Заморский принц в нагрузку

— Одна дурь у тебя в голове. Как там Петр Константинович? — вспомнила об Обломе мама. Удивляюсь, как это она не заговорила о нем раньше. — Давно его не видела. Зашли бы как-нибудь к нам в гости. Такой воспитанный молодой человек, умница, рассудительный, и профессия у него хорошая — адвокат.

— Мама, ну какой же он молодой, ему уже тридцать четыре года. А насчет профессии: Борька говорит, что адвокат помогает бандитам уйти от правосудия.

— Ирочка, Боря имеет в виду других адвокатов. Неужели ты не понимаешь, что он ничего не имеет против Петра Константиновича? Какая ты еще девочка, не понимаешь, что мы все желаем тебе добра. Ты бы чаще с Петей встречалась, он благотворно на тебя влияет. Стариков не забывает, в гости любит ходить, и к тому же он прекрасный собеседник.

— Да, помню. Он целый час слушал рассказ о твоей гипертонии и за это время сожрал пять кусков торта.

— Ну и что? Молодой организм требует восполнения энергозатрат.

— Можно подумать, он работает молотобойцем.

— Кстати, передай ему мой привет и кусочек торта. А мы, пожалуй, пойдем, — сказала мама и стала торопить отца. — Поздно уже, нам надо успеть домой до темноты. Опять в подъезде молодежь все лампочки переколотила. Знаешь, Ирочка, соседка наша Клавдия Семеновна ногу сломала в подъезде.

В который раз пообещав вести себя хорошо и переходить улицу только на зеленый свет, я простилась с родителями, перемыла посуду и упала с книгой на диван. Остаток вечера я провела за чтением.

Два раза за вечер позвонил Облом, узнать, все ли со мной в порядке. Когда я сказала об оставленном для него торте, расчувствовался и вызвался тут же приехать, но я попросила отложить визит до утра.

Без пятнадцати девять позвонил Аркадий Семенович. Он был краток:

— Завтра похороны в два часа. Приходи.

— Обязательно приду. Родителям сообщили?

— Да, они уже приехали. Вот горе-то какое, — по-бабьи запричитал Аркадий Семенович. — Завтра «Оптимальный выбор» работать будет полдня, из фирмы мы все вместе пойдем на похороны. Хочешь, в офис приходи, хочешь, сразу туда. Но попрошу тебя об одном одолжении. Утром к Люсе домой приедет Анна Владимировна, если у тебя есть возможность, помоги ей с поминками.

— Ладно, Аркадий Семенович, помогу, — пообещала я шефу.

Это последнее, что я могла для Люси сделать, чувство вины не давало мне права отказаться. Костюм цвета розового фламинго сыграл роковую для Люси Антиповой роль. И этот костюм принадлежал мне, а значит, и смерть предназначалась мне, а не Люсе.

Я уже засыпала, как вновь, в третий раз, позвонил Облом, очевидно, пожелать мне «спокойной ночи». Чтобы не проснуться, я скороговоркой оттарахтела в трубку:

— Со мной все в порядке, отхожу ко сну. Завтра с утра поеду к Люсе, помогать готовиться к похоронам. Похороны в два. Не волнуйся за меня. Если что, звони на мобильник, — и положила трубку.

…В девять утра я уже стояла с Анной Владимировной на кухне и занималась приготовлением поминального обеда: чистила селедку, нарезала колбасу, сыр, строгала салат «оливье». Анна Владимировна варила бульон, картошку и крутила котлеты.

Мать Люси, напичканная лекарствами, лежала в комнате, подле нее находился муж, Люсин отец. Оба они очень тяжело переживали смерть дочери, смерть неожиданную, преждевременную и глупую.

Как выяснилось, Люся начала переходить дорогу на мигающий зеленый свет. Вот-вот должен был зажечься желтый, но машины были далеко, и она полагала, что успеет перейти дорогу. Так рассказывали очевидцы. Откуда взялся джип, никто толком сказать не мог. То ли он выехал из двора, то ли стоял у тротуара? Мощь, с которой джип налетел на Люсю, была столь велика, что она подлетела в воздух, потом упала животом вниз, покатилась и с силой ударилась лицом о бордюрный камень. Люся осталась лежать на асфальте, а джип исчез в неизвестном направлении.

