День лжецаря

Подавив гадливое чувство, он вернулся к навозным кострам, где спали торговцы; насекомые не последовали за ним туда, где дрожало пламя. Тем не менее ему было не по себе видеть их немигающие темные глаза, наблюдавшие за ним из травы. В течение всей ночи Симеркет время от времени воинственно шевелился и махал руками, хотя бы для того, чтобы дать понять этим тварям, что он еще жив и может постоять за себя.

Луна висела низко над горизонтом, когда появился Мардук. Он похлопал Симеркета по плечу и кивнул в сторону ворот. Симеркет встал и молча последовал за ним в город.

Рядом с главной площадью Мардук открыл дверь, ведущую в маленькую таверну. Ее арочный потолок дочерна закоптился от столетиями горевших здесь лишенных вентиляции печей; настенные фрески были скрыты слоями жира. Мардук повел Симеркета в дальний угол, там его ждали двое мужчин. Их лица были скрыты черными покрывалами — отличительный признак исинских повстанцев. Симеркет сел на скамью, Мардук занял место у стенки.

Симеркет выразил благодарность за то, что мужчины согласились встретиться с ним, и знаком приказал хозяину принести пива. Поданное в большой чаше, оно не было отфильтровано, и на его пенной поверхности плавала закваска. Хозяин принес им длинные гибкие тростинки, чтобы они могли высасывать со дна более светлую жидкость.

— Я — Симеркет, — представился он, после того как они выпили.

— Мы знаем, кто ты, — кратко ответил тот, что был повыше.

— А могу я узнать ваши имена? — спросил Симеркет.

— Зачем? Чтобы ты мог сообщить эламскому узурпатору, кто мы такие? — усмехнулся говоривший.

— Простите, я просто хотел…

Низенький оборвал его:

— Что тебе надо?

— Я ищу женщину и мальчика, египтян. Я слышал, что на них напали исины — и что мальчик был ранен. О состоянии женщины я ничего не знаю. Не могли бы вы мне сказать, не проводили ли вы в последнее время какие-нибудь облавы?

— Не так часто, как эламцы могли заставить тебя подумать, — осторожно ответил более высокий из собеседников.

— И не столько раз, сколько бы нам хотелось, — добавил его товарищ.

Симеркет быстро прикинул в уме.

— Эта облава могла произойти примерно десять или двенадцать недель назад.

— Где?

— К северо-западу от Вавилона.

Мужчины переглянулись.

— Нет! — воскликнули оба одновременно.

— Почему вы в этом уверены?

— Потому что эламцы отступили туда, чтобы защитить столицу. Слишком опасно проводить облавы, когда их так много, — не стоит рисковать.

Голос Симеркета внезапно стал жестким.

— Вы когда-нибудь убивали женщин во время налетов?

— Возможно, — неопределенно отозвался высокий.

— Эламских женщин, — уточнил второй.

— А египетскую женщину?

— Мы что, должны были знать, кто она? Она что, красивей, опрятней? — со смешком спросил высокий.

— Кроме того, мы не ссорились с египтянами — пока не встретили тебя.

Симеркет нервно моргнул.

— Почему? Что я такого совершил?

На губах мужчин закипели горячие слова.

— Мы слышали, что ты привез приветствия фараону Кутиру. Вы будете говорить о договорах…

— И дружбе между народами…

— Фараон пришлет ему золота…

Симеркет нетерпеливо прервал этот поток недовольства:

— Союз между Вавилоном и Египтом держится уже много столетий. И кто бы ни правил, от него нет ничего, кроме добра.

— Ваш фараон не должен вести переговоры с захватчиками! — заявил высокий, стукнув кулаком по столу.

— А с кем ему вести переговоры?

Вопрос привел исинов в замешательство, они переглянулись.

— С наследником Исина, — решительно заявил коротышка. — Он здесь, в Вавилоне, он настоящий царь!

— Хорошо, — благоразумно ответил Симеркет. — Отведите меня к нему. Покажите мне его столицу, чтобы я мог поклониться его трону. Выведите передо мной его армии, чтобы я мог увидеть его мощь своими глазами.

Исины собрались было разразиться бранью, но краешком глаза Симеркет увидел, как Мардук едва заметно покачал головой, и они с трудом, но подавили свой гнев.

