Взломщики — народ без претензий

Замки в квартире 4-Ф были плевые, и дело у меня там было недолгое. Минут через десять я уже вышел, запер за собой дверь и поднялся на следующий этаж, в квартиру Рода, где меня ждала Элли.

... И вот мы сидим с ней в комнате, потягиваем кофе с виски и ведем разговор.

— Ты, значит, чист, как стеклышко, верно? Полицейским даже не нужно тебя допрашивать.

— Нет, допрос они все равно снимут, вопрос — когда, — объяснил я. — Все зависит от того, какую тактику выберет Рэй. Конечно, ему хочется упрятать Лорена за решетку с лишением права полицейской службы. С другой стороны, он побаивается полномасштабного расследования и схватки в суде. Скорее всего они выработают компромисс, я так думаю. Лорен признает себя виновным, найдутся смягчающие обстоятельства. Я удивлюсь, если ему дадут больше года.

— Всего год — за убийство?!

— Убийство еще надо доказать. А доказать невозможно, если не привлечь к материалам следствия неосторожных воров-взломщиков, берущих взятки полицейских, продажных прокуроров и других высокопоставленных политиканов. Поэтому система заинтересована поставить на деле крест. Вдобавок у Лорена пятьдесят тысяч молчаливых аргументов в его пользу.

— Пятьдесят тысяч?.. Я понимаю, долларов. Что же теперь будет с этими деньгами?

— Хороший вопрос. По-моему, эти денежки принадлежат Дебю. Однако как он собирается их истребовать, у меня нет ни малейшего представления. Конечно, никто не допустит, чтобы они остались у Лорена, но и не думаю, чтобы Рэй сумел наложить лапу на всю сумму. Я и сам не возражал бы ими попользоваться. Мне много не надо, я не жадный, но хотелось бы остаться при своих. Эта заварушка стоила мне целого состояния. Тысячный аванс я подарил Рэю. Потом громилы из окружной прокуратуры нанесли ущерб моей квартире и вещам на несколько тысяч. И в довершение всего пришлось выложить еще пять штук тому же Рэю, чтобы доказать, что я не верблюд. В итоге получается серьезный отрицательный баланс.

— И у тебя нет никакой возможности получить хоть бы небольшую часть этих пятидесяти тысяч?

— Ни малейшей! Полицейские со взломщиками не делятся. Я единственный человек в мире, которого к этим пятидесяти кускам на пушечный выстрел не подпустят. Придется поскорее где-нибудь разжиться. А то впору ложись да помирай.

— Берни, ты, кажется, забыл, чем кончилось твое последнее дело?

— То было заказное воровство. Отныне я работаю только на себя.

— Берни, ты неисправим!

— Очень точная формулировка. Я не поддаюсь перевоспитанию.

Элли поставила чашку, придвинулась ко мне, положила головку на плечо. Я с удовольствием вдыхал запах ее духов.

— И что самое удивительное, — сказала она, — в шкатулке ничего не было.

— Угу.

— Интересно, куда делись фотографии?

— Может, никаких фотографий вообще не было. Не исключено, что он только угрожал миссис Сандоваль. К тому же, чтобы сделать снимки, нужен кто-нибудь третий, а никакое третье лицо в этой истории не выплыло.

— Все верно. Но ты сам говорил, что он показывал ей карточки?

— Так мне казалось. Но я допускаю, что он ей только шкатулку показывал и настолько убедительно говорил, что бедной миссис Сандоваль черт-те что почудилось. Разве такого не может быть?

— Может быть.

— Вот и получается, что снимков и магнитофонных записей, возможно, вообще не существовало. Впрочем, вопрос этот чисто теоретический. Если они и были, то все вышли.

— Как это — вышли?

— Вместе с дымом, в трубу — так я полагаю.

— Потрясающе!

— Это уж точно.

— И самое потрясающее, что все разъяснилось. Полиции теперь не за что сажать тебя в тюрьму, правда?

— Мне могут предъявить кое-какие малозначительные обвинения. Например, «сопротивление аресту» или «незаконное вторжение в чужое жилище». Но я обговорю все это с Рэем, думаю, они замнут дело для ясности. Какой им интерес поднимать шум? Что-что, а мои свидетельские показания им совсем не в дугу.

— Это разумно.

— Угу. — Я обнял ее и слегка сжал пальцами плечо. — Не волнуйся, все в полном порядке, — сказал я. — Мне удалось не впутать тебя в эту историю. Никому даже в голову не придет, что ты имела к ней отношение.

