Клин клином

Мне было и досадно, и грустно. Мне всегда бывает грустно, когда оказывается, что я в ком-то ошиблась. Ну и, конечно, не очень-то приятно, что такая забавная поначалу история обернулась историей склочной.

На его угрозы касательно моей репутации я обратила ноль внимания, пусть себе трезвонит во все колокола, такая напраслина ко мне не пристанет. Мои знакомые в ответ только животы надорвут со смеху либо просто постучат пальцем по лбу.

Сколько я ни ломала голову над загадочным этим делом, меня не покидало ощущение, что я скольжу по поверхности, а суть остаётся сокрытой во мраке неизвестности. Когда я позвонила подруге, которую держала в курсе, и поделилась с нею последними новостями, её взяла оторопь не меньше моего. Собравшись с мыслями, подруга сказала:

— Дорогая моя, я вижу лишь одно объяснение: у этого типа не все дома, налицо ярко выраженная мания преследования.

— Мне такой вариант тоже приходил в голову, ну а вдруг тут совсем другое? Не будем упрощать. На манию всегда успеется списать, придумай что-нибудь поинтересней.

— Ну что тут можно придумать? Хотя погоди…

— Ну?

— Погоди, не мешай… Он стал скандалить сразу же, как ты позвонила? А что, если он был тогда не один?

— Полагаешь, коротал время с подружкой?

— Не знаю… Но вполне вероятно.

— Ни о каких подружках я не слышала. Он меня уверял, что никого у него нет, а раз так, с чего вдруг такая паника?

— Дурочка. Мог ведь мужик соврать?

— Соврать? А зачем?

— Мало ли зачем. Но если это так, то ничего удивительного…

— Слушай, я ещё раз тебя прошу, не записывай его в идиоты. Я ведь ему польским языком сказала, что попала к нему по ошибке. Любому мало-мальски нормальному человеку этого вполне достаточно.

— Пожалуй. А если он тебя узнал и решил, что ты его расшифровала?

— Вот-вот. Представь себе такую ситуацию. Сидишь ты себе с мужчиной, наслаждаешься своим счастьем, и вдруг тебе звонит третий лишний, которого тебе вовсе даже незачем афишировать. Как бы ты себя повела?

— Ошиблись, мол, номером. Нету тут таких, и точка. Упиралась бы хоть до утра.

— А потом?

— Созвонилась бы с ним сразу же, при первой возможности. На рассвете, в пять, четыре утра, когда угодно. Так, мол, и так, будь умницей, не разбивай моего счастья. И только потом, окажись он упрямой скотиной, попыталась бы защищаться как-нибудь иначе.

— Ну вот видишь. А он, значит, заранее решил, что я упрямая скотина. Чему тут удивляться, если у меня, как выяснилось, полный джентльменский набор всех мыслимых пороков.

— Небось и на руку нечиста?

— Не знаю, не успела уточнить. Хотя нет, до полного набора надо бы ещё подвизаться в сводничестве, шпионаже, наркомании.., контрабанде. Нет, окончательно меня ещё не охаяли. Серьёзное упущение.

— Постой, мне кое-что пришло на ум. Что он такое говорил.., ну, насчёт того, что умеет ограждать себя от особ такого пошиба?

— Да уже, мол, имел дело с подобными…

— А если он и правда всю свою жизнь вращался в таком кругу? И никогда не сталкивался с обыкновенными людьми? Ох, дорогая моя, я начинаю глубоко ему сочувствовать!..

— Поди теперь разберись. Может, надо было выразить ему искреннее соболезнование, а не разыгрывать глупые шутки? Может, это просто несчастный человек, которому катастрофически не везёт с женщинами?

— Как бы там ни было, но тут он крупно обознался. А вообще, раз он вот так, не проверив, дал волю гнусным подозрениям, значит, дрянь мужик. И где его чувство юмора?

— Чувство юмора — оно избирательно. У каждого из нас найдётся такой пунктик, где чувство юмора напрочь отказывает. Вспомни, одно время и у меня был такой. Может, у него этот пунктик — собственная его персона?

