Предатель (СИ)

Утром Каланчевы уехали в Москву. Дорогой почти не разговаривали. Лишь раз Алена спросила:

– Про кого говорил Никита? Про Сережку Ерофеева?

– Не знаю. Наверное, – буркнул брат.

Больше Алену это не занимало.

Вечером Саша заглянула к дочери. Алена с томиком Ахматовой на коленях, у окна грустно смотрела на закат. С двумя черными косами и в сарафане, таком же, как на дочери, Саша походила на старшую сестру Алены. Мать присела на край тахты.

– Мы с отцом хотели поговорить с тобой. О Валерии Александровиче.

– Аркаша сказал? – Алена покраснела.

– Нет. Мы сами видим. Ты все придумала себе, Люся. Это пройдет. Не наделай глупостей.

Алена спрятала лицо у матери на груди и проговорила сдавленным голосом:

– Он не любит меня! Только не думай о нем плохо. Он ни в чем не виноват.

Саша погладила дочь по волосам и поцеловала в голову.

– Представь, что у него взрослая дочь. А папа не может ездить сюда из-за нее.

Алена закивала, прижавшись к груди матери. Ее щеки горели.

– Я знаю, мусичка! Знаю!

– Не ставь его в глупое положение! И не гони Никиту. Он хороший парень.

– Мама, я не люблю его!

– Это не игрушки: хочу – люблю, хочу – нет! Что ты сделала для вашей любви? – Саша еще раз погладила дочь по волосам. – Не спеши, Люся. Все образуется.

После разговора с матерью Алене стало легче. Но когда Аспинин в августе неожиданно зашел к Каланчевым, она едва не задохнулась.

– Мне надо с вами поговорить, – прошептала девушка.

– Хорошо. – По лицу Аспинина скользнула тень. Он улыбнулся одними губами.

Алена испугалась, что Аспинин решит, будто она навязывается.

Серафим спросил, придет ли Аспинин на службу? Валерьян ответил, что обещал завтра свозить жену и тещу в Москву. В Храм Христа Спасителя. Обе там не были.

Аспинин не смотрел в сторону девушки, не допил чай, попрощался и ушел.

В своей комнате Алена поплакала и решила, что он должен узнать, как он ей безразличен! Она позвонила Никите. Попросила проводить к Храму Христа Спасителя. По телефону голос парня осип от радости.

Мать Никиты, Нина Александровна, худощавая и рослая в пятьдесят с небольшим носила короткие обесцвеченные волосы и курила крепкие сигареты «Жётан».

– Тебе свистнули как собачонке, и ты бежишь! Лучше б доклеил каравеллу, – сказала она.

Сын промолчал. Никита любил мать и помогал ей: по выходным торговал ДВД-дисками на «Горбушке», а вечерами клеил из спичек корабли на продажу.

Про Ерофеева он брякнул при Алене для красного словца. Игру в заговор и дутую значимость в собственных глазах сменило уныние. Никита встретился с Ерофеевым и наврал ему, что они с Аркадием сколотили боевую группу и им нужно оружие. Сергей недоверчиво глянул на знакомца через кривой столик под навесом забегаловки: парни потягивали пиво.

– Хочешь, сходить на митинг несогласных? – спросил Сергей. – Я узнаю. Скажу где.

Никита согласился, но не пошел.

Бельков приехал к станции метро на полчаса раньше.

Алена, по старой привычке, рассеянно чмокнула его в щеку. Провела ладонью по ежику его русых волос. Футболка и джинсы со множеством карманов.

– Ты все такой же…

Ее бледность, милое лицо, пестрое платьице – все казалось Никите новым. За два месяца, что они не виделись, у ее губ появилась едва заметная морщинка.

Час слонялись у Храма. Девушка со ступенек в толпе словно высматривала кого-то. (Бельков вспомнил это потом.) Решили дождаться вечерней службы.

Бельков сходил за мороженым. Затем сбегал за водой. Когда он вернулся с пакетиком яблок, Алена была мрачна. Сказала, что ей пора домой и просила не провожать ее. Вдруг ухватила парня под локоть и повела в храм…

Никита изумился, увидев в толпе Аспинина. Но по поджатым губам девушки, потому, как она «не смотрела» на писателя, догадался – они слонялись здесь из-за хрыча! Это свидание…не с Никитой, а с ним!

Бельков раздавил яблоко в пакете, – так бы он раздавил Аспинина! – не видя, швырнул и закричал от отчаяния таким же сволочам, как этот. Лишь увидев бледную от ужаса Алену, тянувшую его из церкви, Никита опомнился.

