Вор с палитрой Мондриана

В конце концов все они были переделаны и я, двигаясь все так же осторожно и бесшумно, выбрался из квартиры на пятом этаже, запер за собой дверь и, выйдя на лестницу, снова отправился на шестнадцатый.

Знаете, это было худшее, с чем пришлось столкнуться за целый день. Подниматься вверх по ступеням всегда тяжело, но подняться сразу на десять этажей (слава богу, здесь тоже не было тринадцатого) жутко, просто невыносимо трудно. Ежегодно нью-йоркский клуб бегунов проводит соревнования: участники должны пешком подняться на восемьдесят шестой этаж высотного здания под названием Эмпайр-стейт-билдинг, и всякий раз там побеждает какой-то худосочный пижон на тонких ножках. Ну и пусть себе, туда ему и дорога. С меня лично достаточно и десяти этажей.

Я снова вошел в квартиру Ондердонка, закрыл дверь, запер ее и с трудом перевел дух.

Глава 23

— О, потрясающе, — сказал я. — Я смотрю, все в сборе.

И действительно, все они были в сборе. Рей Кирчман явился первым в сопровождении троицы молодых людей в синих костюмах и с цветущими физиономиями. Он переговорил с кем-то внизу, и вот теперь пара работяг в комбинезонах занималась тем, что расставляла в гостиной Ондердонка принесенные откуда-то раскладные стулья, немного потеснив тем самым уже находившиеся здесь кресла в стиле Людовика Пятнадцатого. Тут же, поблизости, ошивались трое полицейских в штатском — один топтался на площадке перед дверью, двое других поджидали внизу, в вестибюле, готовые тут же эскортировать приглашенных наверх, а сам Рей даже вышел на улицу — встречать включенных в список гостей.

Пока вокруг шла эта суета, я отлеживался в дальней комнате, в спальне, с книжкой и термосом кофе. Я читал «Историю полковника Джека» Дефо — следует отметить, что этот гений умудрился прожить семьдесят лет, не написав ни единой скучной строчки, — но сосредоточиться на повествовании удавалось с трудом. Однако мне необходимо было протянуть время, чтобы обеспечить себе эффектный выход.

Что, собственно, я и сделал, заявив с порога: «О, потрясающе! Я смотрю, все в сборе». И к удовольствию своему заметил, как все головы повернулись ко мне, а глаза так и ловили каждое мое движение, пока я пробирался через расставленные полукругом кресла и стулья и усаживался в кожаное кресло с подлокотниками, поставленное так, чтоб видеть всех присутствующих. И я оглядел это море лиц — ну, не море, пусть будет маленькое озеро, — и все они, в свою очередь, смотрели на меня — ну, пусть не все, но большинство. А некоторые отвернулись к камину, и через секунду я сделал то же самое.

И на то имелись веские причины. Поскольку на стене, прямо над камином, на том же самом месте, что и во время первого моего визита в «Шарлемань», висела «Композиция в цвете» Мондриана, сверкая своими замечательными цветами основного спектра и щетинясь острыми горизонтальными и вертикальными линиями.

— Производит впечатление, верно? — Я откинулся на спинку кресла и скрестил ноги, устраиваясь поудобнее. — И разумеется, именно по этой причине все мы здесь. Нас объединяет интерес к живописи Мондриана.

И я снова оглядел всех присутствующих, но уже каждого в отдельности, всматриваясь в лица. В самом удобном на вид кресле восседал, ясное дело, Рей Кирчман, не сводивший глаз с меня, а заодно — и со всех остальных. Одним глазом он наблюдал за мной, а другим — за всеми остальными. От этого косоглазие недолго нажить, но его это, кажется, не пугало.

Неподалеку от него, на двух складных стульях разместились рядышком моя сообщница по преступлению и ее партнерша по любовным играм. На Кэролайн был ее знаменитый зеленый блейзер и серые фланелевые слаксы, на Элисон — хлопковые брюки и полосатый батник из «Брукс энд бразерс» с закатанными рукавами. Они составляли очень милую парочку.

