Тень секретарши Гамлета

– Хотел спросить у тебя, что надеть, чтобы выглядеть мачо.

– Стринги и венок из ромашек на задницу, – отрезала Шурка и отключилась.

– Сама дура, – огрызнулся Севка вдогонку коротким гудкам.

Он побарабанил пальцами по столу. Нужно было думать о деле, но он мог думать только о предстоящем свидании.

– Драма Ивановна! – рявкнул Севка.

Она впрыгнула в кабинет, словно в коридоре существовала пружина, вталкивавшая ее к Севке в нужный момент.

– Чай? Кофе? Мои соображения о текущем деле?

– Мисс Пицунда, что, по вашему мнению, надо надеть, чтобы выглядеть мачо?

– Черный костюм, белую рубашку, галстук бабочкой и красную гвоздику в петлицу. Да, и это… – Она пошевелила пальцами у виска. – Волосики нужно обязательно расчесать на косой пробор.

– Это мачо в гробу, – вздохнул Фокин. – А что вы там пробормотали про соображения о текущем деле?

– Вам интересно? – оживилась Драма Ивановна, присаживаясь возле стола.

– Нет, блин, мне по фигу, кто обворовал и убил дядю Милы Милавиной! А чего тогда я тут копытами бью? Выкладывайте, что там у вас. Вы опять по Сети рыскали, пока я ноги сбивал?

– Рыскала. И знаете, что нарыла? Последнее преступление совсем не вписывается в серию краж картин русских художников!

– В смысле?

– В Интернете пишут, что все украденные картины преступники аккуратно вынимали из рам, а не вырезали ножом, как это было в доме Грачевского. И потом, банда ни разу никого не убила!

– Ну, знаете, все когда-нибудь происходит впервые. Дед, похоже, резвый попался, вот его по башке и треснули. А то, что картины из рам вырезаны, так это просто объясняется. Торопились преступники! Очень торопились.

– В музее не торопились, а у престарелого коллекционера – торопились, – недоверчиво покачала головой мисс Пицунда.

– Да! Потому что старика пришлось грохнуть, а это тебе уже совсем другая статья! Вот они и решили с рамами не возиться, чтобы побыстрее ноги сделать. Что тут непонятного, Драма Ивановна?

– Я, конечно, не детектив, но мне кажется, почерк разный.

– Вон! – привычно выкрикнул Севка. – Надоели вы мне со своим умом.

– Я уволена?

– Да, минут на пятнадцать. Нет, на два часа.

Мисс Пицунда встала и гордо вышла, не предложив напоследок ни чая, ни кофе.

Лаврухин не освободился ни через три часа, ни через четыре.

– Занят страшно, – позвонив, сообщил он Фокину. – Давай в пинкертонов ближе к вечеру поиграем. Всю информацию я собрал, и знаешь что… – Очевидно, Вася прикрыл трубку рукой, потому что голос его зазвучал приглушенно. – Мне кажется, последнее преступление отличается от того, как работает банда «искусствоведов». Почерк разный. Во-первых, ни одна картина из прежде похищенных не была вырезана из рамы, во-вторых, «искусствоведы» работают довольно изящно и ни разу никого не убили. Может, это действительно громовская работа?! Хотя, если честно, представить, что такой достойный гражданин пошел на преступление, – невозможно. У него очень хорошая репутация. Купить картины – да, он мог, но украсть, да еще и убить…

– Да вы с ума посходили с этим почерком! – завопил Севка. – Ну ладно, Пицунда из себя Агату Кристи строит, но ты-то, Лаврухин, опытный мент! Неужели не знаешь, что стоит только начать преступать закон, и все – поехало по нарастающей! Одно преступление влечет за собой другое. Сегодня ты вор, завтра – убийца! Грачевский был бойкий дед, скорее всего, он ринулся в бой с грабителями, поэтому пришлось тюкнуть его по башке. Ты же помнишь, Мила сказала, что удар был вовсе не смертельный, и Роберт умер от сердечного приступа! «Искусствоведы» испугались, что на них повесят убийство, и начали торопиться. Они не стали возиться с рамами и просто вырезали полотна! Один здесь почерк. Один, Лавруха! «Искусствоведы» прут картины в России и продают их за бугор. А Громов вряд ли такой дурак, чтобы свои угрозы на автоответчик записывать, а потом приходить, убивать и красть.

