Безумный магазинчик

– Грузина одного в ресторане, – пояснил Андреич и потянулся к бутылке, чтобы налить опоздавшему Бычкову штрафную.

– Проходи, – предложил Глеб.

– Здравствуйте, – вежливо сказал Денис, обводя веселую компанию настороженным взглядом. На пару секунд его глаза задержались на раздувшихся от глицерина кулаках Лоха в законе. Журналист слегка побледнел.

– Кто это? – поинтересовался Андреич.

– Денис Зыков. Новый лоточник, – пояснил Бычков.

Андреич приосанился и демонстративно потер рукавом приколотый к белому халату продавца орден Красной Звезды, полученный в славные времена, когда он был разведчиком в Афганистане.

– В армии служил?

– Нет, – покачал головой Денис.

– Понятно. Значит, ты у нас срок мотал.

– Не мотал, – покаялся Зыков.

– Не мотал? Как это – не мотал? И в армии не был?

Денис вздохнул и покаянно развел руками.

– Чем же ты тогда, мать твою, в этой жизни занимался? – изумился Андреич.

– Да так… То одним, то другим.

– Не пойдет, – покачал головой Андреич. – На хрен нам сдался в нашем образцово-показательном магазине фраер без образования?

– Погоди, Андреич, не кипятись, – успокоил его Глеб. – Сядем, выпьем, поговорим… Доставай, – подмигнул он Зыкову.

Денис поспешно расстегнул молнию спортивной сумки и, вытащив из нее бутылку водки «Во йао чжу у тхиень», гордо водрузил ее на стол.

Чешуйчатый труп выпотрошенной ящерицы мягко покачивался в желтой, как моча, жидкости.

– Вот, – сказал Зыков.

В подсобке воцарилось гнетущее молчание.

Сторож Хрум нервно икнул и неожиданно для себя перекрестился.

– Что это? – спросил Глеб.

– «Я буду жить пять дней», – ответил Денис.

– Почему так долго? – удивился Андреич.

– Это не я буду жить, – уточнил Зыков. – Это водка…

– Что – «водка»?

– Водка будет жить пять дней, – совсем запутался журналист.

– Слишком долго, – покачал головой бывший разведчик.

– Я не это имел в виду. Эта водка называется «Я буду жить пять дней» – «Во йао чжу у тхиень».

– Вьетнамская? – спросил Бычков.

– Нет. Китайская.

– Значит это водка! – сообразил наконец лоточник-рецидивист Дубыч. – Что ж ты нам голову морочишь? Так бы сразу и сказал! А то заладил – «пять дней, пять дней»! Кстати, с чего вдруг она так называется? В нее что – яд замедленного действия подмешан?

– Да нет, с водкой все в порядке. Это просто китайская аллегория.

– Че? – недоумевающе вытаращился на Зыкова неофашист Хрум.

– Аллергия? – забеспокоился Лох в законе. – От этой хреновины бывает аллергия?

– Да нет, никакой аллергии, – успокоил Денис. – Самая обычная водка.

– А ящер в ней зачем? – поинтересовался Дубыч.

– Как зачем? Чтобы круче забирала! Есть зубровка, есть охотничья, есть кориандровая, а это – ящеровка! – бодро объяснил Зыков. – Я подумал, что такого вы еще не пробовали.

– А еще есть водка «Жириновский», – вмешался Пеле, небольшого роста лоточник, у которого одна нога была короче другой, что не мешало ему играть в футбол лучше всех в магазине. – С первой рюмки съезжает крыша, от второй рвешься в Ирак, а после третьей идешь в юридическую фирму искать своего папу.

– Пробирает, говоришь? – потянулся к водке лоточник Глист – тощий и наглый молодой шпаненок лет семнадцати, способный, подобно Зое Козлодемьянской, пить водку, почти не пьянея.

– Значит, если в водку зверюгу потрошеную подпустить, пробирать круче будет? – задумчиво произнес Хрум. – Эх, жаль, я вчера Лолиту в помойку выкинул. Мог бы кишки вынуть, а ее, родимую, в водку, – настаиваться. Чем мы, в конце концов, хуже китайцев?

– Что это значит – Лолиту в помойку? – забеспокоился Лох в законе. – Мою Лолиту? Как это?

– Твою, чью же еще, – злорадно усмехнулся сторож. – Больше не будет у нас сосиски воровать.

– Кто эта Лолита? – тихо спросил у Глеба Денис. – Работница магазина? Тоже воровала?

