Заморский принц в нагрузку

— Я ничего не понял! Почему опознали тебя, а ты мне звонишь и говоришь, что погибла Антипова?

— Аркадий Семенович, я же вам говорю, опознали по костюму, вернее, по квитанции на мое имя, которую нашли в кармане этого костюма. Понятно?

— Понятно. Но костюм, ты говоришь, твой?

— Мой. Был мой. Я его подарила Люсе, — конечно, уже подарила, потому как деньги за него мне уже никто не вернет. — Подарила за полчаса до смерти. Я, Аркадий Семенович, так теперь жалею, так жалею. И костюм был бы цел, и Люся, может быть, была бы жива. — Я прикусила язык. Может, и не надо было говорить шефу о костюме? А вдруг Облом прав, это не несчастный случай и хотели убрать меня? Тогда надо опасаться всех, и шефа в том числе. — Что делать-то теперь будем, Аркадий Семенович? Вы ведь для нее были близким человеком.

— Глебова, что ты мелешь? — испугался шеф, а я подумала, что жена Аркадия Семеновича может находиться с ним рядом, нажала кнопку громкой связи или подслушивает с параллельного аппарата.

— Я имею в виду, что родители ее проживают в другом городе, а мы, сослуживцы, рядом, каждый день видимся, получается — мы самые близкие люди. Надо похоронами заняться, родственникам сообщить. Вы ведь их адрес знаете?

— Откуда? — опять испугался Аркадий Семенович. По моим словам жена запросто могла приписать ему связь с Люсей. — Если только Антипова, когда анкету заполняла, адрес родителей указала.

— Ну, хоть какие-то концы. Вы уж Кате дайте распоряжение найти Люсиных родителей. И очень вас прошу, когда будет известна дата похорон, дайте знать мне.

— А сама почему не хочешь оказать подруге последнюю услугу?

— Аркадий Семенович, я не могу.

— Ах, да, вспомнил, к тебе же… Ладно, гуляй.

В трубке послышались тяжелый вздох и короткие гудки — Аркадий Семенович положил трубку.

Мне стало стыдно оттого, что я не призналась шефу, насколько завязла в странной смерти Люси, считай, по самые уши. И стыдно оттого, что мне вроде бы некогда заниматься похоронами из-за жениха, а не потому, что нужно во что бы то ни стало найти португальца, пока он, может быть, еще живой.

Часть долга я перед Люсей выполнила, о смерти ее сообщила, теперь мне предстояло позвонить в справочную службу несчастных случаев. Я поглубже вздохнула, перекрестилась и с тяжелым сердцем набрала два ноля — три. Ответили почти сразу:

— Слушаем вас. Говорите.

— Алло. Служба несчастных случаев?

— Да, спрашивайте.

— Скажите, пожалуйста, — с дрожью в голосе спросила я, — к вам не поступал иностранный гражданин Карлос Ортега?

— Кто?

— Карлос Ортега. Он португалец, по-русски не говорит.

— Нет, иностранцев у нас не регистрировали. Может, среди неопознанных? Опишите, пожалуйста, своего Ортегу. Возраст, цвет волос, особые приметы, шрамы от операций.

— Ой, насчет операций я не знаю, а возраст — сорок пять лет, брюнет, атлетического телосложения.

— В чем был одет?

— Не знаю. А это имеет значение?

— Ой, девушка, иной раз труп может быть так изуродован, что только по трусам можно опознать.

— К сожалению, не знаю, — пробормотала я, обуреваемая самыми что ни на есть плохими предчувствиями.

С минуту на другом конце провода молчали. Наконец я услышала:

— Что-то похожее под утро привезли в шестую больницу.

У меня больно защемило сердце. Только был бы жив! Я прижала к уху трубку, боясь, что могу что-то не расслышать и упустить.

— Мужчина среднего возраста, брюнет, в бессознательном состоянии помещен в отделение интенсивной терапии. Документов при себе не имел, до сего часа считается неопознанным.

— Скажите, а шансы есть?

— Я не доктор, ничего не могу вам сказать. Поезжайте, посмотрите. Возможно, это ваш, как вы там его назвали?

— Спасибо. — Я бросила трубку и стала спешно собираться.

На всякий случай я надела выходной костюм, достала из коробки новые парадные туфли, подправила макияж и пулей вылетела на улицу. В темпе я промчалась к своей машине. Она все так же, скособочившись, стояла на своем месте. Я заметно скисла, как я могла забыть?

