Леопард из Батиньоля

— Мы с тобой выше любых обобщений о мужчинах и женщинах, дорогая. — Виктор поднялся с кресла. — Прости мое невнимание — это погода виновата. В моих глазах ты ничуть не уступаешь в способности к глубоким самостоятельным суждениям самому Эмилю Золя. Но ты лучше, потому что ты — богиня. И я приношу тебе жертвы. Вот уже усы принес, Кошку… — С этими словами он обнял девушку за талию, но Кошка, услышав свое имя, запрыгнула с сундука на плечо Таша, и та осторожно, чтобы не уронить незваную гостью, пошла к спальне.

Виктор, воспользовавшись передышкой, немедленно изучил часы. Донце действительно откинулось, на нем крошечными буквами было нацарапано: «Ул. Гизард, д. 4». Таша вернулась, избавившись от Кошки, которая теперь скакала по кровати, пытаясь поймать собственный хвост-полукисточку, и Виктор быстро сунул часы в карман пиджака, висевшего на спинке кресла.

— Должно быть, у меня острый приступ интуиции, свойственной всем женщинам, уж прости за очередное обобщение, но сдается мне, что тебя опять заворожил демон расследования — какой-то ты рассеянный и нервный…

— Меня заворожила ты, дорогая.

— Виктор, за четыре года я неплохо тебя изучила. В последнее время ты даже свой фотоаппарат забросил… И потом… — Таша поколебалась, но все же договорила: — Я встретила Антонена Клюзеля. Мы поболтали, и выяснилось, что ты расспрашивал его об одном убийстве. Значит, опять?..

— Не выдумывай, милая. Антонен так привык распространять слухи через свою газету, что уже не может остановиться. Я же тебе обещал.

— Обещания — ловушки для дураков.

— Вот оно — благотворное влияние Кэндзи! — засмеялся Виктор. — Ты тоже начала говорить афоризмами.

Но Таша даже не улыбнулась:

— Кстати, а что с тем погибшим переплетчиком? Его уже похоронили?

— Дело закрыто, Кэндзи выдали останки в полицейском морге. Он взял на себя все заботы по кремации и сохранил урну с пеплом на случай, если дальний родственник Пьера Андрези все-таки объявится.

— Это хорошо. Ведь вы с Кэндзи были его друзьями?

— Я всего лишь твой дружок, но в иерархии отношений это более почетное место, чем просто чей-то друг, правда? Дружок, который с ума сходит при мысли о том, что под этим пеньюаром ты голая…

Таша позволила себя раздеть, увлечь в спальню… К реальности ее вернул лишь собственный стон наслаждения.

— Я обессилен! — выдохнул Виктор.

— Мой бедный Самсон! Тебя лишила сил моя любовь или сила была в усах?

— Усы я возложил на алтарь твоей любви, так что без разницы… Но если все дело в усах, отпущу их до земли!

— Они будут цепляться за спицы твоего велосипеда, милый. — Таша погладила Кошку, которая во время их любовной баталии с интересом бродила вокруг.

— Ты любишь эту скотинку больше, чем меня, — недовольно поморщился Виктор.

— Конечно, она ведь такая пушистая, а у тебя даже усов нет!

— Злодейка, у меня все ж таки кое-где остались волосы, — похлопал он себя по груди.

Таша нежно обняла его и прошептала:

— «Он принял высочайший дар ее тела как бесценное сокровище, отвоеванное силой его любви».

— Опять Золя!

— Знаешь, как он называет первую ночь своих героев? Брачная, хотя у них не было свадьбы… Я тут подумала и решила, что у нас еще все впереди.

— То есть ты… согласна? — Виктор даже сел на кровати от неожиданности и с надеждой воззрился на Таша.

— Да. Осенью, при условии, что никакой публичной шумихи вокруг этого грандиозного события не будет. Тихо, скромно, два свидетеля, семейное торжество.

— Дорогая, принимаются любые условия!

— Тогда еще два: ты опять отрастишь усы, а то Жозеф и Кэндзи по ним очень убиваются и вообще требуют соблюдения приличий. И ты навсегда забудешь о Пьере Андрези.

— Да, конечно! — радостно выпалил Виктор, незаметно скрестив пальцы.