На скамейке в метро Алена плакала и повторяла: «Зачем?». От станции «Южная» Бельков позвонил Аркадию. Тот встретил их на остановке автобуса и велел Никите немедленно уехать из Москвы.

К Нине Александровне пришли двое с участковым. Рассказали, что натворил сын. Она соврала: путешествует. Затем позвонила в Вологду. Шмыгая носом, долго выговаривала сыну. «Тебя исключат из института! Посадят за хулиганство! Это все Аркадий и его сестра!»

Через день позвонил Ерофеев – «непаленый» телефон Никиты ему назвал Аркадий.

– Ты что Аркаше нагородил, дебил? – зло сказал Сергей. – Какая, блядь, группа! Ты нас всех подставишь со своей е…й…железякой! – Ерофеев испугался, что их разговор записывают, и не сказал «лимонка». – Из-за тебя ко мне по старому делу о драке приходили…

Никита положил трубку и заплакал от страха и обиды. Затем зло решил: если что, подорвать гранатой себя и «их». Кого «их» он точно не знал.

Утром Аспинину позвонил Полукаров: казалось, он говорил из соседней гостиной. Андрей делал зарядку в тренажерной комнате.

– Жилец не мешает? – спросил чиновник. – Не кипятитесь. Никто за вами не следит. Наш человек приезжал по делу к вашему соседу. Заглянул к вам. Вас не было. Что же ваш брат промолчал, что знаком с хулиганом?

– Вы нашли его?

– Зачем его искать? Это приятель сына вашего соседа. Священника местной церкви. На камерах наблюдения в храме видно, как ваш брат здоровается с парнем. А в вашем компьютере фото этого молодца с девицей. Тоже мне, Софья Перовская! – Полукаров помолчал. – Надо встретиться. Вы когда будете в Москве? Сегодня? М-м-угу. Сегодня у меня дела. Вы рукописи, кстати, собрали? Не затягивайте. Теперь они очень пригодятся. В следственном комитете Валерия подозревают в организации группы. Не хватало еще, чтобы юнцы были действительно связаны с радикальной шпаной! У нас, если зацепят, не отвяжутся: какую-нибудь статью придумают. Хотя бы за потраченное на человека время.

– Вам-то зачем выгораживать брата? – спросил Аспинин.

– Лучше, чтоб он сел за парнишку?

– В Дрездене вы целую теорию вывели…

– В Дрездене я был в отпуске, а в отпуске хочется мечтать. К тому же я, как и вы, не знал всех обстоятельств дела. Вам известно, что Аркадий знаком с убийцами паренька с рынка?

– Какого паренька?

– Все-то вам расскажи! – засмеялся Полукаров. – Не переживайте, он, к счастью, еще никого не убил. Ищите писульки. Потом подумаем, что с ними делать. Здесь ваш брат принесет пользы больше, чем за решеткой, или нет?

Днем Андрей передал Назаровой текст и позвонил по записанным ею телефонам.

Назавтра маленький, плотненький, стриженный бобриком, с узкими плечами и без шеи, писатель, – фамилию Андрей не запомнил, – ждал его на скамеечке у подъезда.

– Галина Александровна рассказала мне о вашем деле, – он грузно опирался о трость. – Я помню вашего брата. Он поступал ко мне на семинар. Не прошел по конкурсу. На следующий год поступил, кажется, к Лобанову. Навестил меня на занятиях. А я был не в духе. Сказал, если ко мне будут приходить все, это будет базар!

Писатель помолчал, вспоминая, затем продолжил:

– Моя должность по помилованиям при президенте сейчас декоративная должность. У нас мораторий на смертную казнь. К тому же ваш брат не в тюрьме. Я не здоров. Нигде не бываю. Не знаю, чем вам помочь. Почему бы вам не обратиться к председателю Московской Хельсинской группы Людмиле Алексеевой? Или Льву Понамареву?

– Боюсь навредить. Это уже политика. И потом таких, как я, много.

– Это не аргумент. Хотя я вас понимаю. А вы похожи, – вдруг улыбнулся писатель.

Он рассказал, как в институте близнецов нашли пятьдесят психологических совпадений мальчиков из его знаменитого романа, хотя ни близнецом он не был, ни с близнецами дела не имел. Заговорил про альманах «Апрель». Но заметив вежливое нетерпение Андрея, писатель помолчал, извинился и ушел.