Вблизи от них сидели бок о бок на небольшом диванчике мистер и миссис Дж. Маклендон Барлоу. Мистер Барлоу был стройным, щегольски одетым пожилым джентльменом с аккуратно причесанными седыми волосами и военной выправкой. Обладая такой выправкой, он вполне мог бы устроиться и на одном из складных стульев, уступив мягкий диван какому-нибудь другому, менее спортивному человеку. Супруга вполне могла сойти за его дочь — среднего роста хрупкое создание с большими глазами и длинными темными волосами, зачесанными вверх и собранными на макушке в виде шиньона. Кажется, эта нашлепка называется именно так, шиньоном, и сдается мне, именно он это и был. Впрочем, не знаю. Не важно.

Позади и немного правее Барлоу расположился коренастый плотного телосложения мужчина с лицом, которое бы непременно написал Мондриан, если б был портретистом. Оно состояло сплошь из одних прямых углов. У него была квадратная челюсть и тяжелые веки, и еще он носил усы, которые начали седеть, а вот мелко вьющиеся волосы на голове были иссиня-черными и без единой сединки. Звали его Мордухай Дэнфорд. Мужчине, сидевшему по соседству, было на первый взгляд лет восемнадцать, не больше, но стоило приглядеться повнимательней, как сразу становилось ясно, что эту цифру можно смело умножить на два. Он был очень бледен, носил очки без оправы и темный костюм с узким черным шелковым галстуком. Звали этого человека Ллойд Льюис.

Справа, в нескольких футах от него, сидела Элспет Петросян, сложив ручки на коленях, а губки — в тонкую плотную линию и слегка склонив головку набок с выражением едва сдерживаемой ярости. Она была очень аккуратно одета в полинялые джинсы фирмы «Фейдид глории» и блузку в тон, и еще на ней были простенькие лодочки с каблуком ниже, чем носок. Несколько лет тому назад подобный наряд был писком моды, а рекламные агентства утверждали, что стоит вам одеться таким образом, и в мире удастся победить голод и бубонную чуму. Одетые так люди встречаются сейчас не часто, зато чумы и голода хоть отбавляй.

Позади и справа от Элспет на одном из складных стульев сидел молодой человек в темном костюме, выглядевшем так, словно надевали его только по воскресеньям, что было как нельзя более уместно, потому как сегодня как раз и было воскресенье. У него были влажные карие глаза и слегка раздвоенный подбородок, и звали его Эдуардо Мелендес.

Слева от Эдуардо находился еще один молодой человек, тоже в костюме, только на ногах у него, в отличие от оксфордских туфель, [38]красовалась пара модных «Нью Баланс 730». Я видел верх одной туфли и подошву другой, поскольку сидел он на стуле с мягкой обивкой, положив правую ногу на один из складных стульев. Ну, разумеется, это был не кто иной, как Уолли Хемфилл, и я догадался, что повышенная чувствительность у него в колене перешла в боль.

В паре ярдов от Уолли расположилась Дениз Рафаэльсон. Рабочие брюки из грубой хлопковой ткани были заляпаны краской, клетчатая ковбойка порвалась на локте, но, на мой взгляд, она выглядела просто прелестно. То же, по всей видимости, думал и Уолли, и чувство это, похоже, было взаимным, судя по взглядам, которыми украдкой обменивались молодые люди. А почему бы, черт возьми, и нет?

Находились в гостиной и еще четверо мужчин. Один, с круглой физиономией и высоким лбом, напоминал банкира из маленького городка из телевизионной рекламы, с радостью готового ссудить вам денег на ремонт или перестройку дома с тем, чтобы затем имущество обанкротившегося должника перешло бы городской общине. Звали его Барнет Ривз. Второй, неряшливого вида бородач, являл собой тип просителя — из тех, кто приходит к банкиру просить ссуду для колледжа и, разумеется, получает отказ. Имя его было Ричард Джейкоби. Третьим был совершенно бескровный человечек в сером, под цвет лица, костюме. Казалось, у него нет ни губ, ни бровей, ни ресниц, и вот он-то как раз и походил на настоящего банкира, из разряда тех, кто распоряжается разного рода ипотечными кредитами и залогами в надежде, надо сказать вполне оправданной, лишить затем должника права выкупа заложенного им имущества. Звали его Орвилл Уайденер. И наконец, четвертым был офицер полиции и экипирован он был как и полагается — пистолетом в кобуре, дубинкой, наручниками, записной книжкой и прочими полицейскими причиндалами. Имя его было Фрэнсис Рокленд, и я знал, что на ступне у него недостает одного пальца, но вот какого именно… не скажу. Точно не помню, врать не хочу.