Очки для близости

Ободренная этой мыслью, я и покинула самолет.

В аэропорту нас встречала мама Геннадия Зоя Федоровна Бурмистрова, преподаватель математики, с удовольствием ушедший на покой.

От учительского прошлого у Зои Федоровны остались цепкий взор экзаменатора, следящего за шпаргалками, и голос, хорошо поставленный многолетним ораторством.

Она была широка в кости, роста гораздо выше среднего, а размер ее обуви произвел впечатление даже на дядю Пашу, получившего наконец пистолет.

Я не переставала удивляться глупостям природы. Зоя Федоровна имела все черты породы Бурмистровых, а Гена, сухощавый и гибкий, пошел в своего отца, чью фамилию Зоя Федоровна так и не взяла. Если верить профилакторским любителям посплетничать, папа Геннадия преподавал физику в сельской школе, куда после института по распределению попала молоденькая Зоя Бурмистрова. Ненадолго, всего на семь месяцев до декретного отпуска.

На вилле, за которой присматривала Зоя Федоровна, царил образцовый порядок и симметрия во всем. Даже швабры стояли по росту.

Я приезжала на Кипр уже в третий раз.

Зоя Федоровна любила терпкое вино Кипра и огненные закаты. Каждый вечер она садилась на террасе с бокалом рубинового вина и провожала солнце.

Кресло на террасе стояло лишь одно. Одно кресло, плетеный столик и хорошая погода, — что еще надо женщине, чтобы состариться достойно?

— Мужа надо, — усмехнулась я, сидя в другом плетеном кресле.

— Необязательное условие. — Зоя Федоровна покачала головой. — Те мужчины, которых встречала я, радуют лишь своим отсутствием.

— Не повезло, — вздохнула я.

— А вам, Маша?

— Пожалуй, и мне…

Мы немного погрустили, опровергая теорию женского счастья Зои Федоровны, и выпили по глотку вина. Выкупанные дети давно спали, дядя Паша смотрел в гостиной телевизор, а мы закат.

— Что у вас произошло в феврале? — внезапно спросила Зоя Федоровна.

— Вы о чем? — трусливо переспросила я.

— О вас и о Геннадии.

Я не знала, что ответить, и промолчала.

— Он приехал такой.., понурый.

— Гена до странности обидчив, — вильнула я.

— Он тонко чувствующий человек, — возразила Зоя Федоровна, — особенно это относится к нюансам. С ним лучше объясниться, чем молчать. Такого накрутит.., философ.

— Он вам жаловался?

— Никогда, — категорически ответила Зоя Федоровна. — Но, как каждая мать, я хорошо знаю настроения своего сына.

Я боялась этой темы и, заполнив паузу глотком вина, спросила:

— Зоя Федоровна, а где училась Ольга?

— Во ВГИКе на сценарном. Только она его не закончила.

— Почему?

— Любовь. У нее был бурный роман с юношей с актерского, но.., роман закончился плохо.

— Чем?

— Стрессом. А почему вы спрашиваете?

— Любопытна очень, — отшутилась я. — А не помните, как звали юношу?

— Нет. Какое-то редкое было имя…

— Может быть, Феликс?

— Может быть. — Зоя Федоровна с интересом посмотрела на меня. — Вам кто-то насплетничал?

— Немного, — смутилась я. — Но все-таки почему расстались Ольга и Феликс?

— А я вам не говорила, что юношу звали Феликс. Его звали иначе.

В этом я сомневалась. Прежде чем принять человека в свой дом, Дмитрий Максимович Бурмистров проверял его благонадежность до седьмого колена. Феликс должен быть Феликсом с рождения. Не шпионы же они, в самом деле?! Хотя.., имя могло быть сценическим псевдонимом, перешедшим в паспорт.

И почему Зоя Федоровна насторожилась? Ей кто-то доложил о появлении в доме одноименного секретаря? Оперативно, ничего не скажешь, прошло всего четыре недели, а весь Кипр в курсе дела…

— Леонида Ольга полюбила тут же после разрыва с юношей? — я постаралась произнести это слегка насмешливо.

— Не знаю. — Зоя Федоровна пожала плечами. — Но замуж за него вышла так стремительно, что удивила многих.

— А бедный юноша?

— Он исчез.

— Вы его видели?

