не скажи. Я часть империалами получал.

– Это дело. Что же ты не рванул с ними за кордон?

– Не знаю.

Виктор закурил.

– Когда я отказался ехать Бог знает куда, меня разыскал Митька Рубинштейн.

– Бывший председатель правления Русско-Азовского банка?

– Он самый. Мы с ним когда-то в Питере, да и в Москве неплохо гуляли. Он попросил меня отвезти письмо в Москву, даже денег на дорогу дал… Но ты, Боря, ничего не рассказал о себе.

– А что говорить, я – поэт налетов…

Оперативники, вскрыв двери черного хода, в темноте пошли по квартире.

Внезапно с грохотом покатилось ведро, специально поставленное на ходу.

Борис вскочил, выхватил маузер, выключил свет.

– Лягавые, Витя!

Он трижды выстрелил в сторону кухни.

В темноте кто-то крикнул протяжно и страшно, прощаясь с жизнью.

И началась револьверная стрельба.

Вспышки выстрелов выдергивали из темноты лица, делая их чудовищными и страшными.

– Прекратить огонь! – скомандовал Тыльнер. – Новицкий, бросайте оружие и сдавайтесь.

Никто не ответил.

Тыльнер зажег фонарь.

В комнате на полу лежали двое.

Тыльнер нашарил выключатель, зажег свет. Наклонился над убитыми.

– Борька. Поэт, он же Новицкий. Второго не знаю. Обыщите их и позовите из машины фотографа. Соколов, пишите протокол. Начинаем обыск.

Подошел оперативник, положил на стол перед Тыльнером документы убитого, деньги, несколько золотых монет.

– Виктор Олегович Казаринов. Кинописатель. Оружие при нем было?

– Нет, товарищ инспектор.

– Значит, зашел в гости и попал под раздачу.

– К бандитам хорошие люди в гости не ходят, – сказал оперативник.

– И то, правда. Так, письма при нем. Так… так… Вот это да.

– В чем дело, – Соловьев оторвался от протокола.

– Смотри.

На конверте было написано:

«Олегу Александровичу Леонидову».

Леонидов укладывал поленья.

В прихожей они уже лежали ровно и надежно, а в комнате еще царила разруха.

Леонидов взял несколько газет, сунул в печку-буржуйку, положил туда дрова и зажег спичку.

Печка занялась сразу, и даже загудела.

Леонидов закурил.

В дверь постучали.

– Ну, кого еще несет? – Леонидов, переступая через поленья, пошел открывать дверь.

На пороге стоял молодой человек в серой пушистой кепке и добротном пальто.

– Здравствуйте, Олег Алексеевич.

– Господи, Гоша, я вас не видел целую вечность.

– Служба.

– Три года прошло, как вы в угрозыске работаете, а стали настоящим сыщиком. Заходите. Вы по казенной надобности или в гости?

– В гости. Не прогоните?

– Что вы, прошу. Ваша контора через два дома от меня, а видимся редко.

Георгий Тыльнер вошел в комнату.

– Олег Алексеевич, у вас здесь стихийное бедствие.

Тыльнер снял пальто и начал собирать дрова.

– Гоша, я сейчас, будем пить кофе. Хотите кофе?

– Нынче кофе странный.

– Нынче жизнь странная, а кофе у меня есть натуральный.

– Сухаревка неистребима.

– Зачем же Сухаревка. Мой приятель – заместитель Луначарского. Вхож в Кремль. Он и купил мне в тамошнем кооперативе «Коммунар» пакет кофе.

– Огромные деньги?

– Гоша, я заплатил за это копейки. В «Коммунаре» есть все. Телятина, фрукты, шоколад «Эйнем», который, кстати, обожает Ленин, конфеты, масло. Все. Как бывало в «Елисеевском». Неужели не слышал об этом гастрономическом рае?

– Слышал, конечно.

Леонидов поставил кофейник на буржуйку.

Когда вода закипела, он щедро насыпал из стакана кофе.

– Господи, – тихо сказал Тыльнер, – запах из прошлого, доброго, милого прошлого.

