Обнаженная дважды

Это был кто, а не что — женщина средних лет, в ситцевом переднике и ужасно хмурая. Она пристально посмотрела на Жаклин.

— Как он может ожидать, что его обед будет готов вовремя, если я то и дело бегаю к двери?

— Мне это кажется в высшей степени неблагоразумным, — сказала Жаклин с сочувствием. — Я извиняюсь, что помешала вам.

— Это не ваша вина, — последовал великодушный ответ. — Они все дома. Заходите. Похоже, я сказала глупость, но, черт возьми, мой суп выкипит, если я не вернусь к нему.

Она поспешила на кухню, ворча в праведном возмущении, а Жаклин двинулась по направлению к двери, на которую та указала. Прежде чем она смогла решить, стоит ли постучать, или же открыть сразу, дверь распахнулась сама.

— Марджори, сколько раз я говорил тебе… Ох! Простите меня.

Принцесса собралась поцеловать лягушку, но пошла на попятную. Превращение свершилось только наполовину. Широкий безгубый рот мужчины был похож на рот героя из «Войны мышей и лягушек», глаза были маленькими и выпуклыми, а лоб скошен назад. Его гладкие, блестящие черные волосы напоминали атласную шапочку. Он стоял прямо, но был похож на лягушку; даже безупречный крой пиджака и серые свободные брюки не могли скрыть бочкообразную грудь и короткие толстые конечности. Какой же он был щеголь! Этакий лягушачий джентльмен с пестрым шейным шелковым шарфом и гвоздикой в петлице. Фотографии, которые видела Жаклин, были старыми, однако она сразу узнала этого человека. Прошедшие годы не пошли ему на пользу.

Преодолев замешательство, он подошел к ней, протягивая руку.

— Миссис Кирби! Добро пожаловать. Я Сен-Джон Дарси.

Он произнес имя как «синджин», проглатывая гласные в жалкой попытке изобразить британский акцент.

Жаклин подала ему руку, которую он схватил обеими руками. Его ладони были гладкими, как у младенца, и слегка влажными.

— Я боялся, что Марджори не даст себе труда подойти к двери, — объяснил он. — Невозможно привить ей хорошие манеры, но она преданная старая служанка, которая едва ли… Но что же я держу вас в холле! Входите, входите. Нам так хотелось с вами встретиться.

Комната, в которую он поклоном пригласил ее, несла на себе следы обновления, сделанного Катлин, а также долгого, годами длившегося запустения, последовавшего за ремонтом. Все предметы обстановки были подобраны с безупречным вкусом, но синие дамасские шторы выцвели под солнечным светом, а обивка кушеток и кресел сильно поистерлась.

В комнате находилось пять человек. Молодая женщина, выпрямившаяся на краю своего стула, имела темные вьющиеся волосы и изысканный профиль, которые были знакомы Жаклин по многочисленным фотографиям Катлин Дарси. Она должна быть — да, она была младшей сестрой Катлин по матери — Шерри. Это имя не подходило ей; лучше бы родители назвали ее Джейн или Мэри, именем таким же чистым, открытым и сдержанным, как и она сама. Шерри что-то неразборчиво пробормотала в ответ на представление, но не взглянула на Жаклин. Ее взгляд оставался прикованным к старой женщине, сидевшей на диване рядом с камином, с накрытыми вязаной шалью коленями, другая шаль окутывала ее плечи.

Если бы Жаклин не навела справки об этом семействе заранее, то она могла бы предположить, что это бабушка Катлин, а не мать. Пожилая дама выглядела на восемьдесят лет вместо своих шестидесяти с небольшим, до которых она умудрилась дожить. Ее волосы были снежной белизны, на морщинистом розовом лице застыла довольно глупая улыбка, а голубые глаза блуждали, даже когда она ласково приветствовала Жаклин.

За диваном, в ряд, как оловянные солдатики, стояли трое мужчин. Одного из них, того, что был слева, украшали великолепная седая шевелюра и пышные усы. В каштановых волосах мужчины в центре пробивалась седина, а усы были скромнее, чем у соседа. Последний из троицы был гладко выбрит и имел безжизненные волосы тускло-каштанового цвета. Все они явно были членами одной семьи и в самом деле могли быть приняты за одного и того же человека в разные периоды его жизни. Они даже были одеты в одинаковые темные костюмы — тройки и белые рубашки. Дед и внук щеголяли в красно-серых галстуках. Галстук стоящего в центре был ярко-синий — проявление безудержного индивидуализма, привлекавшего внимание, как неоновая реклама.

