Пуле переводчик не нужен

Обозреватель оглянулся, как будто кто‑то мог подслушать его мысли. «Да что это со мной, старость, что ли, наступает? Как назло, и Вил Федорович Бондарев, советник-посланник, не встречает». Боится, что в его связях с Обозревателем слишком явно будут видны уши ГРУ… Бог с ним! Может, оно и к лучшему. Мы еще поторгуемся с вами, господин посланник. Что нужно вам, я знаю, как Отче наш, и сделать это мне не составляет труда. А вот то, что нужно мне… Я заставлю вас это сделать. Я, политический обозреватель ТАСС, человек, казалось бы, далекий от коридоров власти. А истоки моего влияния даже для вас останутся неведомы… За тройной броней… Пусть Бондарев, бывший «борзой» (то есть офицер разведки, обеспечивающий выполнение задания для «викингов» – специалистов высшей квалификации, непосредственных добытчиков информации), подозревает, что я вхож в «Аквариум» – безликий куб здания ГРУ у станции метро «Полежаевская» на Ходынке, где заседают люди, отдающие приказы и «борзым», и «викингам». Пусть советник посла Пекова, Федор Медвяник, представитель КГБ в Индии, знает, что, несмотря на строжайшее указание ЦК – не вербовать профессиональных сотрудников партийного аппарата, я, член ЦК, добровольно остался в списках секретных сотрудников КГБ и подписываю свои сообщения «В. Жуков» – не из‑за маршала Жукова, а из‑за сопливого деревенского парнишки Ваньки Жукова из чеховского рассказа. Пусть молодые аппаратчики ЦК знают, каков мой вес и влияние в заграничном отделе, и боятся моих связей с «динозаврами» – старыми членами ЦК, которым уже никогда не избавиться от догматизма и чья жгучая зависть к молодым застилает глаза кровавой пеленой и желанием разрушить все, лишь бы не отдавать власть в их молодые и жадные руки… Каждая из этих сил считает меня своим и подозревает, что я имею связи с еще одной какой‑то стороной. Но никто не знает правды, даже не допускает мысли, что я – ставленник всех трех! Партийцы твердо уверены, что нельзя быть одновременно членом ЦК и сотрудником КГБ. Военные разведчики уверены – нельзя быть одновременно сотрудником и ГРУ, и КГБ. Эти соперники непримиримы, и за границей можно найти агента ГРУ, перевербованного ЦРУ, но только не КГБ. Ну а КГБ считает меня своим сотрудником в высших партийных кругах, и, чтобы не засветить ценного агента, готово пожертвовать многими другими. И особенно теми, кто подозревается в связях с ГРУ. Aes triplex… За тройной броней.

Обозреватель вышел на площадь перед зданием аэропорта, посмотрел, как носильщик грузит его чемоданы в черно-желтое такси. Носильщику сразу понравился этот полный, с узким разрезом глаз господин. Он уже чувствовал, что сагиб даст ему не меньше десяти рупий, поэтому преданно косил взглядом в его сторону и исподтишка стирал меловые кресты таможенного контроля полой своей длинной рубашки. Она когда‑то была цвета хаки. На хинди хаки значит пыль. Англичане были очень хорошими колонизаторами. Они одевались к обеду (по‑английски – вечером) в черные смокинги и мундиры Navy Blue – цвета морской волны, но днем, работая среди местного населения – natives, носили шорты и рубашки цвета хаки. Пусть пыль будет на хинди, лишь бы Navy Blue было на английском. Да и местных везде – от Малайи до Марокко – называть надо natives – туземцы. Так проще. Пусть янки и русские хлопают их по плечу, пожимают руки и называют по национальности, даже если это клички. Джап или вьет, пак или тай. Лучше и честнее – natives. Это не так обидно, как «туземец» по‑русски, но переводится это именно так. До сих пор лучшие улицы и районы всех старых индийских, пакистанских и бенгальских городов носят имена английских генералов и политиков – Коннот серкус, Дригх роуд, Эльфинстон стрит, Клифтон бич. Или повторяют английские названия: кинотеатры «Метро», «Стрэнд» или «Рокси», отели «Эмбэссэдор», «Гайд-парк», «Вест энд», «Клэридж», набережная «Ожерелье королевы». А если местные хотят, чтобы и их язык звучал в этих названиях – ну что же, пусть себе будут Пакка Базар или мечеть Джума Масджит…

Обозреватель гордился, что ему не нужно говорить по‑английски почти во всех странах, которые он посещал. Уж с таксистами и в магазине он всегда договорится на местном диалекте. «Дарваза банг каро. Чало! «Эмбэссэдор»! (Закрывай багажник и дверь, поехали! Отель «Эмбэссэдор».)»

