Стриптиз

– Договорились, – покорно ответил конгрессмен.

Когда Молди вышел из кабинета, Дилбек распахнул настежь окно и жадно вдохнул свежий воздух.

Каждые несколько лет конгресс Соединенных Штатов Америки выносил на голосование вопрос об оказании мощной финансовой поддержки небольшой кучке миллионеров – сельскохозяйственников из обширного южного штата Флорида, обязанных своим богатством сахару, цены на который сознательно вздувались и гарантировались федеральным правительством. Таким образом оно убивало сразу двух зайцев, способствуя еще большему обогащению американских производителей сахара и подрывая и без того хилую экономику бедных стран Карибского бассейна, которым не удавалось продать США свой сахарный тростник даже за половину официально установленной, неизвестно с какого потолка взятой цены.

Из политических соображений правительственные финансовые впрыскивания в сахарную промышленность представлялись как помощь фермерской семье, героически сражающейся с превратностями судьбы. Некоторые из крупных сахарных компаний действительно принадлежали семьям, однако члены этих семей весьма редко сами имели дело как с землей, так и с сахаром: большинство соприкасались с ним лишь тогда, когда, сидя где-нибудь в Банкирском клубе, бросали в свой кофе один-два белых кусочка. Ни один из отпрысков сахарных магнатов не падал от усталости посреди раскаленного нещадным солнцем тростникового поля, кишмя кишащего змеями и насекомыми: это неприятное занятие предоставлялось иммигрантам с Ямайки или из Санто-Доминго, которые целыми днями махали мачете на убийственной жаре, получая за это смехотворно низкую плату.

Так было всегда, и люди, подобные Малкольму Молдовски, никогда не теряли из-за этого сон. Его задача – точнее, одна из множества выполненных им задач – состояла в том, чтобы обеспечить беспрепятственное прохождение через конгресс решения о предоставлении помощи Большому сахару. Для успеха этой миссии ему нужны были сенаторы и представители, симпатизирующие производителям сахара. К счастью, симпатии по-прежнему покупались в Вашингтоне довольно легко: достаточно было сделать человеку взнос на оплату его предвыборной кампании.

При таком положении вещей для Молдовски никогда не составляло проблемы собрать нужное количество голосов. Сложнее было другое. Голоса сами по себе не играли ровно никакой роли, если соответствующий комитет при Белом доме не принимал очередного «сахарного билля». А в этом году в комитете все шло вверх тормашками. Как минимум трое из конгрессменов, прежде всегда готовых к сотрудничеству, под влиянием внезапного приступа невесть откуда взявшихся угрызений совести объявили, что будут голосовать против новых цен на сахар. Официально это решение мотивировалось желанием выразить свой протест против тяжелого положения иммигрантов и ужасающего загрязнения реки Эверглейдс, куда производители сахара регулярно сбрасывали миллиарды галлонов отработанной воды.

Однако уж кто-кто, а Малкольм Молдовски отлично знал, что на самом деле никому из этих конгрессменов не было ни малейшего дела до злосчастных иммигрантов, рубящих сахарный тростник, да и до реки Эверглейдс, даже если бы она вдруг загорелась синим пламенем. Их шаг в действительности являлся просто мерой возмездия по отношению к председателю комитета, Дэвиду Дилбеку, который своим решающим голосом провалил принятие постановления о солидном – на целых двадцать два процента – увеличении выплат ему и его уважаемым коллегам по Белому дому.

Дилбек совершил сей ужасный грех по чистой случайности: он был пьян и просто нажал не на ту кнопку, когда вопрос об этом увеличении был вынесен на голосование. В его тогдашнем состоянии чудом следовало считать уже то, что, проголосовав, он как-то умудрился найти дорогу обратно, к своему месту. На следующий день, уже около полудня, насилу продрав глаза и обретя некоторую ясность мысли, конгрессмен включил телевизор – и увидел Джорджа Уилла, расточавшего ему похвалы за его смелость. Дилбек не понял, чем заслужил эти дифирамбы: о событиях предыдущего вечера он не помнил абсолютно ничего. Когда ему объяснили, что он натворил, конгрессмен ползком добрался до мусорной корзины, и его вывернуло наизнанку.

Вместо того чтобы покаяться и признать, что истинными виновниками его непростительной ошибки являются производители рома «Барбанкур», Дэвид Дилбек выступил по телевидению в программе «Ночная линия» и заявил, что он горд тем, как проголосовал накануне, и что хватит уже конгрессу запускать лапу в общественный карман. Однако в душе его бушевала целая буря, он ненавидел сам себя, поскольку так по-идиотски уплывшая из его рук прибавка была бы как нельзя кстати.

И вот теперь его коллеги-политики нанесли ответный удар. Они знали, что Дилбек получает от Большого сахара средства на проведение своих предвыборных кампаний и что Большой сахар рассчитывает на его поддержку в вопросе о ценах. Они решили преподать ему хороший урок, и удар оказался поистине сокрушительным.

Малкольм Б. Молдовски понимал, какая трудная задача стоит перед ним. Ее решение требовало подключения всех его явных и тайных талантов. Однако ему не удастся спасти сахарный билль, окажись Дилбек замешан в скандальном происшествии, да еще и на сексуальной почве. Молдовски, долгие годы имевший дело с политикой и политическими деятелями, до сих пор не перестал удивляться тому, что большинство из них в один прекрасный вечер оказываются на поверку первобытными дикарями и тупоголовыми кретинами. Он не испытывал ни малейшей жалости к конгрессмену Дилбеку, но все-таки должен был помочь ему.

Игра шла на миллионы и миллионы долларов, поэтому он, Молдовски, был готов сделать все, что потребуется, и притом любой ценой.

Коллеги Эрин поняли, что ее что-то тревожит. Это ощущалось по тому, как она танцевала в этот вечер.

– Опять этот Дэррелл? – предположила Урбана Спрол – особа далеко превосходившая всех остальных габаритами и пышностью форм. Она была лучшей подругой Эрин в стрип-клубе.