— Придет время, — прошептал один сквозь стиснутые зубы, — когда именно так и будет!

— А тем временем, — подхватил Симеркет, — последним сильным лицом в Вавилоне остается Кутир. На вашем языке это означает «царь, сильный», верно? Но мы, египтяне, практичные. Когда наследник сядет на Грифонский трон, я гарантирую, что фараон будет вести переговоры с ним. Однако до тех пор…

Мужчины угрюмо молчали.

Поняв, что больше он от них ничего не услышит, Симеркет поднялся и, выйдя, стал ждать у двери, пока Мардук разговаривал с теми, кого он привел. В его голосе звучали успокаивающие нотки. Поймав на себе мрачные взгляды исинов, Симеркет вышел на улицу. Когда через несколько минут Мардук возник перед ним в темноте, они молча двинулись восвояси…

Когда они, продолжив путь, были еще на расстоянии добрых пятнадцати лиг от Вавилона, река, незаметно как, наполнилась маленькими круглыми суденышками, все они плыли в столицу. Симеркет не мог сдержаться и вслух поразился их числу. Мардук усмехнулся — по его словам, Евфрат пуст!

— После вторжения торговля еще не восстановилась, — веско пояснил он. — Купцы все еще подозрительно относятся к эламцам, и большинство из них в этом году остались дома.

Симеркет скептически воспринял его слова: их окружали сотни круглых, обтянутых кожей лодок, груженных различными товарами. В одной были навалены груды мехов, в другой — засиженные мухами, ободранные туши недавно забитых овец. В некоторых лодках перевозились специи, источавшие сладкий запах, или срезанные цветы, или целые насыпи различных семян. В Вавилоне и его окрестностях в общей сложности жило более миллиона человек, и всем требовалась еда, одежда, домашняя утварь и продукты для ведения хозяйства.

— Неудивительно, что эламцы захватили эту землю, — заметил Симеркет, — если то, что я вижу, можно назвать неудачным для торговли годом!

В этот момент одно из речных судов поравнялось с их лодкой. В нем перевозился мед — дюжина огромных глиняных кувшинов были в темных разводах, мед стекал по толстым краям, оставляя блестящий след. Его запах смутно напомнил Симеркету аромат полевых цветов. Запах был столь силен, что казался едким, и Симеркет уловил терпкую сладость даже в воздухе. Боковым зрением он увидел, как Мардук и торговец судна раскланялись и каждый сделал руками какой-то священный знак. Кормчие на судне были по виду священники, во всяком случае, такое было на них облачение.

— Это одежда пчеловодов? — наивно поинтересовался Симеркет.

— Что ты сказал? — хохотнул Мардук.

— Вон там, на лодке с медом!

— Это бальзамировщики, Симеркет! — с коротким смешком пояснил Мардук. — В каждом из кувшинов по трупу — возможно, на пути в семейный склеп…

Да, Симеркет слышал, что мед сохраняет мертвую плоть почти так же, как египетская сода. Но он ничего не знал об этих странных обычаях захоронения! По его телу побежали мурашки, и он невольно содрогнулся. Несмотря на свою решимость никогда не позволять себе воображать подобные вещи — поскольку, думая о них, можно их материализовать, — он не сумел сейчас остановить поток внезапно нахлынувших на него образов, вырвавшихся из тайников мозга.

Что, если он найдет тело Найи или Рэми в таком же вот кувшине? Он представил себе, как опускает руку в темную вязкую жидкость, как прохладный мед липнет к пальцам, к руке, как он ищет в тягучей жидкости комок спутанных волос с мертвой головы… вот он сжимает его в кулаке, вытаскивая тело… мед стекает по мертвому лицу…

Симеркет вскрикнул.

Все находившиеся в лодке озабоченно взглянули на него, но он не видел их, потрясенный своим видением. Огромным усилием воли он приказал себе выкинуть эти картины из головы. Найя жива. Если бы она была мертва, он бы это почувствовал. Он не найдет ее в одном из этих ужасных кувшинов. Боль резко ударила ему в лоб, распространившись на все внутренности. Из глубины горла поднялась желчь. Мардук придержал ему голову, когда он перегнулся через борт лодки в пароксизме изнурительной рвоты.