Следствие по-русски 2

— Что ты хочешь? — с опаской косясь на двери, спросила Оксана. — Сколько тебе нужно?

— За кассету? Возьми ее… У меня еще есть. На случай, если со мной «что-нибудь случится». А хочу я много. Очень много. Я хочу, чтоб Зимин никогда ничего не узнал. Ты смогла его обманывать в течение года, значит, сможешь обманывать и дальше. Разница лишь в том, что помимо «денежного стимула» у тебя появится еще один, и весьма весомый. На тот случай, если тебе придет в голову неожиданно «овдоветь»…

— Ты не можешь так со мной поступить, — убежденно заявила она. — Это… Это подло!

— Странно, но то же самое мне не так давно говорил Тавхаев, — припомнил я. — Вы вспоминаете об этом, когда дело касается вас лично… Знаешь, что было бы «не подло» и сняло бы с меня ответственность за подобный выбор? Сдать вас, к чертовой бабушке, в угрозыск и навсегда забыть о вашем существовании. Это самый простой и, может быть, самый безболезненный способ — переложить ответственность на других. Но тут есть один маленький момент…

— Зимин? — догадалась она. — Но ты же его почти не знаешь… То, что ты задумал, — блажь. Самодурство и блажь. А я предлагаю тебе деньги и…

Она многозначительно посмотрела на меня. После подобных взглядов сомнений обычно не остается. Но ведь я и не сомневался. И она поняла это.

— Это блажь и самодурство, — повторила она.

— А это — тюрьма, — указал я на кассету.

— Я все равно не понимаю, — сказала она. — Тебе-то что от этого? Зимин будет наслаждаться своим «телячьим счастьем»… Да, предположим, что я могу ему это устроить… Я буду при деньгах, в золоте, при «тачке», буду не вылезать из-за границ и менять шубы раз в неделю, даже летом… Знаешь, я особо страдать не стану. Я хотела все это получить, стремилась к этому, и вот… получила. Пусть даже и с «нагрузкой». Все довольны… А ты?

— А я буду просто счастлив от того, что у моего знакомого есть любящая, заботливая, верная, преданная жена! — отчеканил я.

На слове «верная» она заметно погрустнела, а на «преданной», кажется, наконец осознала, что «имитация искренней любви» будет полной.

— Ну ты и подонок! — с чувством сказала она.

— Да, — улыбнулся я. — Но я — «подонок с кассетой». А ты — «стерва без кассеты»… Честно говоря, если б я тогда мог хотя бы предположить, что ты доберешься до ружья… Но сделанного не вернешь. А отсчет с этой точки выглядит несколько иначе, чем с той, на которой у меня только-только зародились подозрения… Может быть, я ошибаюсь, но я все же возьму этот грех на душу.

— Хорошо, — глухо сказала она. — Только… Спрячь эту кассету подальше. И еще одно… Скажи, в чем я просчиталась? Я ведь очень тщательно все продумала. И играла я тоже хорошо. Я знаю Зимина лучше, чем он сам себя знает. А у других не было оснований подозревать меня. Все прекрасно понимали, что эти деньги и так принадлежат мне… Ну а то, что я не люблю ни Зимина, ни Дорохова и не могу с ними жить — кроме меня не знал никто… Где я ошиблась? Что дало для тебя основания подозревать меня? Что я недодумала?

— Взгляд, — сказал я и поднялся. — Я знаю, какие глаза у любящей женщины. А у тебя они были холодные и жесткие. Словно через прицел автомата смотрела…

— И это все?! — по-моему, она даже обиделась. — Глаза — и все?..

Я посмотрел на нее, пожал плечами и вышел…

* — Теперь, когда ты отдохнул, — с широкой и сладкой улыбкой на лице Никитин «наградил» меня пачкой дел, — и, полный сил, можешь приступить к работе, — он поднатужился и положил сверху еще одну такую же «пирамиду» материалов, — я с огромной радостью постараюсь использовать твои свежие силы на благо родного розыска, — и, подпрыгнув, он забросил на эту «Эйфелеву башню» еще с десяток дел. — Знал бы ты, как я тебя ждал! — со страстью нетерпеливого любовника в голосе сообщил он. — Ну ничего, скоро узнаешь… Я от всей души поздравляю тебя с возвращением в наш славный отдел… Но для себя я поставил «галочку» напротив твоей фамилии: «Склонен к побегу». Еще одна попытка дезертировать — и я буду стрелять без предупреждения. А такое желание у тебя скоро появится — это я тебе обещаю…

Обнадеженный такой перспективой, я кое-как добрел до кабинета, пошатываясь под тяжестью многопудовой ноши, ногой открыл незапертую дверь и…

— И тебе долгих лет, — кротко сказал иерей, когда эхо с мучительным трудом закончило перечисление всех известных мне ругательств.

Я посмотрел на разлетевшиеся по всему кабинету бумаги, на приветливо улыбающегося Разумовского и вздохнул:

— Хорошо… Начнем все сначала… Пойми, наконец, что я — обычный маленький служащий маленького территориального отдела. Без связей, без денег, без каких-то особых способностей. Отнюдь не энтузиаст и не считаю себя «карой небесной» для преступников. Я не спортсмен, способный левой рукой раскидать дюжину головорезов, а правой из дробовика бить белку в глаз. Я и из пистолета толком стрелять не умею. Я загружен делами до предела и не могу заниматься еще и «общественной нагрузкой». Я даже не буду напоминать тебе твои клятвенные обещания раз и навсегда закончить с «крестовыми походами» в защиту твоих прихожан — наверняка в ответ у тебя приготовлена целая речь из аргументов и нравоучений. Я просто хочу, чтобы ты наконец понял, что на все твои бесконечные просьбы «последний раз помочь» я буду принципиально и твердо отвечать: «Не-е-ет!..»

1997 г. С.-Петербург.

ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