Шпион в тигровой шкуре

Наверное, он уволил ту девчонку. Наверное, она пришла домой и наорала на мать или швырнула туфлей в своего котенка. Наверное, котенок в испуге сбежал на улицу и оцарапал какого-нибудь прохожего. Вот такое стояло в тот год лето в Нью-Йорке, и каждый последующий день был хуже предыдущего.

Наконец я понял, что жара и не думает спадать. Я перестал слушать прогнозы погоды и прислушался к своему внутреннему голосу, который мне сказал: жара будет продолжаться до тех пор, пока ты не купишь новый кондиционер. Уж в чем — в чем, а в этом можно было не сомневаться. Все летело к чертям. Цивилизация рушилась. Я сидел запершись у себя в квартире, читал книгу пророка Иеремии и ожидал конца света.

Ну и, само собой, получил послание от Шефа.

Пора мне рассказать вам про Шефа. Я не слишком много о нем знаю, но ведь никто не знает и больше. Он возглавляет одно из суперсекретных правительственных агентств. Я не знаю его официального названия, как, между прочим, не знаю настоящего имени Шефа. Насколько я могу судить, его контора занимается операциями, в которых задействованы агенты-одиночки, действующие сугубо по личной инициативе и под глубоким прикрытием. Если Центральное разведывательное управление, к примеру, использует разветвленные агентурные сети, то люди Шефа даже не знакомы друг с другом. Они не составляют официальных рапортов, им даже запрещено вступать в контакт с центром, так что они в основном планируют и осуществляют свои операции самостоятельно.

Шеф считает, что я один из его агентов.

Может быть, так оно и есть. Трудно сказать. Однажды он вырвал меня из застенков ЦРУ в мрачных подземельях Вашингтона и с тех пор он время от времени вызывает меня и дает новые задания. Лучше бы он этого не делал! Но Шеф твердо убежден, что я один из его лучших оперативников, и мне до сих пор не удавалось его в этом разубедить. Кроме того должен добавить еще кое о чем в этой связи. То есть чтобы вы поняли, что моя жизнь не сахар. Я нахожусь под практически постоянным наблюдением ЦРУ, которое уверено, что я чей-то — неважно чей — секретный агент, и ФБР, которое уверено, что я — особо опасный подрывной элемент, подпадающий под шесть категорий неблагонадежности. Знаете, когда твой телефон круглосуточно прослушивают, а твои письма регулярно читают, единственным успокоением остается мысль, что хотя бы одно государственное учреждение считает (справедливо или ошибочно, это другой вопрос) тебя своим.

Сообщение от Шефа я получил с утренней почтой в четверг накануне нашего с Минной неудачного полета в Монреаль. По-видимому, он счел, что раз фэбээровские цензоры читают мою корреспонденцию, то избежать их недреманного ока может письмо, опущенное непосредственно в мой почтовый ящик. Во всяком случае, принеся домой ворох писем, я обнаружил среди них конверт со своим именем и фамилией, но без марки и без обратного адреса… В конверт была вложена фирменный коробок спичек в виде картонной книжечки из какого-то бара «Гекторз-лаундж» в Хелене, штат Монтана. Я открыл клапан и заглянул внутрь, надеясь найти там какую-то записку. Не нашел.

Но я понял, что это весточка от Шефа. Ни один член многочисленных экстремистских движений, в которых я состою, никогда бы не додумался до чего-нибудь столь же хитроумного. Я вертел картонку со спичками в руках. Ведь это же послание мне — но что оно гласит? Картонка не давала ответа.

Я вышел из дома и по дикой жаре поплелся к аптечному универсаму на Бродвее. Войдя в телефонную будку, я набрал код Хелены в штате Монтана — 406, если вам интересно. Потом набрал семь цифр телефона «Гекторз лаундж». На другом конце провода послышались гудки, потом к линии подключилась телефонистка, поинтересовалась, какой номер я набираю, и сообщила, что в Хелене, штата Монтана, не существует ни такого телефонного номера, ни бара «Гекторз лаундж».