– Потом поговорим, – буркнул Лаврухин и отключился.

Чтобы убить время, Севка решил заехать к папане. Он купил в магазине хлеб, колбасу, сыр, пиво и поехал на кладбище.

Генрих Генрихович сидел в сторожке на койке очень и очень грустный.

– Ты знаешь, Севун, что зимбабвийский доллар окончательно умер? – спросил он тоскливо, когда Севка засовывал продукты в холодильник.

– Ты сам вырыл ему могилу? – хохотнул Севка.

– Твои шуточки неуместны! – подскочил папаня. – Зимбабвийский доллар стоит сейчас всего пятнадцать американских центов!

– Ужас какой, – покачал головой Севка. – И как ему помочь?

– Как, как… – Генрих налил пиво в граненый стакан и, подняв его, провозгласил:

– За здоровье зимбабвийского доллара! – Залпом выпив пиво, папаня утер рукавом рот. – Кстати, Севун, можешь меня поздравить, я вступил в общество анонимных алкоголиков, – сообщил он.

– Почему же ты пьешь? – возмутился Севка.

– Так мы же анонимные алкоголики! И пьем анонимно! Никто в данный момент, кроме тебя, не знает, пью я или не пью.

– Бедное общество, – вздохнул Севка.

– За анонимность! – поднял стакан папаня.

Пиво так стремительно исчезло в недрах папаниного организма, будто его засосала невидимая воронка.

– А вообще, Севун, я через силу пью. Только чтобы помочь зимбабвийскому доллару. Пойдем, я покажу тебе, какие художественные могилы сегодня вырыл.

Они прогулялись по кладбищу, поболтали о том о сем, и Севка засобирался.

– Скажи, папаня, что нужно надеть, чтобы выглядеть мачо? – спросил он, садясь за руль.

– Ведро на голову, – радостно посоветовал Генрих.

– Мачо, папаня, это самец, а не огородное пугало.

– Тогда не знаю. Думай сам, Севун. По мне так, что пугало, что самец, один хрен. Только с ведром на голове ты будешь интереснее, чем без него.

– Понял, – кивнул Фокин.

Он поехал в город и, так как дозвониться до Лаврухина не смог, зарулил в магазин мужской одежды. И хоть, как выяснилось, у каждого существовало свое мнение о мачо, Севка купил белый льняной костюм, красный галстук и красные мокасины.

До свидания с Милой оставалось всего полтора часа.

В очередной раз не дозвонившись до Васи, Севка отправил ему эсэмэску «поганый мент».

В парфюмерном отделе он приобрел три вида парфюма, а в галантерее разжился запонками «под золото» и зажимом для галстука с фальшивым бриллиантом.

Наличных денег осталось лишь на один цветок, зато это была орхидея.

– Изысканно, – похвалила Милавина орхидею и тут же вставила ее в платиновый узел волос.

В отличие от Севки, Мила не очень-то ломала голову над своим образом. Она пришла все в том же черном костюме, черной повязке, и только легкий макияж слегка придал ей торжественности и официоза.

У Севки дрожали колени, а сердце билось в пятках о красные мокасины.

– Ложись, – пролепетал он, отодвигая стул от стола. – То есть… присаживайся пока…

– А почему зал пустой? – садясь, огляделась Милавина. – Где посетители?

– Мы посетители, – зарделся румянцем Севка. – Ты и я.

– Щедро, – улыбнулась Мила. – Прямо как в кино.

– В каком? – испугался Фокин неожиданного сравнения.

– Про гангстеров. Главный гангстер всегда снимает своей подруге весь ресторан.

Сердце еще сильнее застучало о мокасины, и хоть сравнение было не очень корректным, Севка почувствовал гордость.

– Выбери себе что-нибудь, – протянул он Миле меню.

Она взяла кожаную книжицу, покрутила ее в руках и отложила в сторону.

– Если честно, я после шести не ем, – сказала Милавина.

Севка почувствовал замешательство, а потом облегчение, потому что денег после аренды ресторана осталось… Он не знал сколько, но обожраться точно бы не хватило.

– Вино? – схватился он за бутылку.

– Я не пью.

– Тогда сразу… того… Станцуем?..

Если она сейчас скажет «не танцую», он накинется на нее с поцелуями.

А что еще делать в пустом ресторане, если не есть, и не пить, и не танцевать?