Золотая муха

Вскоре это перестало доставлять мне удовольствие. Тем более что мусор Идеального почему-то каждый раз оказывался богаче янтарём, и янтарики были крупнее. Да нет, Ненаглядный не мошенничал, избави бог, он делил все по справедливости, но какая-то злобная высшая сила распоряжалась именно таким образом. Почему-то не любила меня эта сила.

И вот на третий день я решилась, отбросила сомнения и заявила, как и в прошлом году, — ты идёшь вон туда, а я в противоположную сторону. Волна чуть плещет, особого урожая ждать не приходится, но неважно, все равно отправлюсь в сторону Советского Союза, посмотрю, что там слышно.

Кумир с улыбкой поправил меня:

— На твоём месте я бы посмотрел, что там видно. Ладно, поступай как хочешь, может, там что и завалялось. Новенькое-то вряд ли выбросило.

Ну и мы разошлись в разные стороны.

Я тащилась по берегу нога за ногу, как идут за гробом, пялилась на чистое море и чистый песочек. И на жалкую полоску сора, сто раз до меня просмотренного. С Кумиром так не поплетёшься, он предпочитал передвигаться бодрой рысью. А ведь одно удовольствие — вот так, не торопясь, пройтись по бережку, постоять, полюбоваться, понаслаждаться видом моря. Наконец-то представилась возможность!

Идеальный был прав — рассчитывать, что море подбросит нечто новенькое, напрасно. Все, что могло вылезти из моря, вылезло за несколько дней, прошедших после штормов, когда волны стихали. Еле заметный ветерок дул с берега. Правда, существовала ещё встречная волна, ну да она тоже была слишком слабой, чтобы надеяться на нечто ценное. Силы в ней, встречной волне, с гулькин нос, разве что прибьёт кусочек губки. Плелась я, значит, неторопливо в восточном направлении и вспоминала тех самых геологов. Ну конечно, теперь, когда в руках даже не дуршлаг, а такая замечательная сетка, ни за что не подвернётся подходящей ямки, как в тот раз. А в море лезть без толку, разве что для собственного удовольствия.

И тем не менее…

Уже где-то на полпути до границы, не веря собственным глазам, я углядела за первой песчаной отмелью чёрную полосу, лениво колышущуюся у дна. Не торопясь приблизилась я к ней. В такой штиль можно не спешить, мусор — не заяц, не сбежит. Не торопясь влезла по колено в море, потом выбралась на отмель, замочив лишь полу куртки, и замахнулась сеткой. Захватила сачком и вытащила на берег лишь часть отличного чёрного хлама, остальная часть недовольно качнулась и отплыла прочь. Не раздумывая, я шагнула вперёд, зачерпнула снова, заполнила сачок на две трети и вылезла на берег. Пока несла, вроде бы в чёрной массе что-то блеснуло, но, возможно, обман зрения. Вывалила добычу на берег и с упоением погрузилась в изучение самолично выловленной дряни.

Обман зрения оказался довольно приличным, граммов на сорок, ну ладно, пусть на тридцать пять, не будем придираться. Не плоский, а комочком, прозрачный, медового оттенка. Видимо, отломился от большого куска, на свет просматривался насквозь.

Блаженство затопило меня от макушки до пяток. Вытащив из кармана целлофановый пакет, я с чувством глубочайшего удовлетворения опустила в него находку и с надеждой снова уткнулась в чёрный ком. Да, янтарь там был! Чудесный, замечательный мусор! Если, разумеется, не считать некоторых неэстетичных мелочей, как-то: полуразложившейся трески, кем-то обглоданной птичьей ноги. Ясное дело, таких кусков, как первый, больше не попадалось, но вот эти тоже совсем недурны: узкий, как стрела, зеленоватый и круглый, плоский, с чем-то сверкающим в серёдке, готовый медальон! Езус-Мария, какая-то жалкая мусорная горстка — и столько человеку счастья!..

Не закончив разбирать, я снова полезла на отмель. Расчёт оказался верным — в море опять призывно маячила чёрная дрянь. Я выгребла всю без остатка, изрядно вымокнув. В новой порции тоже один янтарик оказался порядочным, остальные мелочь, но мелочь нужная. Бусы ведь, скажем, делают в аккурат из мелочёвки.

Драгоценный появился, когда я уже собралась уходить. С запада, конечно.

— До самой Лесничувки ничего, — мрачно сообщил он. — Ветер дует под углом, гонит волны к востоку. Наверняка что-то можно найти у русских, но не вздумай соваться туда.