– Ностальгируете, Гоша?. Прошу к столу.

– Минутку.

Тыльнер вынул из кармана пальто сверток.

– Нынче в гости с пустыми руками не ходят.

Он подошел к столу, развернул бумагу.

– Вот это да!, – удивился Леонидов, – белая булка и ветчина. Никак уголовный сыск пускают в гастрономический рай?

– Нет, мой дорогой, у нас свои возможности.

– Мне бы так хоть денек пожить.

– Не прибедняйтесь.

– Не буду.

Олег поставил на стол красивые чашки, две рюмки, нарезал булку и ветчину, поставил бутылку настоящего коньяка.

– Шустовский, – ахнул Тыльнер, – откуда?

– У нас тоже свои возможности. Ну, начнем, благословясь.

Леонидов разлил коньяк по красивым хрустальным рюмкам.

– Господи, вздохнул Тыльнер, – все, как раньше.

– Милый Жорж, – рассмеялся Леонидов, – для руководящего сотрудника московской розыскной милиции заявление неуместное.

– Может быть. Но очень часто, особенно по утрам, я вспоминаю нашу столовую, запах кофе, свежие булочки, еще теплые, три сорта варенья и брусок масла.

Вспоминаю, когда пью чай с коричневым сахаром или сахарином и ем несвежий хлеб.

– Зато сейчас мы едим замечательную белую булку.

– Олег Алексеевич, вы не знали Виктора Казаринова?.

– Конечно. Весьма яркая личность. Украшение столичной и московской богемы. Писал весьма неплохие рассказы, потом стал отличным кинописателем. Широкий, щедрый, бонвиван, с ним крутились самые разные люди. От театральных статистов до Митьки Рубинштейна и самого Распутина.

– Он дружил с Рубинштейном? – удивился Тыльнер.

– И не только с ним. И князь Андроников и Манасевич-Мануйлов и Симанович. Не знаю, насколько они были дружны, но кутили вместе. А зачем вам?

Тыльнер достал из кармана фотографию, положил на стол.

Леонидов присвистнул.

– Убили Витю. Жаль, веселый был парень и хороший товарищ. Как это случилось?

– Мы брали Бориса Новицкого, того самого знаменитого налетчика по кличке Поэт…

– Так я его знаю. Он постоянный гость кафе «Домино».

– Произошла перестрелка, а в квартире был Казаринов. Случайная пуля.

– Жаль.

– У него мы нашли два письма. Одно… – Тыльнер протянул конверт.

– Я могу прочесть? – поинтересовался Леонидов.

– Я прошу вас это сделать. Письмо очень любопытное. Особенно упоминание о каком-то Сашеньке. Одна голова хорошо…

– Ну, что ж. «Дорогой друг – начал читать Леонидов, – выдалась счастливая оказия и я шлю вам письмо с милым Витенькой Казариновым. Я знаю, что вы его любите, а главное, верите ему. Сейчас Советы выпускают за границу людей, вроде вас. Я встречал в Стокгольме и Париже несколько артистов и писателей, покинувших Совдепию. Их рассказы ошеломили меня. Я никогда не был русским патриотом, не финансировал белых, тем более красных. Моя страна – мои капиталы, я подлинный патриот денег. Подавайте прошение. Вам помогут, есть коммерсант, который дружит с большевиками, вывозит из Красной России художественные ценности. Он заинтересован в моих капиталах и готов оказать мне это небольшое одолжение. Не забудьте Сашеньку, это очень важно и для вас и для меня.

Крепко обнимаю. Жду в Стокгольме. Ваш Митя Рубинштейн».

Леонидов положил письмо на стол. Задумался.

– Как я догадываюсь у вас возникли два вопроса. Кто получатель этого письма? И что это за Сашенька? Так?

– Именно.

– Это делается просто. Надо отработать всех общих знакомых Казаринова и Рубинштейна в Москве.

– Это непомерный труд, – вздохнул Тыльнер.

– Отнюдь. Их не так много, тем более писателей и артистов. Надо узнать, кто получатель, а потом искать таинственного Сашеньку.

– Или таинственную Сашеньку.