Танцы в лабиринте

— Вы не пугайтесь, Лиза, — улыбнулся Леон, взглянув на недоуменно распахнувшиеся глаза девушки. — Это Анатолий. Он художник.

— И поэт! — донеслось из туалета. — Гениальный…

— А как вы оказались в моем доме. Толя? — чуть повысив голос, спросил Леон.

— Сейчас, минуточку! Я только штаны надену.

— Сделайте одолжение…

— Так вот, — Анатолий вновь появился на кухне, но уже одетый в светло-бежевые брюки и толстую клетчатую рубашку. — У меня тут графику кой-какую купили, ну и… заколбасился я маленько. Решил вот к тебе заглянуть. Ничего? Без звонка, правда, это уж что пардон, то пардон.

— Ну да. А я уехал. Но это ночью уже, мне тут нужно было на минуточку, но… так вышло, что до утра. А вы, выходит, еще позже приехали? Ну а в дом-то как проникли?

— Так открыл кто-то, видимо. Дверь же не взломана… — без особой уверенности в голосе произнес Анатолий.

— Да нет.

— Ну вот уже и слава Богу, — с облегчением вздохнул он. — А это у вас тут что? Никак спиртосодержащий напиток?

— Увы…

— Да полно вам, Леон. Не стесняйтесь, ведите себя естественно, будьте как дома. — Он протянул руку к бутылке коньяку. — И познакомьте, наконец, меня с дамой.

— Лиза, — сделал Леон изящный жест в сторону девушки. — Она из Прибалтики, но…

— Зы-зы… — перебил его вдруг Анатолий. — Зы-зы-зы… стоп, иначе забуду. Стихи! Вот только что, честное слово, барышню увидел и вдруг ну просто осенило. Про любовь. Вот смотри:

"Что это, клоп или прыщ? — дева поэта спросила.

Дура, — ответил поэт и отвернулся к стене…" Ничего? Не, ну ничего, а?

— Ну… — улыбнулся Леон. — Вообще-то они уже известны.

— Да? Это ж надо…— Анатолий отхлебнул из бутылки, сглотнул и неожиданно выставил указательный палец в сторону Лизы:

— Сколько лет? Шпрехен зи дойч?

— Твони файф, — вырвалось вдруг у нее.

— Фу, Лиза… — поморщился Леон. — «Твони»… так только в Бруклине каком-нибудь говорят. Кто вас учил? «Твенти» нужно говорить, понимаете? «Твенти». Я с вами потом позанимаюсь, если хотите, а пока… очень прошу, говорите по-русски, все-таки родной язык. У вас и так сознание травмировано, его щадить надо, а вы вульгаризмами засоряете,

Лиза растерянно потупилась.

— Так, — продолжал Леон, глядя на Анатолия. — Когда я ночью уезжал на минуточку, какие-то гости у меня дома еще оставались. Это я точно помню. Значит, кто-то из них вам дверь и отпер. Они и за собой, как я вижу, — он обвел взглядом кухню, — прибрались. Ну, а в данный-то момент вы один… на моей жилплощади проживаете?

— Я в гостиной очнулся, на диванчике, — пожал плечами Анатолий. — В другие комнаты не заглядывал.

— Ну что ж, — Леон поднялся с кухонного табурета, — полюбопытствуем. А вы ешьте пока, Лиза, ешьте.

7

Закончив телефонный разговор с Адашевым-Гурским, Волков отключил телефон, бросил его на правое сиденье, выбрался наконец из злополучной пробки и не спеша поехал в сторону Петроградской стороны.

До недавнего времени он нес службу опером в убойном отделе, но в силу определенных причин <См. роман В. Болучевского «Двое из ларца».>уволился. Теперь Петр был сотрудником некоего частного бюро, о статусе и тонкостях деятельности которого предпочитал не распространяться.

В настоящий момент он, по поручению своего нынешнего начальства, пытался разобраться в обстоятельствах весьма деликатного дела.

Дело было о квартирной краже. А деликатность его состояла в том, что лицу, у которого была похищена очень крупная сумма денег, ни в свои… «силовые», скажем так, структуры, ни уж, тем более, в милицию за помощью обращаться было весьма нежелательно. Тем более что никаких следов взлома очень хитрого сейфа, спрятанного в целях дополнительной безопасности в укромном месте его большой квартиры, не наблюдалось. А деньги были чужие. И по всему выходило так, что украл он деньги сам.