Наступило гробовое молчание. Я чувствовал, как напряглось все ее тело. Не снимая ладони с ее плеча, я другой рукой достал из кармана книжку, найденную в квартире 4-Ф, и раскрыл на заложенной странице.

— «Четыре года назад развелась с мужем, — начал читать я. — Пошла работать. Но работа оказалась неинтересной, и я бросила. Получаю сейчас пособие по безработице. Немного малюю и мастерю украшения. Последнее время увлеклась вот композициями из цветного стекла. Нет, меня не интересуют поделки, какие купишь в любой лавке. Я экспериментирую со свободными формами. Сама придумываю фигуры, обязательно объемные, трехмерные. Беда в том, что я этому не училась и не знаю, настоящее это у меня или просто хобби. Если хобби, лучше бросить. Терпеть не могу увлечений! Хочется найти настоящее дело, найти свое призвание. Но вот пока не нашла. По крайней мере мне так кажется...».

— Вот зараза! — сказала Элли. — Где ты взял текст?

— В твоей квартире.

— Вдвойне зараза!

— Всего два марша ниже. Четвертый этаж, с фасада. Заглянул по пути сюда. Подумал, может, твои кошки проголодались, но ни Эстер, ни Хамана не было дома.

— Эстер и Мордехай.

— Будем спорить об именах, когда кошек нет? По-моему, глупо. — Я постучал по книжной обложке. — «Два, если морем». Та самая пьеска, с которой совершает турне наш общий друг. Монолог, который я прочитал, произносит одно действующее лицо по имени Рут Хайтауэр.

— Откуда ты все это узнал?

— Весли Брил объяснил мне, в какой пьесе действует Рут Хайтауэр. Но прежде мне надо было додуматься до такого вопроса. Ты заметила, как он удивился, когда я назвал тебя Рут Хайтауэр? Там, в гостинице, когда я вас знакомил? Сначала я подумал, что это какое-нибудь забавное совпадение. Но тут ты проявила подозрительную прыть. Назвала свое настоящее имя и перевела разговор на другую тему. И еще вчера вечером странно себя повела, когда я к Питеру Алану Мартину в гости шел. Хохмы ради я начал импровизировать в духе «Скачки Пола Ревира» — помнишь? «Один, если сушей, если морем — два, и Рут Хайтауэр у окна...» Нес — что Бог на душу положит, а ты вся затрепыхалась. Подумала, что я обо всем догадался. Ну, а сегодня утром призналась: я не Рут, а Элли.

— Это ни о чем не говорит. Я просто вошла в роль, и мне понадобилось время, чтобы снова стать самой собой.

— Не так все просто.

— Ах, не усложняй, пожалуйста!

— Ах, не упрощай! Я понимаю, что ты вошла в роль, тебе это раз плюнуть, ты же актриса. Как я с самого начала не догадался? И потом, когда ты наводила справки насчет Брила. Точно знала, куда звонить. Сначала Девятый канал, затем Академия в Голливуде, а потом и эта ГАК. Я слыхом не слыхивал об этой Гильдии актеров кино. Решил бы, что ГАК — это что-то связанное с кораблями. И разговоры вела по-свойски, как будто ты сама из актерской братии. Вообще во всей этой истории — сплошь театральная публика. Помимо операций с недвижимостью, Флэксфорд спонсировал постановки, хотя доход ему шел из других, сомнительных источников. Род — актер и любил распространяться о том, как ему повезло с квартирой, потому что домовладелец питает слабость к актерам. Дарла Сандоваль без ума от атмосферы театра. На ее увлечении и сыграл Флэксфорд. Благодаря театральным знакомствам она вышла на Брила и поручила ему привлечь меня. Ты тоже актриса и знакома с Родом по сцене.

— Верно.

— Погоди, это только начало, самое интересное впереди. На одной из театральных тусовок ты познакомилась с Флэксфордом, и тот свел тебя с Дарлой. Там, где она живет, в городе, ты с ней не встречалась, иначе знала бы ее фамилию. Только потом, у Брила, ты поняла, что миссис Сандоваль, о которой мы с ним говорим, и есть та самая Дарла. Тогда ты срочно вспомнила, что у тебя деловая встреча и ты не можешь ехать к ней. При вашем свидании могло бы выплыть наружу, что ты не просто очаровательная крошка, забежавшая к знакомому полить цветы.