— Тогда я ему не завидую…

После почти часового обсуждения мы не пришли ни к какому выводу. Перебрали множество гипотез, да что толку, когда неизвестно, какая из них соответствует действительности. Наконец мне это гадание на кофейной гуще осточертело. Я попрощалась, приняла ванну и, выключив свет, забралась под одеяло. Приёмник ещё работал, освещая комнату слабыми бликами. Точно так же, как в тот вечер…

И внезапно в голове у меня прояснилось. Я смотрела на светящийся ящик и чувствовала, как по спине у меня забегали мурашки. Видела я не приёмник, а себя — его глазами.

Ну да, иного и быть не могло. Что ещё он мог про меня подумать, если вела я себя совершенно не так, как пристало любой нормальной женщине? Если вместо того, чтобы смертельно оскорбиться на отсутствие каких-либо объяснений, я добивалась с ним встреч! И как это я сразу не сообразила!

Немудрёно, что моральные мои качества показались ему ниже всякой критики. Что ж, его право, бог с ним. Какие у меня могут быть претензии? Зато теперь хоть в чем-то разобралась. Остальное так навек и пребудет от меня за семью печатями.

На следующий день я занялась ремонтом квартиры. Начала со штукатурки, и недавние бурные события стали тускнеть в клубах пыли. Три мужика немилосердно долбили стены, а я тем временем предавалась молитвам, испрашивая у святых угодников хоть немного терпения для соседей. Лицезреть мужика, в башмаках восседавшего в моей ванне на грудах штукатурки, было выше моих сил, я ретировалась в комнату и только поэтому расслышала звонок. Я прикрыла дверь и взяла трубку.

— Могу я поговорить с пани Иоанной Хмелевской? — спросил мужской голос.

— Я у телефона.

— Я звоню вам по поручению моего друга, вашего знакомого.

У меня не возникло никаких сомнений, о ком идёт речь, но я вежливо осведомилась:

— Будьте добры, уточните, какого знакомого вы имеете в виду, а то у меня их много.

— Того, с кем вы поддерживали знакомство по телефону. Как я понимаю, далее телефонных контактов дело не зашло.

— А не назвать ли вам попросту фамилию этого человека?

— Пока не хотелось бы. Меня уполномочили кое-что вам сообщить, но не по телефону, а лично. Не могли бы мы условиться о месте и времени встречи?

— Я так понимаю, вы знаете, кому звоните. Не мешало бы и вам представиться.

— С огромным удовольствием, но.., при встрече.

— Что ж, вольному воля. Я уже привыкаю к той таинственности, которая меня окружает благодаря вашему другу.

— Сдаётся мне, таинственность напускаете вы сами…

— Чего?! — (Господи, ещё один белены объелся!) — Позвольте с вами не согласиться…

— Простите, но я в курсе всей этой истории и знаю, что сумятицу учинили вы. Впрочем, лучше объясниться с глазу на глаз. Где и когда? Сегодня, пожалуй, уже поздно?

Я невольно взглянула на часы. Было полдесятого.

— Надеюсь, четверть первого ночи вас не устроит? — съехидничала я.

— В четверть первого? Почему именно четверть первого? — Его голос выражал явное удивление и даже недовольство.

Ага, значит, не совсем уж он и в курсе…

— Это я так… Решила было, что ваш друг заразил вас своими привычками. Может быть, завтра.., погодите…

Есть такое место, где я по необходимости бываю каждый день в одно и то же время. Просто прохожу мимо, когда возвращаюсь с работы. Не мотаться же по городу ради удобства этих психов.

— Можно завтра в семнадцать, в кафе на углу Маршалковской и Крулевской. Возле художественного салона.

— Договорились. Завтра в семнадцать.

— Минутку! А как я вас узнаю?

— Это я вас узнаю. Но если угодно.., высокий брюнет в сером костюме…

Сердце у меня дрогнуло. Сколько же их таких расплодилось, черт побери? Высоких брюнетов в серых костюмах?..

— ..и в очках.

— Ах, вы носите очки?

— Вообще-то нет, но на этот раз…

— В мою честь?

— Скорее как опознавательный знак.

— Очень мило с вашей стороны. До завтра. Жду с упованием.

— Да, чуть не забыл. Вам привет от… — голос в трубке исполнился медоточивого ехидства и оттого приобрёл исключительную сочность, — от пани… — и он назвал фамилию.

Час от часу не легче. Нет, скучать мне не дадут! Фамилия довольно известная, но при чем туг я?