«Улица Гизард, дом четыре — это где-то рядом с площадью Сен-Сюльпис», — успел он подумать, прежде чем снова набросился на Таша.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Суббота 22 июля

Виктор и Жозеф вышли из желтого омнибуса на перекрестке Одеон и свернули на улицу Сен-Сюльпис, отведенную без остатка продавцам предметов религиозного культа. Делая вид, что поглощен созерцанием риз, распятий, свечей, гасильников в витринах многочисленных лавочек, Жозеф лихорадочно размышлял, как бы поэлегантнее поделиться с месье Легри новостью о примирении с Айрис.

Терпение Виктора кончилось у свечной лавки.

— Что вы там разглядываете, Жозеф? Хотите устроить в «Эльзевире» полную иллюминацию?

— Да вот думаю, понравится ли вашей сестре эта лампадка, потому что…

— Потому что ваша страсть снова вспыхнула неугасимым пламенем?

— О, патрон, как вы изящно выразились, надо будет непременно…

— Непременно использовать это в вашем романе-фельетоне, полагаю? Дарю, мне не жалко. Храните свои любовные тайны, а я приберегу свои, но что-то мне подсказывает, что в ближайшее время судьба будет благосклонна к нам обоим. Идемте же, а то мы никогда не доберемся до цели.

На тротуаре у церкви Сен-Сюльпис калека продавал благочестивые картинки с наставлениями, расхваливая товар скрежещущим голосом под вялый вальсок шарманки. Вокруг фонтана с расположенными одна над другой чашами гуляли малыши под присмотром нянек, которые краем глаза сторожко следили за маневрами экипажей и омнибусов — огромных коричневых из Ла-Виллетт и маленьких зеленых с остановки перед Пантеоном. Фиакры поджидали пассажиров возле общественного сортира за пять сантимов.

Толпа семинаристов высыпала с улицы Канет, Жозеф с Виктором оказались в этом шествии замыкающими, но вскоре свернули на улицу Гизард. Здесь они протиснулись между двумя перегородившими узкую мостовую тележками, оставленными под охраной флегматичного спаниеля. Дом номер четыре оказался приземистым жилым зданием с растрескавшимися стенами, к нему притулилась лавчонка с бочками сидра и грушовки.

— Как будем действовать, патрон? — спросил Жозеф, у которого внезапно пересохло в горле.

— Не вижу иного пути, как пройтись по квартирам и расспросить жильцов про нашего галльского вождя.

— Вот уж наслушаемся! — проворчал Жозеф. — Как бы с лестницы не спустили.

— Страх — безумная птица, каковую надлежит держать в клетке, сказал бы вам Кэндзи. Вперед, друг мой! — подбодрил Виктор.

— Хорошо хоть, здесь всего три этажа, — вздохнул молодой человек.

В каждом этаже было по две квартиры. Постные лица, с опаской выглядывавшие из-за дверей, мрачнели еще сильнее, оттого что их зря потревожили, и исчезали, двери захлопывались. Никто здесь не знал Сакровира. Остались только две квартиры на третьем этаже, когда ниже на лестнице зазвучали шаги — кто-то поднимался по ступенькам, прихрамывая. Вскоре показалась женщина лет тридцати с угловатым, но симпатичным лицом, она тащила огромный тюк, обхватив его двумя руками. Виктор поспешил на помощь.

— Уф, спасибо вам, месье, — перевела дух жиличка, освобожденная от ноши, — эта лестница меня когда-нибудь прикончит. Надо признать, не лучшая идея — забиться под самую крышу, когда у тебя одна нога короче другой.

— Ку… куда это положить? — прохрипел на третьем этаже Виктор, у которого от напряжения уже дрожали колени.

— Минутку, сейчас дверь отопру… Входите, вот сюда, на стол.

Виктор скорее выронил, чем положил неподъемный тюк, как будто набитый свинцовыми ядрами.

— А так и не скажешь, что белье, даже сухое, может столько весить, правда? — вздохнула женщина. — Но мокрое и того хуже. Когда я прачкой работала, бывало спину потом разогнуть не могла. А три года назад меня угораздило свалиться в моечную машину, охромела, потом муж мой, каменщик, с лесов упал, разбился насмерть, и я стала гладильщицей на дому. Еще шью, перешиваю. Для вас уж точно расстараюсь, никто пока на мою работу не жаловался.

Виктор и Жозеф смущенно переглянулись.

— Мадам, вообще-то мы пришли, потому что ищем одного человека…