Карты, деньги или дочь шулера (СИ)

Я очень способная ученица с ловкими и чуткими пальцами. Краплёные карты, шулерские знаки и прочие примочки. Чему — то научил папашка, чему — то научилась сама, наблюдая за бесконечной вереницей лохов и картёжников за нашим столом. Дела у отца шли по — разному, для меня было только одно измерение — пока всё хорошо, мы остаёмся на месте, я хожу в школу, а потом мы срываемся с места и едем, едем, едем… Так я и катаюсь со школьной медкартой и переводными документами с табелем оценок в рюкзаке.

Последнее время папашу просто несло, уже четвёртый переезд за один учебный год. А ему всё мало, завлекал очередного лоха внизу, денег, наверное, мало, решил подзаправиться. Хорошо бы к нам подсел кто ни будь ещё, иначе папаша заставит меня играть третьей, а выслушивать очередные оскорбления с воплями продувшегося клиента, меня совершенно не радует. Пусть сам разбирается, надоело мне всё. Череда школ, съёмных квартир, постоянное враньё о папашиной кочевой работе, и о том, что он вынужден таскать с собой малютку, то есть меня. То он инженер, то строитель, мостов, то дорог, то фотограф крупного журнала с авторской программой на телевидении. Я даже не старалась запоминать, я просто замкнулась и молчала.

Училась я на тройки. И на том спасибо, когда меняешь школы, учителей и программы обучения раньше, чем успеешь в них разобраться. Одежда на мне потрёпанная, застиранная, заштопанная и умещается в небольшой сумке. У папаши одна песня — он добытчик, у него должен быть представительный вид и капитал для игры. А я? Я должна вызывать жалость, как и должно быть с ребёнком, которого бросила мать. Поезд остановился, зашла проводница стоянка 15 минут. В купе вошёл парень. Я радостно вздохнула, сегодня от меня отстанут. Поезд тронулся, новый попутчик разделся, повесил куртку. Начал знакомиться:

— Вадим.

Лежала, усиленно изображая спящую, и смотрела на парня сквозь прикрытые ресницы. Для меня, полуголодной оборванки, он казался принцем из сказки. Темные волосы, короткая стрижка, карие глаза с длинными чёрными ресницами и белозубая улыбка. Одет он был по — походному, но джинсы и тенниска были безупречно чистыми и смотрелись очень дорого. На руке крутые часы и запах, это был запах чистого тела, дорогого парфюма и ещё чего — то, что меня взволновало и разозлило одновременно. Запах денег, самоуверенности и вседозволенности одёрнула я себя. Мало тебе жизнь по башке что ли стучала? Ещё хочешь?

Два года тому назад мы жили в Москве. Отец был на коне, и мы снимали однокомнатную квартиру на Арбате. Меня определили в ближайшую школу к дому. Поскольку это был не первый класс, а седьмой, а к этому времени борьба родителей за места в престижных школах уже утихает, классы не переполнены, меня взяли практически без звука, и я попала в ад! В ад красивых девочек в фирменной одежде, которой я не знала, не видела и не отличала. У меня была одна чёрная юбка и белая блузка, замызганные туфли и хлопковые колготы. И я тощий, задрипанный воробей, с последним переводом из Волгограда превратилась в предмет насмешек. К тому же я умудрилась влюбиться в самого популярного мальчика в классе. Артём был не реально красив, отец шишка в министерстве, мать актриса. Я смотрела на него открыв рот, а в редких случаях, когда он ко мне обращался, я даже не слышала, что он мне говорил! Я глохла и тупела одновременно. А первая красавица класса, Ирочка Малахова подходила к Артёму, обнимала его и говорила:

— Тёма, не подходи к ней близко, может у неё блохи — и все дружно ржали!

Но к счастью мы опять переехали. Пока я предавалась воспоминаниям папашка порхал вокруг Вадима, зазывая его третьим, тоже почуял запах денег. Наверное, это у нас семейное! Вадим согласился, но только поддержать компанию, да и денег у него наличных не много, всё на карточке, а в поезде банкоматов нет. Наконец, они договорились, и папуля начал раздавать. Я задремала под мерный стук колёс и пропустила момент, когда папашка продулся. Я проснулась от шума и начала вслушиваться в голоса. Отец нервничал, суетился и много пил, ну вот, началось! Я слезла с полки, буркнула:

— Я в туалет, — начала искать кроссовки, повернувшись спиной к попутчикам, буравила отца глазами: «Что ты делаешь?».

