Неизданные архивы статского советника (СИ)

— И все это Вы… — он сдержал порыв завершить беседу и сходить остыть куда-нибудь в ледник.

— Изучала у батюшки моего в имении по журналам. А еще у всех встреченных врачей.

Хорошие же врачи вам, госпожа графиня, попадались. Руки бы им поотрывать. Ну и еще кое-что.

— Чем больше с Вами общаюсь, Ксения Александровна, тем меньше понимаю. — он первый раз за день позволил себе полуулыбку. — Продолжим. Почему Вы вообще туда поехали?

— Я русским языком говорила и Вам и графу о своих дурных предчувствиях. Должна же была узнать, чем все закончится?

— О предчувствиях? — вот этот момент напугал больше всего. С самого приезда она твердила об опасности Ходынки, причем все его сотрудники наоборот, считали эту часть праздника самой простой. И вышло, что одна необученная дилетантка все правильно разгадала, а несколько десятков высокооплачиваемых чиновников проработали зря.

— Михаил Борисович, это простая математика. На прошлой коронации население столицы было в полтора раза меньше. А площадь праздника — та же. У англичан же дети так погибли несколько лет назад.

— Да? Не слышал… — искренне удивился Тюхтяев. — И я Вас попрошу в дальнейшем не распространяться о том, что Вы ранее догадывались об этом несчастье. Да и вообще, лучше рассказывать о любопытстве и героизме…

— Каком героизме, Михаил Борисович? — воскликнула госпожа Татищева. — Вы там были? Вы их видели?

— Был. И видел. — уже спокойнее продолжил он. — И настоял на пожарной команде, хотя и выглядел перестраховщиком. Но все равно…

— Получилось то, что получилось… Я никого не спасла. — с неприсущей ей горечью всхлипнула женщина.

Она не дождалась окончания допроса, даже прощаться не стала — так и пошла за ширму.

— Мы не знаем, сколько людей погибло бы без предупредительных мер. — он и в самом деле не знал.

— А так сколько? — она из-за ширмы.

— Семьсот-восемьсот. Не больше.

Помолчала. Это очень много. Но с учетом количества пришедших — меньше процента.

— И что теперь? — робко спросила у тишины.

— А теперь мы все работаем над тем, чтобы этот инцидент не омрачал торжества. — произнес усталый губернаторский голос.

Ксения прытко выскочила, щеки мокрые от слез, глаза красные. Но с тревогой оглядев губернатора, нырнула вновь за ширму, что-то зашуршало, закапало, звякнуло, и граф Татищев без вопросов выпил содержимое стакана. Видимо, начал доверять, а год назад чуть ли не во всех смертных грехах винил. Губернатор молча сел на обитую бархатом кушетку и прикрыл глаза.

— Его Величеству доложили. Завтра Чета навестит пострадавших, а сегодня появятся там чуть позже…

Праздник все равно прерывать нельзя, так что все правильно, хоть и немного не по-христиански.

— Нужен враг. — прошептала женщина.

— О чем Вы? — уставился советник.

— Если все оставить как есть, пойдут слухи, как с той козой. Если бы найти объяснение, не связанное с праздником…

— Великий Князь не хочет заострять внимание. — отрезал граф и встал. — Нам с Михаилом Борисовичем пора. А ты, если будешь еще что-то предчувствовать — так и говори.

— Так я же… — начала оправдываться юная графиня.

— Прямо говори.

Прямо посреди парада он поймал на себе пронзительный взгляд. Не обращая внимания на нормы приличий, она рассматривала его лицо.

— Что-то случилось, Ксения Александровна? — так пристально здорового человека не рассматривают. Во всяком случае, в его департаменте.

— Нет-нет. — коснулась его ладони, погладила ее. — Вы устали за этот месяц, хоть раз бы выспались.

Это вот что сейчас было? Первый раз за все время не язвит, не обижается, а видит именно его. Сжала губы, но сдержала какой-то порыв. Интересно, что на этот раз?

— Оставьте, Ксения Александровна, это, право, такие пустяки.

Поцеловал эту нежную руку, не отрываясь от расширившихся глаз. Неужели дожил до такого дня, когда ее что-то смутило? На щеках румянец стал намного ярче коралловых губ, крылья носа чуть пошевелились. Точно, она на это способна! Если бы не отвлекали с разными поручениями, так бы и любовался падением самоуверенности этой кошмарной женщины. Но за суетой отвлекся, а потом она вновь рассматривает достопримечательности.

