Последняя жертва

— Но это же все блеф, — на лице Коркина не дрогнул ни один мускул, — и вы сами прекрасно это знаете.

— Вы гениальный артист, Коркин, — Вершинина улыбнулась кончиками губ.

— Благодарю, — отпарировал он.

— Вы предусмотрели практически все, — Валандра смотрела ему прямо в глаза, — вы знаете, я начала даже подозревать в этих убийствах Карпова, — она взглянула на Виталия, — его видели в кафе с Маргаритой Трауберг. А когда я обнаружила у него в квартире доллары с кровью, группа и резус фактор которых оказались такими же, как и у последней жертвы… И к тому же он после этого исчез… Это было, хотя и очень маловероятным, но совпадением, и он сам развеял мои сомнения, когда позвонил мне.

— Но мы снова отвлеклись, — Вершинина опять устремила свой взор на Коркина, — я сказала, что вы предусмотрели практически все. Во-первых, вы не встречались со своими будущими жертвами перед тем как убить их, больше одного-двух раз, во-вторых, вы не оставили ни в одной квартире отпечатков пальцев — мы это уже проверили.

Вы даже подготовили себе алиби с этими вашими поездками, но тут вы прогадали. Вы, наверное, даже не предполагали, что может дойти до этого. Дело в том, Коркин, что для того, чтобы успеть к субботе, вам приходилось лететь вечерним рейсом «Аэрофлота» в пятницу. Это мы тоже выяснили. Можете это как-то прокомментировать?

— Я не политический обозреватель или журналист, чтобы комментировать всякие бредни, — Коркин спокойно закинул ногу на ногу и обхватил руками колено.

— Молчать — это ваше право, тем более, что вам нечего мне возразить, — с достоинством произнесла Валандра, — но вы правы — то, что вы прилетали в пятницу, еще не есть доказательство того, что вы убивали в субботу.

Но вот как быть с вашим знаком? Подсознательно вы желали, чтобы вас раскрыли, но вам нужен был достойный противник, который бы сумел расшифровать ваши послания. Хотите послушать, как это получилось?

Коркин хмыкнул, как бы говоря, что все это чушь собачья, и переменил ногу.

— По поводу имени — Павел — вы уже знаете мои умозаключения, а вот с фамилией было сложнее. Это яблоко — оно несколько суток не давало мне покоя. Не буду спорить — мне в этом помог Мамедов, — Вершинина благодарно взглянула на Алискера, — когда я попросила его назвать ассоциативный ряд, связанный со словом «яблоко». И хотя он не произнес ключевой фразы, но подвел меня к этой мысли.

Яблочный Спас. Когда эта аллюзия возникла в моем мозгу, я поняла, что близка к разгадке — ведь это православный праздник. Я крутила ее и так и этак, но у меня ничего не получалось. И тут, словно какое-то озарение, мне приходят на память строчки из стихов Пастернака:

Мне пришлось заехать в церковь, чтобы подтвердить свою догадку: в этот день отмечался Яблочный Спас.

Остальное оказалось делом техники. Как бы сама собой из христианского Преображения сложилась фамилия — Преображенский. Вместе с именем получилось — Павел Преображенский. Надо обладать поистине изощренным умом, чтобы придумать такое. А у вас, Геннадий Николаевич, мне кажется, именно такой ум, не правда ли?

— Наверное, такой ум у вас, уважаемая, — Коркин застыл, глядя на Вершинину, словно превратился в сидячую ледяную статую, которая шевелила губами, — надо же, выдумать такое. Используя ложные посылы, можно, конечно, построить логический ряд, но он тоже будет ложным.

— Да, — согласилась Вершинина, — моя теория бездоказательна, но назвать ее ложной нельзя. Мы, наконец, добрались до главного. Мы проверили ваш домик в Квасниковке, который вы используете как дачу.

Коркин стал еще более неподвижен, чем он был минуту назад, если, вообще, такое было возможно.

— Знаете, что мы там нашли? — Валандра достала из пачки сигарету и крутила ее между пальцами, — ваш дневник, в котором вы описали все свои преступления.

Коркин никак не прореагировал на это откровение, продолжая сверлить Вершинину немигающим взглядом.

Все остальные были так захвачены происходящим, что не заметили, как Семен Семенович поднялся со своего места и замер в стойке, как подружейная собака, почуявшая дичь.

