Священная земля

— Он напоминает священный амулет, такой же, как носили шаманы и шаманки. Должно быть, в нем заключена огромная сила, — объясняла Эрика Люку. Они стояли на коленях у выкопанной ямы, осматривая небольшой черный камень, найденный в кожаном мешочке.

— Похоже, очень старый, — сказал Люк. — Лет двести, может, триста.

— Да, но почему-то лежал на одном уровне с американской одноцентовой монетой, следовательно, этот камень-дух был оставлен здесь в 1814 году или позже. То есть, — Эрика встретилась взглядом с Люком, — уже после основания Лос-Анджелеса. Значит, это племя по-прежнему проводило свои обряды в первой половине девятнадцатого века.

— Эрика! Эрика!

Она повернула голову на крик.

— Это кто, Джаред?

— Похоже, что да. Взволнованный к тому же.

Эрика вскочила на ноги и стряхнула пыль с джинсов. Джаред вернулся из Сакраменто! Когда он убедил ее, что не вступал в сговор с Сэмом и честно думал, что она знала о встрече в Сенчури-сити, Эрику снова закружил водоворот эмоций. Она направилась вслед за Люком к выходу из пещеры, горя нетерпением услышать новости от Джареда, увидеть его улыбку, очутиться рядом с ним, испытать тайную дрожь от его близости, как вдруг воздух разорвал неожиданный, оглушающий бабах. Взрывная волна ударила Эрику, сбив ее с ног. Затем раздался ужасный грохот, пещера затряслась, а со стен и потолка полетела земля и камни.

— Люк! — закричала она.

Свет погас, погрузив пещеру в непроницаемую тьму. Воздух внезапно наполнился пылью. На четвереньках Эрика слепо ползла в темноте.

— Люк! — позвала она, закашлявшись.

Никогда еще Эрика не оказывалась в такой непроглядной черноте. Поднявшись и выставив перед собой руку, она осторожно, шаг за шагом, пробиралась вперед. Наконец наткнулась на груду камней. Здесь их раньше не было. Она прислушалась. Пыль продолжала осыпаться с потолка. Она вслепую ощупала завал. Еще больше камней скатилось вниз.

— Люк? — звала она. — Люк!

Но в ответ слышала лишь свое сухое дыхание в пугающей тишине, и в ее голову закралась мысль о могильном безмолвии.

Глава 12

Марина

1830 год

«Прошу Тебя, Господи,— молча молилась Анжела Наварро. — Пусть завтра все будет хорошо. Пусть свадьба пройдет без происшествий».

Ее любимая дочь выходила замуж по любви, событие, сравнимое только с чудом. Но Наварро мог вмешаться. Даже в этот последний момент он мог все испортить.

Анжела всегда сохраняла бдительность. Именно так и выживали они с детьми, благодаря ее хитрости и осторожности. Она читала настроение мужа, следила за жестами и потом действовала соответствующе. Наварро пробует суп, недовольно сдвигает брови, Анжела быстро зовет служанку, чтобы та унесла ужасный суп подальше — хотя сама Анжела втайне считала, что он очень вкусный. Или кто-то из младших сыновей оставлял грязь на выложенных плиткой полах. Наварро, нахмурившись, смотрел на пятно, а Анжела восклицала, как же глупо с ее стороны забыть вытереть ноги, и пощечина Наварро доставалась ей, а не мальчику. К счастью, Наварро почти не догадывался, что им манипулируют. Но для этого Анжеле приходилось постоянно быть начеку. Несколько ошибок стоили ей и детям очень дорого. Неверное слово, взгляд, который ему не понравился, и он доставал свой ремень, обрушивая удары на всех подряд — жену, детей, слуг.

И поэтому она со временем научилась угадывать верный момент, когда нужно было увести детей подальше от отца, когда отчитать их до того, как это сделает Наварро, когда предотвратить вспышку гнева, когда раскритиковать себя, прежде чем он успеет сказать хоть слово, как принимать на себя всю вину, чтобы слуги и дети избежали его ярости. Она знала, когда покорность с ее стороны успокаивала его, а когда выводила из себя и как быстро изменить его настроение. Они словно играли в тщательно продуманную игру, только Наварро не знал об этом. Но с годами ей становилось все тяжелее постоянно защищать детей от его насилия, предотвращать беды, никогда не быть собой, а лишь реакцией на мужнины капризы. И вот теперь, когда Марина покидала родительский дом, Анжела наконец-то могла расслабиться. Хотя она не знала, чем будет заниматься, оставшись одна, без детей, о которых так заботилась и воспитывала. Старая мечта посадить на ранчо цитрусовые деревья и виноград была давно забыта. Дети и выживание всегда стояли на первом месте.