Я заглянула в комнату. Люсино тело должны были привезти из морга в одиннадцать, поэтому гроб стоял пока пустой, но присутствие покойника все равно ощущалось в квартире. Пахло сосной. Только этот запах теперь говорил не о новогодних праздниках, подарках и апельсинах, а о венках и гробе, сколоченном из плохо просушенной древесины. Вдоль стены стояли венки: от соседей, сослуживцев, друзей и знакомых. Их было очень много, наверное, больше десяти. Еловые и сосновые ветви были соединены между собой, перевязаны траурными лентами и украшены белыми и алыми гвоздиками. Именно от венков исходил столь сильный аромат хвои и скорби.

На столе стояли портрет с черной лентой по углам и зажженная свеча. С портрета смотрела улыбающаяся Люся, молодая и счастливая. Я прекрасно помнила этот снимок, собственно, это фото Люся отсылала своему Рене в Бельгию. Тяжелый вздох вырвался из моей груди, видно, не суждено было Люсе стать женой бельгийца и родить ему кучу детишек, чтобы потом возить их на занятия в школу и на теннисные корты. Моей подруге была уготована судьбой страшная участь — погибнуть под колесами джипа, за рулем которого сидел неизвестный отморозок. Борис сказал, что джип ищут. Но найдут ли? Предадут в руки закона? Хотелось бы.

На диване, взявшись за руки, сидели Люсины родители, они не сводили глаз с портрета и тихо плакали. Глядя на них, сердце разрывалось от боли. Вытирая слезы, я вернулась на кухню к Анне Владимировне.

— Сил нет смотреть на них, — тихо сказала я.

— А что будет, когда Люсю привезут, — поддержала меня Анна Владимировна, смахивая со щеки слезу. — И где Светку носит?

— Кто это?

— Светка — это Люсина младшая сестра. Не знала?

— Знала, конечно, — вспомнила я Свету. — Видела один раз у Люси дома. Похожа на нее очень. Так где же она? Самое время поддержать родителей.

— Укатила, наверное, куда-нибудь. В общежитии ее с пятницы не видели. Может, сегодня заявится, а сестры уже нет, в могиле лежать будет. Вот горюшко!

— Надо было найти.

— Где искать-то? Всех спросили. Вроде к морю на выходные собиралась съездить, с нее станет. А Люське что, в морге из-за непутевой сестрицы лежать? Завтра четвертый день пойдет, сколько можно?

Я ничего не успела ответить Анне Владимировне, из коридора послышались приглушенные голоса. Я посмотрела на часы — пятнадцать минут двенадцатого.

«Должно быть, это Люсю привезли», — подумала я, не осмеливаясь выглянуть в коридор, проверить, так ли это.

Ужас накатил на меня, по коже пробежали мурашки. Мне стало очень страшно. Наверное, я сильно побледнела, Анна Владимировна окинула меня взглядом, нахмурилась и спросила:

— Что с тобой? Пойди, посмотри, кто там?

— Боюсь, — честно призналась я.

Страшно посмотреть на тело человека, с которым ты дружил, еще вчера делился секретами и до сих пор не представляешь его мертвым. Люся для меня до последнего момента оставалась живой, моя душа не принимала ее смерти. И вот сейчас я должна была увидеть ее мертвое тело и согласиться с тем, что это не чудовищная ошибка, а самая настоящая правда.

Анна Владимировна угадала мои мысли, стянула с меня передник, взяла за руку и вывела за порог кухни:

— Идем вместе, надо проститься.

Когда я собралась с духом и вошла в комнату, Люсю уже уложили в гроб. Руки ее покоились на груди, а лицо закрывал платок. Чтобы не смущать людей, было решено не показывать ее обезображенного лица. Наверное, это было правильным решением: лучше, если знакомые и близкие будут вспоминать хорошенькую Люсю, чем бесформенное месиво.

Скоро маленькая квартирка стала заполняться людьми. Тех, кто хотел проститься с Люсей Антиповой, было чрезвычайно много. Люся слыла очень общительным человеком — знакомых у нее было превеликое множество. Люди шли нескончаемым потоком, приносили венки, оставляли корзины роз, гвоздик, хризантем.

Мы с Анной Владимировной вновь вернулись на кухню и продолжили приготовления к поминкам. Из-за материального положения Люсиных родителей они не могли оплатить ритуальный обед в кафе для всех желающих, поминать решили дома. Аркадий Семенович выдал деньги на закупку продуктов и попросил Анну Владимировну взять приготовления к поминкам на себя.