Оглянувшись, я увидела пограничную сетку в каких-то трехстах метрах. Надо же, даже не заметила, как сюда добралась. И только потом удивилась, как это он за столь короткое время успел пробежать целых пятнадцать километров. Посмотрела на часы. Ого, оказывается, в своём янтарном раю пребываю больше трех часов! Счастливые часов не наблюдают, что верно, то верно.

Назад мы возвращались в нормальном темпе, хотя тем же маршевым шагом прошвырнулись по лесу. Дома высыпала янтарь на расстеленные листы бумаги, чтобы обсох и можно было счистить с него песок и прочую налипшую гадость. Мазут стёрла салфетками, сколько же его теперь на пляже и в море!

Только после этого спустилась в кухню. Драгоценный уже пил чай. В кухне собралось все хозяйское семейство: трое взрослых и один маленький ребёнок — И вы представляете, что они делают, проше пана? — говорил жильцу Вальдемар, в ту пору ещё очень молодой и импульсивный. — Вы представляете, что они делают? Знаете, что они делают?

— Скажи наконец, что они делают, и перестань заикаться! — строго потребовала жена хозяина, тогда тоже ещё молодая и красивая, очень похожая на Марину Влади. — Откуда пану знать, что они там делают?

— Давно известно, что они делают, — пробурчал из своего угла дедуля.

Все были так взволнованы, что, казалось, сам воздух кухни пропитан возмущением. Я, как вошла, так и застыла на пороге. Вмешательство жены помогло Вальдемару сдвинуться с места, как толчок игле проигрывателя на заезженной пластинке.

— Так вы знаете, что они делают?! Такое в голове не укладывается! Тут одного из наших поймали уже за сеткой, на их стороне, правда в море. И представляете, заявляют — границу пересёк! Так его заарестовали и велели на заставе дрова рубить.

— Ну и ничего особенного, — примирительно заметила Ядвига.

— Ничего особенного, тоже скажешь! Ну, может, и лучше рубить дрова, чем вкалывать в Сибири в каком-нибудь ГУЛАГе, да не в этом дело. Так вы знаете, что они делают?!

Мой Драгоценный предусмотрительно помалкивал, пил чай и не высказывал никаких неосторожных предположений.

А Вальдемар все больше распалялся.

— Поймали его, значит, в море, а у него янтарь. Он ведь в море за янтарём полез. Сумку с янтарём у него отобрали, а как не отдать? Ну и отдал. Так они приволокли его на заставу и давай янтарь в печь швырять! Печка как раз топилась. Ну они и давай янтарь в печку бросать! А у того та-а-акие кусищи были! Как раз янтарь в ту пору шёл. Так один из солдат и принялся швырять янтарь в печь, глядит, как горит. Ну один дурак попался, так ведь другие слова ему не сказали, только смотрели. Наконец пришёл какой-то офицер, за руку схватил солдата.

— Перестал? — заинтересовался дедуля.

— Перестал, однако половину торбы успел сжечь. А остальное тот офицер забрал.

— А чего же он с торбой в море полез? — не поверила Ядвига. — Должно быть, и в самом деле был на той стороне. Значит, незаконное пересечение границы.

— На шее висела торба! — вышел из себя Вальдемар. — А взяли его в море! Ну и что с того? Янтарь-то зачем жечь? И все говорят, если нашего заловят — в море или в заливе, — сразу волокут на заставу и дрова заставляют рубить три дня.

— Да ведь и наши так же делают, — опять вмешался дед. — Если кого из русских на своей стороне поймают, должен отработать. Ни к чему им политические выкрутасы, лучше по-хорошему, по-соседски решить дело. Нарубит дров, и отпустят человека, пусть уж там свои с ним разбираются.

— Но янтарь-то зачем жечь? — не мог успокоиться Вальдемар.

И тут наконец подал голос Драгоценный.

— Римляне тоже жгли янтарь, — примирительно сказал он.

Ну что он такое говорит, спятить можно! Сравнивает древних римлян с пограничниками! Я сразу как-то переключилась на римлян и подумала — ведь в те времена купцы вряд ли привозили в Рим мелочь, небось везли отборный янтарь. Неужели римляне сжигали такую красоту — с дымкой, например? Дымка в янтаре — это божье дыхание, как можно такое сжечь? Хотя, возможно, купцы привозили и мелочь, на вес, тогда ещё ничего…