Лесь (вариант перевода Аванта+)

Пришлось пока что ограничиться впечатлением чисто оптическим: иностранец не знал польского. Едва-едва и чуть-чуть объяснялся по-английски. В группе, куда его определили; двое владели французским, двое неплохо немецким, по-английски же разговаривали, примерно, на уровне заморского гостя. О датском — родном языке нового сотрудника — никто и понятия не имел.

В довершение всех бед его звали странным именем, выговорить которое не было никакой возможности. Почти час Барбара, Каролек, Лесь и Януш, бросив все занятия, повторяли слово «Бйорн», всеми силами и способами пытаясь воспроизвести акцент бородатого молодого человека с мягким взглядом голубых глаз.

— Хватит, — заорал остервеневший от болезненных усилий Януш. — Все едино, как это звучит, ясно одно: нечто короткое на «бэ» — это он. Он тоже привыкнет. Оставим это, на шее более важные вещи.

Зав, сам в глубине души несколько обеспокоенный своим решением, привел молодца в комнату архитекторов, поручил втянуть его в работу и тут же улетучился, не вдаваясь в детали оного втягивания. Рекомендовал относиться к нему вежливо и по-дружески и произвести хорошее впечатление.

Лишняя пара рук очень даже не мешала, и Януш поспешил выполнить приказ начальства. Он всячески принялся устраивать нового сотрудника за свободным столом, дабы передать ему часть работы. Первые минуты реализации хороших намерений привели к мрачному вопросу: а существуют ли хоть какие-то общие черты между представителями разных национальностей. Разум оказался понятием чисто теоретическим.

— Сядешь здесь. Вот здесь, — указал Януш место за столом жестом столь выразительным, что нельзя было его не понять.

Иностранец с интересом осмотрел доску и стул.

— Я так, — вежливо ответил он.

Януш застрял в повороте к своим чертежам и удивленно взглянул на него.

— А кто не так? — покосился Януш.

— Ва ба? — явно спросил иностранец, глядя на него с добродушной симпатией.

— Вот вам ролики для вашего Бобика или как его там, — объявил, входя в комнату, Влодек. — Матильда разыскала на складе. А рейсшину, так и знайте, Ипочка от сердца оторвал. Подавитесь. А шнура нету.

— Ладно, шнурок найдется, — рассеянно ответил Каролек, поглядывая на сцену за соседним столом. — Слушай, я не понимаю, чего ему_

— А разве кто-нибудь понимает? — удивился Влодек.

— Мне показалось, он по-польски говорит. Сказал: я так.

— А кто не так? — рассудительно заметил Влодек. — И чего это он так?

— Посажу его за тем столом. Неизвестно, кто не так. То есть известно, никто другой там не сядет, и чего он на это упирает?

— А, может, у них сажают по несколько штук за одной доской? Чтобы не скучали™

— Одурел, я на картинках видел: у них места побольше, чем у нас. Януш, чего он говорит?

— Черт его знает, — пыхтел Януш, в поте лица пытавшийся объяснить иностранцу, как подготовить стол для работы. — Давайте рейсшину, разговорами ни черта не добьешься.

При виде роликов иностранец безусловно и наглядно удивился. Он издал несколько вопросительно интонированных горловых звуков, осмотрел рейсшины, прикрепленные на остальных досках, подвигал их легонько и жестами показал, что не понимает отсутствия кульмана, то есть поперечника на рейсшинах. Он осмотрел привинчиваемые Янушем ролики, обследовал механизм приспособления, и на лице его отразились полные неуверенность и сомнение.

— Для него и ролики внове? — ухмыльнулся Лесь. — Дичь какая-то на этом Западе… А еще толкуют про ихний технический уровень!

Иностранец махнул рукой по левому краю чертежной доски и загулькал явно вопросительно.

— Скажи, работаем, мол, на роликах, у нас нету третьей руки для поперечника, — подсказал Янушу Каролек. — У них, может, и есть, а у нас нету.

— Сам скажи, — проворчал Януш. — Я занят. И, вообще, вдолбите ему, что это параллельные, а у меня больше нету сил.