— Михаил Борисович, она же неуправляема. Все женщины с придурью, это я тебе как дважды муж скажу, но такого еще не видел. Мне уже столько раз эту историю про козу рассказали, что я скоро сам блеять начну. И это ведь еще ни разу не угадали с разгадкой мстительницы. — граф горестно размахивал сигарой. — Генерал Хрущев второй раз с предложением выходит, так она грозится его подсвечником прибить. И ведь не ровен час слово сдержит. Может тебе ее сосватаем, а? — пошутил он.

Тюхтяев неожиданно для себя напрягся, представив эту женщину в доме Хрущева, рядом с ним, и наверняка только это соображение дернуло за язык:

— Вы полагаете, Ваше Сиятельство, Ксения Александровна может рассмотреть мое предложение? — если это произнести будничным тоном, то не выглядит совсем уж немыслимым.

Татищев рассмеялся и ржал конем с минуту, а потом присмотрелся к товарищу и осекся.

— Ты серьезно, что ли? — задумался о ситуации. — Ее же убить хочется по несколько раз в день.

— Но Вы же не убили пока. — попробовал пошутить Тюхтяев, еще не до конца осознавая, что только что начал.

— Я с ней не живу и не сплю в одной постели. А так придушил бы и любой суд бы меня оправдал.

Тюхтяев молчал.

— Нет, ну так-то мысль хорошая. Породнимся наконец. — Татищев начал просчитывать последствия. — Да и тебе не скучно будет. Она женщина добрая, веселая. Но без царя в голове, конечно. Ты ей и мозги вправишь, да и вообще…

Он достал сигару, закурил, расслабился.

— Это ты хорошо придумал. Только давай-ка сначала я с ней поговорю. А то не ровен час от радости и тебя чем приложит.

Графиня Татищева уезжала, как и собиралась, на следующий день. И уже когда столичный поезд на сотню верст отъехал от перрона, мужчины вновь встретились в кабинете губернатора.

Следствие по Ходынскому событию продвигалось ни шатко, ни валко, и грозило разными неприятными последствиями, не взирая на то, что в остальном коронация прошла безукоризненно. Не потеряли ни одного иноземного гостя, да и собственная знать без претензий осталась. А как Кремль засиял иллюминацией! Но кроме пряников, обещают кнуты, и этот дамоклов меч уже изрядно напрягал.

После отчета о происшествиях Тюхтяев закрыл папку и замер в ожидании поручений, на которые граф бывал особенно щедр в начале дня.

— Ты, Михаил Борисович, чего красавицу-то нашу проводить не пришел? — ехидно произнес шеф перекладывая бумаги на столе.

— Не уверен, что понял, Николай Владимирович.

— Ксения Александровна скоро уже к берегам Невы домчится. А ты все тут сидишь. — откровенно же потешается.

— То есть Вы полагаете, что она согласна стать моей супругой? — что-то слишком быстро и неестественно.

— Ну, как ты скор! Ты поухаживай, они это любят. — московский губернатор достал из закромов рябиновую настойку, разлил по рюмкам, махнул свою. — На той неделе кое-какие бумаги надо министру на доклад. Ты и отвезешь. Заодно и навестишь зазнобу свою.

Тюхтяев вертел в руках ее записку.

Отличная московская идея совершенно утратила свой блеск в городе рек и камня. Больше двадцати лет минуло с прошлого сватовства и целенаправленных ухаживаний, пылкость юности благополучно утрачена и забыта, впечатление о безголовости современных женщин вообще и одной в частности подтверждалось многолетними наблюдениями, но отступать поздно, тем более неизвестно, о чем они там с графом договорились.

Цветочки купил, в гражданское нарядился и прикрылся броней иронии. Так оно и привычнее, а с ней вряд ли можно иначе. Домик в Климовом переулке — тоже вот странный выбор для места жительства, есть в Санкт-Петербурге уголки, куда как более подходящие для графской вдовы — действительно странный. Нет помпезных украшений, кариатид, разноцветных орнаментов, привычных глазу москвича, да и вообще странное — наполовину резная каменная шкатулка, наполовину барак. Простовато, да еще листья эти, окна огромные, балкончик где-то в поднебесных высях, в общем, дикость какая-то.