– Да нет, это кошка приблудная, – успокоил Зыкова Бычков. – Демьян ее Лолитой прозвал. Маленькая была, изящная. Я таких не признаю. Я вообще котов не терплю, в магазин пускаю только Бугра. Вот это настоящий мужик. Весь в шрамах. Даже молока не пьет, жрет только мышей. Прямо фанат естественного питания. Никогда не мяукает, только хрипит. За это я его и полюбил. Чем-то он меня напоминает. Однажды торгую, а мне из очереди говорят, что мышь на витрине колбасу жрет. Взял я Бугра, посадил на колбасу, тот колбасу не тронул, а мышь сожрал. Очередь даже аплодировала.

– Что ты сделал с моей Лолитой? – демонстрируя собравшимся накачанные глицерином кулаки, с грозным видом поинтересовался Лох в законе.

– Говорю, в помойку выбросил. Сдохла твоя Лолита.

– Ты что, убил ее, морда неофашистская? – вскипел Дрызкин.

– Делать мне больше нечего, – обиделся Хрум. – По-твоему, как фашист, так сразу и убийца. Мы просто порядка хотим.

– Да в задницу твой порядок! С Лолитой-то что случилось?

– Порешил кто-то, – пожал плечами сторож. – Башку пополам перерубил. Около магазина валялась. Я проснулся на рассвете, вышел ноги размять, смотрю, она валяется. Ну, завернул я ее в ветошь, да и выбросил в помойку.

– Проснулся? – вскинул брови Глеб. – Что значит, проснулся? Ты ж сторожить должен, а не спать.

– Да не спал я, не спал. Так, кемарил, – отмахнулся Хрум.

– А когда вы Лолиту нашли? – заинтересовался Денис.

– Вчера, на заре. Часа за два до того, как генерала убитого обнаружили. Хорошо еще, что я за магазин не пошел, а то первый бы на трупешник наткнулся.

– Вы говорите, у нее голова была пополам разрублена? Чем? – спросил Зыков.

– А я почем знаю? – пожал плечами сторож. – Топором али тесаком.

«Топором. Ее убили топором. Так же, как генерала», – взволнованно подумал журналист.

– Оф-фициант! Пр-ринесите дверь! Я х-хочу войти! – донесся из коридора зычный женский голос.

Дверь подсобки распахнулась от мощного удара, и в нее, слегка покачиваясь, боком протиснулась широкая, как воздушный шар, женщина с чернеющими на корнях обесцвеченными перекисью волосами. За ее спиной колыхались щедрые телеса еще двух раскрасневшихся крашенных блондинок.

– А вот и наши учредители, – с усмешкой пояснил Глеб Бычков.

– Трахаться с собакой? Я? Ты в своем уме? – опешила Лада Воронец.

– В маске, – примирительно заметил Максим Лизоженов. – В изящной бархатной маске, парике, сетчатых чулках и туфлях на высоком каблуке. Лицо твое никому не нужно. Только тело и голос.

– Ну уж нет! – злобно прошипела певица. – Ах ты, урод! Я и не подозревала, что ты извращенец.

– Я? Извращенец? – обиделся Максим. – Ошибаешься, дорогая. Это ты у нас извращенка. Или лесбиянство уже стало общепринятой нормой? Баба, способная переспать с другой бабой, без проблем трахнет и собаку, тем более что Адам фон Штрассен – просто красавец мужчина.

– Адам фон Штрассен? Это еще кто?

– Возможно вы даже знакомы. Это мастино неаполитано, пес твоего соседа по поселку. Вы вполне могли встречаться. Морщинистый такой, рыжевато-коричневый, мощный, как Зевс.

– Морщинистый? – переспросила певица. – И вдобавок рыжевато-коричневый? Знаешь, лучше я поищу себе другого поставщика. Сам можешь спать со своим Зевсом.

– Я еще не все тебе сказал, – заметил Лизоженов. – Этот фильм нужен Психозу.

– Психозу?!!

Максим кивнул.

– Твою мать! – выругалась Воронец.

– Я сказал то же самое, когда Психоз изложил мне свою идею, – вздохнул Лизоженов. – Естественно, я сказал это про себя.

– Значит, это надо Психозу, – закусила губу Лада.

Максим достал из кармана пакетик с кокаином и призывно помахал им в воздухе.

– Как видишь, у нас обоих не остается выбора. Ну так как, договорились?

– Ублюдок.

– Это означает «да»?

– Черт с тобой. Договорились. Давай сюда кокаин.

– С ума сойти! – сказал Денис, с возрастающим интересом перелистывая страницы Книги жалоб и предложений. Предложение было только одно: уволить всех, зато жалоб было более чем достаточно.