Пятница, когда раввин заспался

И сегодня, этим ясным утром вторника, Стенли тоже не бездельничал: он орудовал граблями на газоне перед храмом и уже собрал несколько бушелей скошенной травы и листьев. И хотя на лужайке по другую сторону храма было столько же работы, если не больше, Стенли решил устроить обеденный перерыв. А потом будет видно: захочется, уберет газон на задах, а нет — так оставит его на завтра. Торопиться особо незачем.

В холодильнике на кухне Стенли хранил картонку молока и несколько ломтиков сыра. Некоторые сорта мяса, точнее, все, кроме купленных в особых магазинах кошерной снеди, в храмовом холодильнике держать не полагалось. Но производство молока и сыра не требовало убоя скота, и, значит, они считались «чистыми». Стенли подумал, а не выпить ли ему кружечку пива. Его машина — дряхлый «форд» сорок седьмого года выпуска, с оторванным брезентовым верхом, покрытый ярко-желтой краской, оставшейся с последнего ремонта в чьем-то доме, — стояла на огороженной площадке перед храмом. Можно было доехать до «Кубрика» и вернуться за какой-нибудь час. Стенли никому не докладывался, но миссис Шварц сказала, что, быть может, ей понадобится его помощь, чтобы украсить храм к предстоящему заседанию сестричества, и Стенли решил не покидать рабочее место. Кроме того, если он ввяжется в какой-нибудь нескончаемый спор в «Кубрике» (к примеру, о том, чем лучше покрывать выходящие к морю фасады домов — дранкой или гонтом, или о том, победит ли «Селтик» в чемпионате), ещё неизвестно, когда удастся вернуться обратно.

Стенли умылся, достал из холодильника молоко и сыр и отнес их в свой уголок в подвале, где стояли колченогий стол, койка и плетеное кресло, вытащенное с городской свалки после очередного похода туда. Посещение помоек было излюбленным занятием некоторых слоев местного общества.

Стенли сел к столу и принялся жевать бутерброды, запивая их молоком и с легкой грустью разглядывая сквозь узкое оконце и редкие кусты ноги прохожих — мужские в брюках и стройные, соблазнительные женские, затянутые в шелковые чулки. Иногда он изгибался, чтобы попялиться на какие-нибудь особенно красивые дамские ножки, после чего одобрительно кивал своей седеющей головой и бормотал: "Красота-а… А?".

Стенли прикончил кварту молока и вытер губы шершавой волосатой ладонью, потом встал с кресла, лениво потянулся и снова сел, теперь уже на койку, после чего принялся чесать ребра и голову короткими сильными пальцами, похожими на обрубки. Затем он лег и повертел головой, чтобы на подушке образовалась вмятина. Несколько секунд Стенли таращился на трубы, пересекавшие потолок будто кровеносные сосуды на анатомическом рисунке, потом перевел взгляд на стену и приклеенную к ней коллекцию "художественных фотографий" женщин на разных этапах разоблачения. Все были как на подбор грудастые, соблазнительные, в теле. Глаза Стенли блуждали по снимкам, губы растянулись в удовлетворенной ухмылке.

За окном послышались женские голоса. Стенли перевернулся на бок, чтобы посмотреть, кто пришел, и сумел разглядеть две пары ног, обтянутых белыми чулками, а рядом — колесики детской коляски. Кажется, он знал этих девушек: они проходили мимо довольно часто, и ему очень нравилось подслушивать обрывки их разговоров. Ощущение было такое, словно он подглядывает в замочную скважину. Почти такое же.

— …ну, тогда заканчивай с делами, а потом садись на сейлемский автобус, а я тебя встречу, и мы перекусим на автовокзале.

— Я вообще-то собиралась задержаться в Линне и сходить в «Рай».

— Но там крутят длиннющие фильмы, которые никогда не кончаются. Как же ты доберешься до дома?

— Я проверяла, сеанс заканчивается в половине двенадцатого. Вполне успеваю на последний автобус.

— А не боишься возвращаться так поздно одна?

— Этим рейсом ездит немало народу, а от остановки до дома всего пара кварталов… Энджи, немедленно иди сюда!