Но в действительности он этого не делал.

Дед, как называли за глаза сотрудники бюро своего начальника, был в этом абсолютно убежден и посоветовал Волкову сразу исключить эту версию. Что Петр и сделал. И оставалась в сухом остатке — чистая мистика.

Дело в том, что возможно и есть еще в наши дни какие-нибудь отдельные представители почти вымершей, уважаемой когда-то в воровской среде профессии «медвежатников», но времена все-таки уже другие. Чего заморачиваться? Красться еще куда-то в ночи… Есть у гражданина деньги? Много? Дома хранит? Государству доверить на сохранение по каким-то там причинам опасается? Ну так и «поработать с клиентом». Чисто конкретно «расположить его к себе». И он сам все и отдаст. Сложит в хозяйственную сумку и принесет куда скажут. И еще вздохнет с облегчением, что не дошло до крайности. Это если в частном, так сказать, секторе. А уж если на уровне официальных торгово-финансовых или еще каких насосанных структур, подвизающихся на поприще, не убоимся этого слова, «большого бизнеса», то при грамотно проведенной работе по «расположению к себе» и сумки никакой не понадобится. Один росчерк пера на нужном документе, и все. Какие там фомки, отмычки, сверла? Смешно.

Но деньги тем не менее в нашем конкретном случае умыкнули аккурат из сейфа. И никаких следов. И хозяин — ни сном ни духом. Мистика, одним словом.

Петр, естественно, очень внимательно подошел к ближайшему окружению клиента, но… его (ближайшего окружения то есть) на поверку попросту не оказалось в наличии. Были соседи по дому, знакомые, но и только. Человек он был пожилой и жил бобылем. Задушевных друзей, с которыми бы делил свои секреты, не было. Он так сказал. И Волков, заглянув в серые, холодные его глаза, поверил на слово. Походил по комнатам, взглянул на окна, выяснил, что квартира на сигнализации, еще раз осмотрел сейф, пожал плечами и, сказав на прощание хозяину дома: «Разберемся», — вышел за порог.

С того дня прошла неделя.

Волков ездил по городу, встречался с людьми, задавал вопросы, выслушивал сообщения от «источников, внушающих доверие», анализировал и думал, думал… Он даже вернулся в квартиру вместе с пареньком из технического подразделения Бюро и обследовал ее на предмет всевозможных «закладок». Мало ли что можно подслушать, подсмотреть. Безрезультатно.

Впору было впасть в уныние и развести умытые руки.

Но Петра, еще в бытность его на государственной службе, вовсе не случайно прозвали Волчарой. Было в нем что-то такое… какое-то звериное чутье, что ли. И хватка. И в этой вот ситуации он что-то чувствовал. И это «что-то», постоянно ускользающее, раздражало и не давало ему покоя.

Остановив свой джип неподалеку от дома тридцать три по улице Съезжинской, он не спеша вышел из машины, расстегнул куртку, огляделся вокруг и закурил.

«Ничего на свете не происходит случайно, — рассуждал он. — Если уж Господь ткнул меня носом в эту мокруху, то почему бы и ее не обнюхать? Пассажира этого вроде тоже обнесли. А кто знает, сколько у него было денег? Может, у него тоже была целая куча чудненьких баксиков. А? Ну… хотели чисто, как у того, но на этот раз не получилось. Бывает. С кем не бывает? Со всяким бывает».

Рассуждая таким вот образом, он дошел до подворотни и пошел по проезжей части возле тротуара обратно к перекрестку Съезжинской и Татарского переулка, внимательно глядя себе под ноги. Дошел до небольшой треугольной площади, развернулся и пошел назад. Миновал свою машину (заглянув под нее) и пошел, все так же внимательно глядя под ноги, в сторону Кронверкского проспекта.

— Ага…— сказал он сам себе, увидев на мостовой у поребрика кучку осколков темно-рыжего цвета. Наклонился, шевельнув носком ботинка осколки. — Ну да, так и есть, то же самое. Подфарник.

Распрямился, еще раз осмотрелся вокруг и, увидев неподалеку, возле аккуратно выкрашенного большого металлического контейнера, стоящего на другой стороне улицы, двух мужчин, которые сидели на ящиках возле обшарпанного брандмауэра, неторопливо направился в их сторону.

— Привет, — сказал он, подойдя к ним.