— Ольга не знакомила его ни с кем из семьи. Вы закончили с вопросами?

Зоя Федоровна оборвала меня довольно резко. Что ж, каждая семья имеет скелет в шкафу и выставлять кости напоказ не стремится.

Мы немного поболтали ни о чем и разошлись по своим комнатам.

Несмотря на трудный день, перелет и дорогу, уснуть я не могла долго. Я тонула в вопросах, ответы на которые должна была найти раньше. Почему я никогда не рассматривала Ольгу как подозреваемую? Потому что она была мне приятна? А ее муж нет?

Когда-то краем уха я слышала, что Ольга училась на сценариста. Но спрятала это знание, убрала его подальше. Геннадий говорил мне, что тетушка не кисейная барышня и родню ждет сюрприз. Я и на это не обратила внимания. Интересно, Гена знал о Феликсе?

И где была моя голова раньше?! Сюжет со скальпами, дохлой рыбой и переодеванием могла разработать только профессиональная сценаристка! А воплотить — только настоящий артист. Все лежало на поверхности.

Может быть, подсознательно я была готова к ответу, но прятала голову в песок?

Тяжело подозревать милого человека. Когда все это закончится, побеседую с психоаналитиком о подсознании.

Утро понедельника я провела на пляже с детьми под охраной дяди Паши.

Мальчики успели загореть еще дома, но южное солнце коварно, и я по одному вылавливала воспитанников и обливала их защитными кремами. Ни минуты покоя они мне не давали. То ловили медуз, то почти «тонули», а закончилось все трагично.

Спрятавшийся под камнем краб цапнул Филиппа за указательный палец правой руки. Кошмарное происшествие для художника.

Бедный живописец разрыдался и заявил, что в пальце обязательно разовьется гангрена и про художественную академию придется забыть навеки. Максим проникся горем брата, и мы все, включая дядю Пашу в пиджаке и в кобуре с пистолетом, помчались в дом лечить бедный палец.

Фил уговаривал нас вызвать «Скорую помощь», сделать укол прямо в фалангу и спасти свой палец и надежду российского художества. Ну до чего богема, даже мелкая, народ впечатлительный!

Но, скорее всего, мальчики просто устали, и плакал Филипп не столько от боли, сколько от желания посидеть у меня на коленях.

Там он и уснул. Максим помог мне бережно уложить брата и, отказавшись от обеда, тоже лег.

Мальчики любили приезжать на Кипр еще и потому, что на вилле у них была одна спальня на двоих и двухярусная кровать, на которой они могли долго переговариваться друг с другом.

Я закрыла жалюзи, помахала сонному Максиму рукой и спустилась в гостиную.

Охранник Павел сидел перед телевизором с банкой безалкогольного пива и орешками и смотрел очередной боевик. Зоя Федоровна предложила нам пообедать, но, прибитые жарой, мы оба отказались.

— Зоя Федоровна, я привезла с собой запись юбилея Дмитрия Максимовича. Не хотите посмотреть?

Остаться у видеомагнитофона и телевизора одной у меня не получалось, и пришлось просматривать день рождения брата госпожи Бурмистровой в компании.

Уставший от боевиков дядя Паша вставил кассету, Зоя Федоровна надела очки, села перед самым экраном и принялась всплескивать руками:

— Ой, детки, какие нарядные.., ой, Флора.., ой, Дима…

— А почему вы сами не приехали? — спросила я.

— Не люблю официозов. Бродишь как заведенная со стаканом.., кусаешь на ходу.

Подарок для Димы я приготовила, подарю потом. Ой, ой, смотрите! Пашенька, перемотайте мне еще на деток. Маша, это вы для них поздравление сочинили?

Зоя Федоровна любовалась семьей, а я таймером в углу кадров.

На первый взгляд, все совпадало с реальным временем. Тогда где подвох?

Его не было. Пленка секундомером отсчитывала мое алиби. Я не была в доме до девяти часов. А позже сходила туда в сопровождении детей.

Ничего подозрительного мне так заснять и не удалось. Пленка безобидно фиксировала ситуации торжественные, курьезные и немного дамские туалеты.

«Фаину» я не снимала из осторожности.

Только один раз в толпе гостей мелькнул яркий шелк ее наряда и скрылся за мужскими спинами.