Черная метка

— Только отвинчивать ничего не надо, — предупредил представителя администрации Дукалис, вытирая ноги, прежде чем ступить на блестящий, как залитый лед, паркет.

Водопроводчик, тяжко вздыхая, вернулся в гостиную, убирая ключ обратно в ножны.

После беглого осмотра Анатолий Валентинович сделал не очень приятный для себя вывод, что скорей всего, ничего ценного для дела он тут не найдет. Судя по всему, хозяин еще не перебрался в лачугу на постоянное место жительства. Встроенные в стены шкафы пустовали, а другой мебели, кроме нескольких стульев и дивана не наблюдалось. Отсутствовала также посуда и бытовая техника. В воздухе висели пьянящие пары лакокрасочных изделий, банки из-под которых были горкой сложены в прихожей. Тем не менее, Дукалис не поленился тщательно осмотреть оба этажа, чердак, ванную комнату и многочисленные кладовые. Кроме строительных инструментов ничего его внимания не привлекло. Обидно, что прокатились напрасно. С этой свербящей душу мыслью детектив вернулся в гостиную. Папарацци Кивинов, он же понятой, неотступно следовал по пятам и фиксировал происходящее на фотокамеру.

— Динамики маловато, — пожаловался он, когда Анатолий Валентинович доставал из папки бланк протокола обыска, — статичные фотографии это вчерашний день в журналистике.

— Ты предлагаешь мне сплясать?

— Это был бы неплохой кадр... Слушай, возьми кочергу, поковыряйся в камине. Хоть какая динамика.

— Протокол ты за меня напишешь?

— Да чего там писать? Все равно не нашли ни черта. Давай, не капризничай.

Толик нехотя положил авторучку, взял чугунную кочергу, выкованную в стиле барокко, и подошел к камину.

— Там углей нет.

— Ничего, я потом на компьютере подрисую.

— Ты мне только рога не подрисуй, — зачем-то предупредил Дукалис, присел на корточки и стал ворошить воображаемые угли.

Фотограф прицелился и зафиксировал мизансцену «Ничто не спрячется от опытного сыщика».

— Отлично. В принципе, мне хватит. Давай сочиняй протокол, я подпишусь...

Геннадий Юрьевич Жмуров, в определенных кругах носящий хищный псевдоним Катран, наклонился к миске, попробовал блюдо на запах, после чего сморщился и брезгливо пробормотал:

— Тьфу, помои... Свиньи побрезгуют.

— Не будешь? — скосился на миску сидящий на соседних нарах долговязый паренек с лицом цвета утренней мочи и покрашенными в ярко-рыжий цвет тощими бакенбардами.

— Пусть сами жрут.

Юноша протянул руку и переставил миску на свои нары.

— Я стрескаю. Когда еще так похаваешь?

— Лопай, если отравиться не боишься... Мне жена нормальных харчей принесет.

— Как принесет, так и отберут, — парень по­грузил ложку в гречневую кашу с кусочками жира и вдохновенно зачавкал.

Геннадий Юрьевич поднялся с нар и вновь принялся мерить расстояние между темно-зелеными стенами. Благородная ярость терзала его глубоко обиженную душу. Вторые сутки он не находил себе места по причине, что место само нашло его. Место под унылым названием — изолятор временного содержания, куда его привез­ли из 85 отдела. Отсюда прямая дорога в рай, огражденный стенами из красного кирпича и колючей проволокой. И все из-за этого урода с прибалтийской фамилией. Дукулис или Дубалис...

А как все было славно! Очередные пять тысяч баксов грели карман, оставалось только выйти из подъезда, завести машину и умчаться за пыльный горизонт. Завести удалось, умчаться не очень. Откуда эти мусора взялись? Сдать Геннадия Игоревича никто не мог, он всегда работал один, не привлекая компаньонов. Значит, где-то вышла промашка.

Но даже это не самое обидное. Промашки и раньше случались, но всегда удавалось договориться с противоположной стороной о компромиссе по-человечески. А этот уперся, как баран. Лыбится, да зубом железным сверкает. Сволочь толстопузая. Денег ему не надо, как же... Надо, только много. Все, небось, захотел...