С тревогой наблюдая за хаосом на огромной, объятой жаром и дымом кухне, она улучила момент и выглянула в окно. С этим ворохом дел перед завтрашней свадьбой у Анжелы почти не было времени допить свой утренний шоколад, и поэтому сейчас она не стала торопиться и отпивала его маленькими глотками, смакуя густой напиток из какао, сахара, молока, кукурузного крахмала, яиц и ванили, чтобы успокоиться и сказать себе, что все будет в порядке.

Глядя в окно, она мысленно летела над пастбищами и полями. Анжела привыкла мечтать, освежая воспоминания о тех днях, когда она радостно и свободно скакала на Сирокко. Тогда здесь было меньше деревьев, ковбоев и людей. По оживленной Камино Виехо нынче катили повозки, скакали лошади и шли мулы. Она вспомнила забавный ежегодный поход индейцев по Старой Дороге, когда они направлялись в горы за осенним урожаем желудей — тысячи человек несли свой скарб, бредя к морю и словно повинуясь древнему зову. Минуло довольно много времени с тех пор, как Анжела последний раз видела индейцев, идущих осенью на запад. Она гадала, ходят ли они вообще теперь собирать желуди.

Ее взгляд упал на поле. Повсюду, где только мог видеть глаз, вздымая пыль, паслись безбрежные стада скота, и мирные мысли Анжелы омрачило беспокойство.

Наварро губил пастбища. Он не давал земле отдохнуть и обновиться. Похоже, хозяин забыл, что скот, привезенный из-за морей, не был частью местной фауны, и поэтому требовалось проявлять особую осторожность, чтобы сохранить природный баланс. Но Анжела не смела предложить ему уменьшить поголовье в стадах и оставить часть земли нетронутой, ибо за такие слова немедленно получила бы быструю звонкую оплеуху.

Напомнив себе, что сегодняшний день должен приносить только радость, она отринула от себя переживания и, обернувшись, увидела Марину, по-прежнему стоявшую возле кухонного окна.

Восемнадцатилетняя и безумно влюбленная, Марина пристально глядела на Камино Виехо, по которой тележки и лошади направлялись из деревни Лос-Анхелес к бухтам Санта-Моники, останавливаясь по пути недалеко от смоляных ям. Анжела знала, что ее младшая дочь высматривает своего жениха, Пабло Киньонеса, талантливого серебряных дел мастера, родившегося в Калифорнии от мексиканских родителей.

Анжела никогда не видела, чтобы девушка была так влюблена! Марина тянулась к окну, словно цветок к солнцу, ее стройное тело чуть не дрожало от возбуждения. А лицо! Глаза широко раскрыты и прикованы к дороге, губы боятся сделать лишний вдох в ожидании момента, когда появится ее обожаемый Пабло. Сколько раз Марина прибегала в дом разрумянившаяся, с блестящими глазами, после посиделок в тени перечного дерева! Под строгим присмотром пожилой дуэньи они с Пабло проводили там целые часы, не отходя друг от друга, болтая, смеясь, наслаждаясь молодостью. Так непохоже на ухаживания Наварро за Анжелой, когда жених с невестой просто сидели молча.

— О мама, — лепетала Марина, — где он только не побывал! Пабло ездил даже в Сан-Диего! Представь себе.

На Анжелу это не производило впечатления. Город в двухстах милях отсюда мог с тем же успехом находиться и в двух тысячах миль. Чем он привлек восемнадцатилетнюю девушку, когда дом и ранчо, знакомые ей с детства, находились прямо здесь?

Конечно, Анжела не знала, каково это — быть влюбленной. Возможно, когда-то она и могла бы влюбиться в Наварро, но очень давно, когда она еще была совсем другой Анжелой.

Ее напугали внезапные детские крики. Подойдя к окну, выходившему на загоны, овчарни и конюшни, она увидела, как ее внуки и внучки взбираются на забор, чтобы посмотреть на дикого медведя гризли, которого всадники затаскивают в загон.