Послышался дробный топот каблучков, и мгновение спустя ноги в белых чулках скрылись из поля зрения Стенли. Он снова лег на спину и принялся изучать фотографии. На одной была запечатлена смуглая брюнетка в поясе и черных чулках. Стенли таращился на снимок до тех пор, пока брюнетка не превратилась в блондинку, а черные чулки — в белые. Вскоре после этого челюсть его отвисла, и Стенли захрапел, зычно и размеренно. Его храп напоминал рокот лодочного мотора на высокой волне.

Майра Шварц и ещё две женщины из сестричества, готовившие маленький зал к собранию и праздничному ужину, отступили на шаг и, чуть склонив головы набок, уставились на стену.

— Может, чуток повыше, Стенли? — спросила Майра. — Как вы думаете, девочки?

Стоявший на стремянке Стенли послушно поднял лист гофрированной бумаги ещё на пару дюймов.

— По-моему, надо немного опустить.

— Возможно, вы правы. Стенли, можно малость пониже?

Стенли вернул вывеску на прежнее место.

— Так держать, Стенли! — воскликнула Майра. — В самый раз, правда, девочки?

Две женщины с воодушевлением согласились. Они были гораздо моложе председательницы сестричества. Эмми Адлер едва исполнилось тридцать, а Нэнси Дретман хоть и была малость постарше, но вступила в сестричество совсем недавно. Поскольку эти женщины состояли в комиссии декораторов, они пришли в храм в брюках, чтобы заняться делом, но вдруг сюда заявилась расфуфыренная в пух и прах Майра, которой приспичило "посмотреть, все ли в порядке", и тотчас приняла командование. Эмми и Нэнси не очень любили заниматься украшательством, но эту работу обычно поручали сестрам с небольшим стажем. И если они докажут, что хотят трудиться, им доверят более важные задания. Например, рекламу. Тогда они начнут обхаживать местных торговцев и деловых партнеров своих мужей, чтобы те давали рекламу в Программном Альбоме. Или их введут в комитет дружбы, и тогда эти женщины будут навещать больных. А когда они докажут, что справляются с работой, сиречь умеют заставить других вкалывать вместо себя, их имена будут занесены в список кандидатов в члены исполнительного совета. И это будет их «потолок».

Ну, а пока они оттачивали свои начальственные навыки, тыркая Стенли. Явившись в храм за час до миссис Шварц, обе женщины попросили у смотрителя помощи, хотя знали, что он с куда большей охотой занялся бы лужайкой.

— Почему бы вам не начать самим? — спросил их Стенли. — А я приду чуть позже и пособлю.

Но миссис Шварц, в отличие от них, и слушать не пожелала такую чепуху. Приехав в храм, она четко и ясно заявила:

— Стенли, мне нужна ваша помощь.

— Я должен убрать этот мусор, миссис Шварц, — ответил он ей.

— Мусор никуда не денется.

— Хорошо, мэм, сейчас приду, — обреченно молвил Стенли, отложил свои грабли и отправился за стремянкой.

Работа оказалась скучной и утомительной и не принесла ему никакого удовольствия. К тому же, Стенли не любил, когда им командовали женщины, особенно такие суровые и надменные, как миссис Шварц. Едва он успел повесить на стену бумажное украшение, как открылась дверь, и в комнату заглянул раввин.

— О, Стенли! — воскликнул он. — Можно вас на два слова?

Стенли проворно спустился со стремянки, и гофрированный лист тотчас провис. Гвоздик вывалился из стены, и все три женщины застонали от досады. Только теперь раввин заметил их, кивком извинился за вторжение и снова обратился к смотрителю:

— Через день или два мне придет посылка с книгами. Весьма редкими и ценными, поэтому не разбрасывайте их вокруг, а сразу же принесите ко мне в кабинет.

— Хорошо, рабби. Но как я узнаю, что там книги?

— Посылка будет из колледжа Дропси, и вы узнаете об этом, прочитав ярлычок, — ответил раввин, потом снова кивнул дамам и был таков.

Майра Шварц с мученическим смирением дождалась возвращения Стенли.

— Должно быть, дело и впрямь весьма важное, если раввин счел нужным оторвать вас от работы, — едко заметила она.

— Я все равно собирался спуститься и передвинуть стремянку, — ответил смотритель. — Он хочет, чтобы я позаботился о книгах, которые должны прийти по почте.