Вырваться из застенков МВД Геннадий Игоревич особо не рассчитывал. Хлопнули его с поличным. С учетом двух судимостей вряд ли оставят на подписке. Мировой общественности он не интересен — не заступится. Но ничего, у него качественный адвокат с подходами к судейскому корпусу, за один эпизод сможет выторговать минимальный или условный приговор. Тем более, что подходить к судьям защитник будет не с пустыми руками.

Имелся у Геннадия Игоревича неприкосновенный запас на черный день. Все, что заработано тяжелыми трудовыми буднями в горячем цеху. Хранился сей запас в картонном ларце из-под обуви, а ларец в деревянной резной колонне, а колонна в недавно построенном доме. И никто кроме него про это не знает. Поэтому обыска на фазенде он особо не боялся. Ничего менты там не найдут, кроме пустых банок и мастерков. Если конечно не раскурочат колонну. А зачем ее нормальному человеку курочить?

Могут кое-что найти в квартире, но вряд ли интеллекта хватит. В столе валялся блокнот с по­метками о старых вариантах, правда, в них еще надо разобраться. Жаль, не удалось позвонить Катьке, сожительнице, чтоб выкинула или сожгла записи. Ничего, будем надеяться, пронесет...

Но ментам это так с рук не сойдет... Вспомнят они еще Геннадия Игоревича Жмурова. Особенно этот толстый прибалт с рязанской харей.

Катран сжал кулаки и скрипнул зубом. Я отомщу!... Жестоко отомщу! Пришлю черную метку! Ментов надо учить, иначе наступит хаос.

Наверняка, сутки спустя Геннадий Игоревич прогнал бы эти ребяческие бредни о черных метках и никогда бы их больше к голове не допускал. Завтра бы он посчитал это полнейшей нелепицей. Все равно, что ограбить банк, а затем прийти в налоговую инспекцию отчитываться за полученный доход. Но это было бы завтра, а в данную минуту его поступками руководили эмоции, которые, как известно, не всегда служат хорошими советчиками. Пар должен найти выход, иначе сорвет крышку. К тому ж, Катран слыл натурой творческой, страдающей романтизмом в вялотекущей стадии. Взять хотя бы кличку, которую он придумал себе сам еще в юности. Ника­кого отношения к морским хищникам, да и вообще к морю, он не имел, но слово красивое...

Месть будет страшна... Соплями зелеными умоется гадина!

Попутчик по камере прекратил чавкать, об­лизал ложку, вылил в желудок компот и, радостно выругавшись, прилег на нары, чтобы скрасить досуг перевариванием пищи. На подсадного он похож не был. Либо слишком хорошо играет, что не очень характерно для лиц его возраста.

— За что тебя? —поинтересовался Катран.

— Хрен его знает, — парень облизал губы языком, — беспредел.

— Это ясно. Шьют то что?

— Хранение наркосодержащего вещества. Дозу на кармане нашли. Вернее, подкинули.

Да, вряд ли это подсадной. Наркоманов, да еще с желтухой для такой работенки не вербу­ют. Черт, не заразиться бы.

— В первый раз влетел?

— Ага.

Катран подошел к нарам и, не протягивая руки, представился:

— Геннадий.

— Чего, Геннадий?

— Меня Геннадием звать.

— А-а-а... Меня — Шорохом.

— Не понял... Имя такое?

— Не. Имя Руслан. А зовут Шорохом.

— Почему?

— Ну, как-то меня должны звать?

Жмуров еще несколько секунд полюбовался рыжими бакенбардами и желтизной лица соседа, после чего негромко предложил:

— Заработать хочешь?

Руслан-Шорох отреагировал вяло.

— Я, вообще-то, никогда не работал. Не очень умею.

— Ничего, не перетрудишься... Сколько ты уже здесь?

— Сорок пять часов и примерно двадцать минут.

— То есть, меньше чем через три часа тебя вы­пустят. По первому разу никого не арестовывают. Будешь гулять на подписке о невыезде, пока снова не попадешься.

— И чего?

Катран вновь выдержал паузу. Разум спорил с сердцем. По очкам побеждало сердце.

— Минутное дело. Риска никакого. С деньга­ми не обижу.

Шорох лениво поднялся с нар.

— Чего надо?

— В 85 отделе есть мент, — в темпе зашептал Жмуров, по привычке оглядев углы камеры, — зам по оперативной работе. Дукулис, или Дукалис, не суть. Гнида редкая. Хочу его на место поставить, чтоб не беспредельничал.