Сен-Джон представил их Рональд Крэйг-старший, Рональд Крэйг-младший и Рональд Крэйг-третий. Адвокаты семьи.

Жаклин села и приняла бокал слишком сладкого шерри. Собрание было не столь внушительное, сколько раздражающее. Она надеялась пуститься на уловки, имея дело с Сен-Джоном и его страдающей старческим слабоумием матерью, которую характеризовали как приятную леди с мягкой речью. Адвокаты пока молчали, но Жаклин была уверена, что они заговорят, когда придет время. А где еще одна наследница? Было две сестры, отпрыски от третьего и, безусловно, последнего брака миссис Дарси. Три мужа… «Она более вынослива, чем я», — цинично подумала Жаклин.

Она посмотрела на кажущуюся восьмидесятилетней женщину, завернутую в шерстяные пледы, как в гигантский кокон, и по ее коже пополз холод воспоминаний, вызванный пришедшими на память цитатами из книжек. «Смерть наполовину закрыла глаза Хелен…». Ладно, хватит об этом, ведь старость приходит ко всем, и поэтому ее вполне можно переносить, пусть и с трудом. Но этот бесславный антракт между золотой юностью и финалом, этот спуск к гниению заживо… Не честно, не честно.

Она уже почти собралась задать вопрос о второй сестре, когда дверь открылась и вместо одной вошло пятеро: женщина лет двадцати пяти и коренастый мужчина, очевидно, ее муж и отец троих детей — темноволосой, со вздернутым носиком девочки лет эдак восьми-девяти, ее младшей сестры и мальчика, только начинающего ходить, который быстро выдернул ручонку из цепкой руки своей матери, просеменил на середину комнаты, присел на корточки и застыл в сосредоточенной позе. Прошло немало лет с тех пор, как Жаклин попадала в такую же ситуацию, но налицо были знаки, которые никакая мать не в состоянии забыть: глаза закрыты, мышцы напряжены, щеки малиновые. Густой и хорошо известный аромат мягко распространился в воздухе.

Цвет лица Сен-Джона мог поспорить с цветом лица ребенка. Он взмахнул руками и воскликнул с яростью:

— О Боже мой, как отвратительно! Убери его отсюда. Сделай что-нибудь. Я говорил тебе не приводить детей!

— Извини, Сен-Джон, — пробормотала женщина. — Бенни, мальчик мой, ты не должен… Иди к маме.

Закончив делать то, что он и продемонстрировал, малыш легко увернулся от нее, встал на четвереньки и утробно закудахтал. Его поймала старшая сестра, которая подняла проказника к себе на плечо.

— Я отнесу его на кухню, мама.

— Не на кухню! — заорал Сен-Джон.

— Отнеси его наверх, Мэри Би, — распорядилась ее мать, лениво растягивая слова.

Мэри Би или Мэриби — это имя произносилось в одно слово — поспешила исполнить поручение, а женщина опустилась в кресло. Она выглядела уставшей. Неудивительно, подумала Жаклин. Младшая девочка лет пяти была очень похожа на Бенни. Отец сгреб ее, когда она целеустремленно направилась к подносу с закусками.

Жаклин поднесла бокал к губам, чтобы скрыть их дрожание. Непременный налет юмора, подумала она. Это стерло последние следы ее нервозности. Единственной заботой Жаклин было то, как бы удержаться от смеха. Бедный Сен-Джон, он так старался создать ощущение светской атмосферы. Она бросила взгляд на отца детей. Как же много оттенков красного цвета проходит по лицу человека, когда тот смущен или разгневан.

Он был одет в изрядно поношенную, но чистую и аккуратно заштопанную рабочую одежду. Смущен и разгневан, подумала Жаклин. Она опустила бокал и послала в сторону отца семейства широкую, открытую улыбку.

Краска поблекла на его лице.

— Добрый день, мадам, — произнес он. — Я Эрл Смит, муж Лори.

— Вы опоздали, — огрызнулся Сен-Джон. — И я говорил вам не приводить…

— Прошу прощения, — снова извинилась Лори. — Мать Эрла не могла посидеть с малышом. Она собиралась по магазинам, а детский сад закрывается в полдень, вот почему мы опоздали, и я подумала, что лучше взять Мэриби с собой, она поможет присмотреть за младшими.