— Как вы это объясните? — спросила Вершинина, с трудом выдержав обжигающий взгляд Коркина, в глубине души восхищаясь его хладнокровием.

Коркин с трудом нацепил улыбку на свое лицо, но произнес совершенно спокойно, будто разговаривал с приятелем за рюмкой водки:

— Вы как хороший игрок приберегли свой основной козырь к концу игры. Если бы вы сразу спросили меня об этом, я бы давно все объяснил. Я, как вы знаете, торгую литературой и сам решил попробовать что-нибудь написать. Может быть, мой первый опус получился не слишком удачным, но я буду работать, не зря же я закончил университет.

Сказав это, он расслабился и откинулся на спинку стула. Его бледное лицо немного порозовело.

— Но в вашем дневнике стоят даты, которые мог знать только преступник, — табак из сигареты, которую Вершинина крутила в руках высыпался на стол, — в газетах их нельзя было найти.

— Господи, — облегченно произнес Коркин, возведя очи горе, — это же простое совпадение. Не можете же вы меня арестовать только на основании этого.

Тяжелое, липкое, как кисель, молчание, растеклось по комнате.

— Слишком много совпадений, Геннадий Николаевич, — Валандра бросила испорченную сигарету в пепельницу, — но у меня еще не все козыри кончились. Мы нашли в тайнике, очень ловко оборудованном в печке, трехгранный клинок, которым вы убивали тех несчастных женщин, на телах которых вырезали свои знаки.

Коркин сжался в комок, наклонившись вперед, потом вознес руки к воображаемому небу.

— Господи, — тихо произнес он, но все его услышали в повисшей тишине, — подкинули…

Затем сложил руки вместе и с разворота ударил сжатыми кулаками стоявшего позади него и немного справа милиционера в голову. Тот пошатнулся, выпустив из рук автомат, который ловко подхватил Коркин, одновременно ударив милиционера ногой в бедро. Нога бойца подкосилась и он, вскрикнув, опустился на пол.

Быстро сняв автомат с предохранителя и передернув затвор, Коркин нажал на спусковой крючок, направляя ствол поверх голов собравшихся. Короткая очередь прошила портрет Ларошфуко, висевший на левой стене.

— Всем сидеть, исчадия ада! — заорал Коркин.

Он отшвырнул ногой стул, перепрыгнул через упавшего бойца и оказался у двери. Второй боец, стоявший рядом, ничего не успел предпринять и в нерешительности застыл на своем месте. Два автоматчика, сидевшие вдоль стены, вскочили с автоматами наизготовку, стрелять не решались и стояли, поглядывая на Семена Семеновича.

— Сидеть, я сказал, — завопил Коркин, направив короткий ствол на автоматчиков, — оружие — на пол!

Автоматчики послушно сели, бросив «Калашниковых», и как загипнотизированные смотрели на Коркина. Дождавшись, когда третий боец положил свой автомат у ног, Коркин ногой открыл дверь и оглянулся — в коридоре никого не было.

— Что, мадам Вершинина, не вышло? — он нервно рассмеялся. — Должен признаться, вы мне нервы потрепали изрядно! Но Господь не оставляет своих детей, не бросает их на произвол судьбы, — Коркин дико озирался по сторонам, вращая глазами. — Снова он мне протянул свою божественную длань. Вы еще обо мне услышите!

Он дал еще одну очередь поверх голов и выскочил в коридор, закрыв за собой дверь. Толкушкин, который сидел ближе всех к выходу, бросился к двери.

— Валера, назад! — остановила его Вершинина.

Толкушкин замер у двери. В этот момент она отворилась, и в проеме появился Ганке с автоматом, который он держал за ствол.

— Заберите там этого придурошного, — невозмутимо произнес он.

Милиционеры бросились на выход, выставив вперед автоматы.

— Что ты с ним сделал? — Вершинина, наконец, позволила себе закурить.

— Да ничего особенного, — Ганке подошел к поваленному стулу, поставил его и замер за последним рядом «амфитеатра», — я заметил через приоткрытую дверь дежурки, как он пронесся мимо и побежал к выходу. Пока он там возился с замком, я подошел потихоньку сзади и приложил ему кулаком по затылку.