Каролек и Лесь бросили работу. Несколько насильно оторвали иностранца от Януша и принялись за какие-то анатомо-технические объяснения, видя в этом единственный шанс на успех. Через пятнадцать минут все обороты старых фотооттисков были разрисованы, причем чаще всего фигурировал мотив трехрукого человека. Пока Януш приспосабливал стол для работы, в голову нового сотрудника усиленно вбивалось убеждение, что где-то в Европе существуют таинственйые существа о трех руках, работающие с традиционными рейсшинами. По нарисованным на старых фотооттисках чудесным историям выходило: существа эти эмигрируют из Польши, не оставляя после себя никаких следов, если не считать отрубленных, по-видимому, топором, третьих рук. Иностранец балдел и тупел на глазах.

— Ничего, он когда-нибудь привыкнет, — утешал Лесь.

— Говорят, дрессированные обезьяны даже на машинке печатать умеют.

Януш отер лоб и закурил.

— Ничего не поделаешь. Раз козе смерть, берем быка за рога.

Сия эффектная пословица немало озадачила присутствующих. Сосредоточенный Януш отмахнулся от объяснений и ринулся в лобовую атаку на иностранца. Посадил за стол и разложил перед ним несколько старательно выбранных чертежей. И, похоже, стена непонимания все-таки треснула.

В голубых иностранных глазах впервые блеснуло любопытство. Новичок внимательно осмотрел разрез строений и сделал рукой жест сечения.

— Snit, cup.

— Правильно, разрез, — согласился Януш. — Разреза еще нет. Not jet. Ты сделаешь, понял? Это эскизы. You. Machen. Arbeiten.

В горле чужестранца забулькало, словно он чем-то давился, заикал, заскрежетал — словом, выражал полное одобрение.

— Ему нравится, — обрадовался Каролек. — Я всегда говорил: это административное здание у нас неплохо получается.

— Человек дикий, а вкус есть, — согласился Лесь.

Первые трудности были преодолены, и новый сотрудник начал понемногу приспосабливаться, вполне благожелательно выслушивая весьма вольные трактовки своего имени. Служебная жизнь коллектива снова обрела разнообразие и свободу маневра.

Интенсивное обучение польскому языку давало слабые результаты. За отсутствием единого способа взаимопонимания использовались нужные в данный момент слова из каких-нибудь других языков, причем никто из заинтересованных лиц не отличался излишним педантизмом насчет грамматических правил. Чужеземец вообще плевать хотел на грамматику.

— Дает мне калька, ты. Please, — обращался он с приветливой улыбкой в голубых глазах к пани Матильде. Улыбка, вероятно, была и на губах, но из-за густой бороды это лишь угадывалось. Пани Матильда в ответ всякий раз нервно вздрагивала.

— Не имеется план фундаментен, — деловито сообщал Януш, стараясь говорить предельно понятно. — Ты gehen к инженер.

Однако два выражения, с непонятным упорством употребляемые иностранцем, вызывали особое недоумение. Одно особо подчеркивало, что речь идет о его персоне, а второе звучало как «висель».

— И чего он все про свой индивидуализм талдычит? — ворчал Каролек. — Он так, да он так. А кто не так, к черту?

— Отъединиться желает, — объяснил Лесь. — Слышал насчет коммунизма, вот и психанул. Думает, у нас все общее, а он хочет быть индивидуальностью.

— А вдруг это, наоборот, согласие? — сказал Януш. — Он, мол, на все согласен, а другие пусть как хотят. Ведь приехал же он в Польшу и сидит тут…

— Возможна Почему-то ведь он явился сюда. Кто знает, вдруг да хочет дать понять, что ему наш строй нравится?

«Висель» беспокоил больше, чем возможное отношение чужеземца к строю. Звучало это слово ежедневно и постоянно и заинтриговало всю группу донельзя.

— И чего он лезет, черт побери, с этим виселем? — нервничал Януш. — И чего он имеет в виду.

— Верно, это сокращение от висельника, — твердил Лесь. — Его кто-то научил, а он привык.

— Допустим. Ну а что у него при этом на уме? — размышлял Каролек. — Чаще всего кроет этим словцом при обсуждении проектов. Может, он Януша так поносит?

Тайна висельника в конце концов измучила всех. Потребовали объяснений от зава. Зав мастерской, ежедневно подвергающийся атакам оголтелых от любопытства сослуживцев, после долгих и бесплодных поисков знатока датского, обратился в последнюю инстанцию — к государственному мужу, который протежировал новому сотруднику. Усилия несколько ошеломленного сановника увенчались успехом, и ответ пришел по той же лесенке, что и вопрос, только в обратном направлении.