Я выпил кока-колы у прилавка. Если кому-то взбредет в голову причинить мне зло, подумал я, достаточно просто озадачить меня до смерти. Достаточно просто оставлять мне в почтовом ящике загадочные, абсолютно бессмысленные послания, и я с ног собьюсь, названивая по несуществующим телефонным номерам или иным образом выставляя себя полным идиотом. А может быть, подумал я, надо опустить картонные спички в воду? Я попросил у бармена стакан воды, бросил туда картонку со спичками и стал ждать, старательно избегая его изумленного взгляда. Произошло то, что и должно было произойти: картон размок, и красноватая сера сошла с кончиков спичек.

Я вернулся в телефонную будку, набрал код Вашингтона 202 и затем семь цифр. Я позвонил в министерство здравоохранения и образования, попал на какого-то чиновника, которому не смог объяснить, что мне нужно, а я и сам не знал, что, и отнял у него, да и у себя кучу времени, пока наконец не выяснил, что он никогда не слыхал о «Гекторз лаундж»…

Тогда я стал листать телефонную книгу и быстро наткнулся на бар «Гекторз лаундж», расположенный на Манхеттене, на Шестой авеню в районе Сороковых улиц. Вот только его номер не совпадал с тем, который фигурировал на спичечной картонке. Я семь раз крутанул диск, но мне никто не ответил.

Тогда я набрал номер из спичечной картонки, но без междугородного кода. Оказалось, в том и состояла задумка Шефа. Может быть, мне сразу так и следовало поступить, не знаю. Может быть, так бы поступил любой другой на моем месте. Может быть, для того и надо было все так усложнить, чтобы любой дурак смог найти способ облапошить конкурирующую контору.

Итак, я набрал номер, и на первом же звонке трубку сняла женщина.

— Да?

Я спросил, правильно ли набрал номер «Гекторз лаундж».

— Правильно, — ответила она.

— Могу я поговорить с Гектором?

— А кто его спрашивает?

— Хелена, — сказал я.

Она продиктовала мне адрес — квартира на втором этаже в заброшенном фабричном корпусе на Ганзвурт-стрит, в трущобах Вест-Виллидж. Я доехал на метро до Шеридан-сквер и долго там проплутал, пока не нашел искомое здание. В помещении на втором этаже стоял тяжелый запах сырой кожи, повсюду валялись тюки со шкурами. Стояла адская жарища. Древний вентилятор на стальной треноге с тарахтением гнал мне в лицо душный воздух.

Все мои прежние встречи с Шефом проходили в комфортабельных номерах шикарных отелей. А сегодня, именно в такой вот день, он умудрился выбрать одно и немногих в Нью-Йорке помещений (не считая моей душной квартиры) без кондиционера. Он сидел в кожаном кресле, при моем появлении вскочил на ноги и резво пересек бывший цех, чтобы пожать мне руку. Его серый с искрой костюм весь уже покрылся темными пятнами от пота, и вид у него был несчастный. Ну, а что же вы хотите…

— Э-э, Таннер, — виновато обратился он ко мне. — Я прошу прощения за духоту и за весь этот бардак.

Шеф снова упал в единственное в этом помещении кресло. Он неопределенно мотнул головой на тюк со шкурами, куда я и уселся. Он достал бутылку и пару стаканов.

— Скотч?

— И побольше льда!

— Боюсь, льда нет.

Мы потягивали теплый виски и болтали о том о сем. Я поинтересовался, не слыхал ли он чего о моих друзьях, пропавших в Африке. А он ответил, что по его сведениям, их съели. Я уже и сам пришел к аналогичному выводу, но мне просто хотелось узнать кое-какие поточнее об их гибели. Можно свыкнуться с трагической гибелью друзей пускай даже при столь варварских обстоятельствах, но пребывать в полном неведении об их судьбе — это невыносимо. Лучше уж ужасный факт, нежели ужасная неизвестность.

— Куба, — вдруг ни с того ни с его произнес Шеф. — Ты поддерживаешь контакты с кубинцами, Таннер?

— Нельзя сказать, чтобы очень…

— С общиной кубинских беженцев… Я это имею в виду.

— А как же!

Да половина Флориды принадлежит той или иной общине кубинских беженцев, и у меня есть добрые знакомые во всех этих группах. Моя любимая — это пиратская бригада в Карибском море, чьи катера топят направляющиеся в Гавану корабли. Фидель смотрит на их деятельность сквозь пальцы, но правительство США сильно усложняет им жизнь, и как мне кажется, их поддерживают самые разные силы в регионе.