Он уже проиграл 50 000 рублей, скорее всего, это либо всё что у него есть, либо почти всё!

— Полинка, солнышко моё, мы тебя разбудили? — пьяно сюсюкал папашка. — Хочешь я с проводницей договорюсь, в соседнем купе три женщины едут милые, к ним и подсядешь?

«Чего это он меня выпроваживает?» — Насторожилась я.

— спасибо, я крепко сплю.

Я вышла в туалет, оставив приоткрытой дверь купе. Когда я вернулась и подошла к двери, то сквозь щель услышала, как мой папашка ставит на кон меня! Ублюдок чёртов. Я открыла дверь и посмотрела на папашу в упор.

— Если это шутка, то мне не смешно! — Папашка заёрзал.

— Я тебе всё объясню.

— Объясняй, — кивнула я, и села рядом скрестив руки.

— Полина, я всё проиграл, у нас нет денег даже на автобус.

— Понятно, а я-то, тут причём?

Я разглядывала единственное родное лицо, которое я знала в своей жизни. Выцарапать ему глаза что ли, ладно, я с тобой после разберусь. Повернулась к попутчику, пятидесяти летний жирный хач, «только через мой труп», подумала я. Посмотрела на Вадима, тот сидел с круглыми глазами, возможно даже круглей моих.

— Он вам правда отец? — Наконец поинтересовался он.

— Говорит, что да, точнее не скажу, момент зачатия не помню! Ну что, господа педофилы, ситуация у меня безвыходная, мне нужны деньги, и поэтому я буду играть на себя САМА! — На меня не моргая смотрели три пары глаз.

— Но, Полина, — запротестовал отец…

— Заткнись, — я одарила папашку жутким взглядом, ненависть, боль и обида за все годы. Папашка опустил голову, сложил руки в замок и уставился на свои ботинки. Понятно, как обычно, наворотил дел и самоустранился! Хачик засуетился.

— Я сейчас позову друга, он в соседнем вагоне едет, он тоже может 50 000 поставить.

— А если я проиграю? — Спросила я.

— Мы аккуратно, по очереди.

— Понятно, — я ухмыльнулась!

— Не надо соседа, я в доле, — сказал Вадим.

— У тебя же денег нет! — Завопил хачик.

Вадим снял часы, положил на стол,

— Patek Philippe, платиновый корпус, 20 000 долларов. — Хач присвистнул.

— Пойдёт.

— И мне пойдёт! Раздаю я, играем одну партию, не люблю рассусоливать и нервы трепать. — Я пнула папашку, — колоду давай.

— Нет, так не пойдёт, — заверещал хач, — новую давай, запечатанную.

Отец вытащил колоду. Я сдала карты — себе флэш рояль, а чего стесняться. Хачик обалдело смотрел на мои карты,

— да ты сучка малолетняя, ты шулер и папаша твой шулер, да вы всё подстроили. — И попытался схватить меня за плечо, ухватил свитер и рванул на себя, ткань затрещала.

Вадим вскочил, схватил хача за руку, завернул её ему за спину. Хачик заорал.

— Не шуми, — ослабил хватку Вадим и ткнул его лицом в койку. Посмотрел на меня.

— Через пару минут должна быть остановка, бери деньги, вещи и уходи!

— С чего это такое благородство?

— Я не любитель малолетних плоскодонок. Если хочешь, я его сейчас отпущу? — Вадим кивнул на хача, — у него друг тут рядом, втроём вам будет веселей. Можете папу позвать!

Я скрипнула зубами, два раза мне повторять не пришлось. Смахнула деньги в рюкзак с документами, вытащила сумку из — под сидения.

— Полиночка, ты ведь меня не бросишь здесь, — заверещал папашка. — Они меня изувечат!

— А мне то что? Зато я без тебя целее буду!

— Полиночка, я ведь тебя с пяти лет ращу!

Папашка хватал меня за рукав, я завязывала шнурки, задрав ногу на полку. Рывком бросила ему сумку.

— Прекрати, смотреть тошно, — папаша затрусил к выходу. Я толкнула часы к Вадиму.

— Забирай, ты выиграла!

— Не люблю быть должна.

— Тогда забери билеты у проводницы, а то ещё найдут по фамилии. — Я кивнула и понеслась к проводнице.

— Мы сейчас выходим, отдайте пожалуйста билеты! — Попросила я.