Переводчик. Нью-Дели. «Эмбэссэдор»

Отель «Эмбэссэдор» не нравился американцам, помешанным на чистоте и предпочитавшим новомодный стиль стекла и бетона, но нравился европейцам – смесью домашнего интерьера и колониальной архитектуры. Все этажи пятиугольного здания своими коридорами-верандами выходили во внутренний дворик с садиком и фонтаном, а все номера – на эти веранды. Вы можете хоть десять раз предупреждать портье о том, что вас не надо утром будить раньше 7 часов 30 минут. Все равно в 6 утра раздастся тихий стук в дверь и слуга в белоснежном с золотыми галунами костюме и в чалме с плюмажем протолкнет в номер сервировочный столик: «Чай, сагиб? Тиге? Ачча!» Чай, молоко, сахар, печенье, масло и джем. Если вы хоть раз скажете, что предпочитаете джем с горькой апельсиновой корочкой или чай с молоком – этого не забудут никогда. Может смениться весь обслуживающий персонал гостиницы, но ваш чай и ваш джем будут подавать вам всегда. К обеду по верандам разносится запах жареного риса из ресторана «Магараджа», а вечером пол тихонько подрагивает от низкочастотных динамиков дискотеки «Wheels» – у молодежи очень моден роман Артура Хэйли «Колеса». Звука почти не слышно, но низкие частоты проникают сквозь этажи, как нож сквозь масло. Ничего не поделаешь, низкочастотные динамики – дань современной моде.

Конечно, в отелях «Хилтон», «Шератон» и «Клэридж» не пахнет ресторанной кухней и в номерах не слышно посторонних звуков, но в «Эмбэссэдор» вас принимают как родного, помнят, в каком номере вы останавливались прошлый раз, а в ресторане могут заговорщицки спросить: «Breakfast as usual, sir?» («На завтрак подавать все, как обычно, сэр?»). Это значит – помнят, какой сок вы пьете и как приготовить вам яйца – всмятку, в мешочке, вкрутую, глазунью с беконом или омлет. И, конечно, дрогнет сердце, и никуда, кроме «Эмбэссэдор», уже не поедешь – дом родной! Я всегда останавливался в «Эмбэссэдор» между поездками с генералом Беленко: в Бомбей – там Западный флот готовился к войне, осваивая новые ракетные катера типа «Оса»; в Нашик – там по лицензии собирали новую, штурмовую модификацию истребителя МиГ; в Визакапатнам – там были неполадки на дизельной подводной лодке, только что пришедшей из ТОФ – Тихоокеанского флота.

Генерала Беленко, родственника одного из заведующих отделом ЦК, сослуживцы между собой называли «лягушка-путешественница» за его непрестанные поездки. Я был его референтом-переводчиком, и сопровождать Игоря Николаевича было одной из моих обязанностей. Он жил на Мальча Марг, 16, с женой и сыном, хотя почти все сверстники его сына оставались в специальном пансионате МИДа в СССР, как только переходили в 9‑й класс. Эта парочка интересовалась только списками товаров, которые папуля мог приобретать с дипломатической скидкой. Раньше на втором этаже виллы с ним жил я. Это у нас первый этаж не считается престижным. В Индии – наоборот. Ведь из гостиной первого этажа можно через раздвижную дверь выйти прямо на лужайку!

Как бы то ни было, я был рад, что генерал – главный советский военный советник в Индии – разрешил мне после приезда его семьи проживать в отеле «Эмбэссэдор». Это не только позволяло мне отдыхать от своего начальника после работы, но и сокращало интенсивность моего общения с его супругой и сыном, за что я был искренне благодарен судьбе. Вообще, я любил проводить свободное время или один, или уж с шифровальщиком посольства, Зией Шаваевым.

Зия – значит черный на тюркских языках. Но он был бледным от постоянного нахождения в здании посольства. В те вечера, когда не было приемов и генерал уезжал домой, на Мальча Марг, я проходил к Зие в его жилые комнаты, и мы ужинали вместе. Чтобы не сойти с ума, ему нужен был кто‑то, с кем можно поговорить на разрешенные темы. Этих тем было так мало, что он нравился мне как собеседник. Он учился в Краснодаре, а я служил там старшим переводчиком, а впоследствии – начальником летного курса в Краснодарском авиационном училище, где обучали только иностранцев. Краснодар был единственным светлым пятном в его жизни, и он бесконечное количество раз мог вспоминать каждый уголок улицы Красной и Затона – побережья Кубани, над которым высилось темно-красное кирпичное здание его alma mater. Он уже поработал в трех странах, но мог вспомнить о них только аэропорт и дорогу к посольству. Да и то – что запомнишь, проехав по ней два раза! Я ему рассказывал о Карачи или Дели – он прожил в этих городах по два года и ничего о них не знал. Жена его замечательно солила грибы, но ее рассказы о магазинах и базарах почему‑то только раздражали Зию. Так что, когда мне надоедало говорить о Дели, а ему о Краснодаре, мы замолкали, но почему‑то чувствовали себя вполне комфортно и молча поднимали стопки с русской водкой, закусывая Олиными необыкновенно вкусными «соплистыми» грибами. Я давно перестал спрашивать Ольгу о том, что это за грибы – ведь трудно представить себе грузди на делийском базаре…