«И где эта шестая больница с отделением интенсивной терапии? Понятия не имею, но даже если она находится за углом соседнего дома, я вряд ли на таких высоких каблуках смогу до нее дойти. Придется брать тачку», — с такими мыслями я устремилась к стоянке такси.

Пройдя всего каких-то пятьдесят метров, я очень пожалела, что вообще надела именно эти туфли, на которых можно только стоять, и то прислонившись к стенке, или на худой конец сидеть, тайком вытащив пятки из тесной колодки. Эти туфли я покупала исключительно из эстетических соображений, нога в них казалась верхом совершенства, мне нравилось доставать их по праздникам из коробки и любоваться, стоя в них перед зеркалом. Но у этих туфель был один существенный изъян — они не предназначались для ходьбы.

Я поймала себя на мысли, что до сих пор хочу понравиться португальцу, и в который раз разозлилась на себя. Виданное ли это дело — терпеть такие адские муки неизвестно ради кого?! Возможно, ради умирающего…

Глава 9

Таксист выгрузил меня перед центральным входом в больницу. Сама больница находилась на окраине города и, не стесненная близко расположенными жилыми домами, площадь занимала внушительную. Я это поняла, взглянув на огромный планшет, установленный перед входом, на котором был начерчен план территории шестой больницы. Возле каждого корпуса был разбит сквер, а самих корпусов оказалось пять. На плане в каждом прямоугольнике, обозначающем корпус, стояла цифра. А вот расшифровки самой цифры отчего-то не было — забыли написать. Какой же из этих корпусов мой?

«Кажется, дама из справочной говорила, что мужчину, очень похожего на Карлоса, определили в отделение интенсивной терапии? — вспомнила я и стала озираться по сторонам. — Где оно, это самое отделение? В каком корпусе? У кого бы спросить?»

Как на грех, никого поблизости не оказалось, и, чтобы не терять времени зря, я устремилась в глубь территории, с надеждой встретить кого-нибудь по пути. Вскоре меня обогнала женщина в белом халате не первой свежести. Поверх халата на ее плечи была накинута куртка, а голова повязана лоскутом белой ткани.

«Санитарка», — по внешнему виду определила я.

Мужчины-врачи, как правило, носят жестко накрахмаленные шапочки. Женщины врачи — или вообще ничего на голове не носят, или все те же шапочки. Медсестры щеголяют в белоснежных косынках с подложенными под ткань картонками. И лишь санитарки носят по-бабьи повязанные платки.

Женщина шагала очень быстро, и я, дабы она от меня не умчалась, поторопилась ее окликнуть:

— Одну секунду, мне нужно у вас кое-что спросить.

— Спрашивайте, — не очень вежливо отозвалась женщина.

— В вашей больнице есть отделение интенсивной терапии. Туда пострадавших привозят. Как мне это отделение найти?

Она сбавила темп и на ходу стала мне объяснять:

— Идешь прямо по дорожке, никуда не сворачиваешь, как раз в приемный покой упрешься, — и для большей убедительности махнула рукой в сторону нужного мне корпуса, потом с сожалением на меня посмотрела и спросила: — Кого-то из родственников положили?

— Да вот, жениха сегодня ночью привезли.

Санитарка заохала, перекрестилась и пожалела:

— Как же тебя угораздило так, деточка? Сама-то славная какая… Боже, избавь тебя от такого счастья. Эх, и дуры же мы, бабы. Бежать от них надо, а мы по головке гладим и передачи носим. Я тоже когда-то передачи носила, а теперь вот помои ношу.

Честно говоря, я не очень поняла, что она этим хотела сказать, но переспрашивать не стала, поблагодарила и похромала на своих ходулях в указанном направлении.

Корпус, в котором располагалась интенсивная терапия, был трехэтажным, окна всех трех этажей были закованы в решетки. Меня этот факт не очень удивил — время сейчас такое, что лучше один раз перестраховаться и жить спокойно, чем еженедельно подвергаться кражам и налетам наркоманов. Ни для кого не секрет — в отделениях реанимации и интенсивной терапии находятся самые дорогие лекарства, а зачастую и наркотические средства. Вот и приходится главврачу думать наперед и ставить на всех окнах решетки. Хотя от них больничные корпуса краше не становятся и скорее напоминают тюрьму, чем лечебные учреждения.