Холодное блюдо (СИ)

Беседа с Костиком вроде бы прошла как обычно, вместе с тем одна ее деталь испугала Серегу до желудочных колик. Костя был очень, очень доброжелателен, приторно чуток, почти ласков, чего за цепным псом Туманова обычно не замечалось. Масальский хвалил Серегу без меры, подбадривал, радовал новостями. Например, сказал, что Алексей Михайлович доволен и подумывает о том, чтобы вернуть Велика в команду. А пока шеф думает, Серега может отдыхать, расслабляться, не возбраняется и побухать. Когда же, прощаясь, Костя поинтересовался Серегиным финансовым положением и предложил помочь деньгами, Велика это просто добило. Книги Величев почитывал и знал о существовавшей на Востоке традиции задабривать приговоренных к смерти и одаривать их перед убийством. Он понял, что Туман поставил на нем крест, и надо ждать перо в бок или пулю в голову. Понял и испугался. Испугался настолько, что сразу же после разговора с Масальским, бросив машину и никуда не заезжая, отправился в жилищное агентство и снял квартиру, где и сидел безвылазно последние дни. При этом, наперекор пожеланиям Кости, в рот ни капли не брал и не расслаблялся. Даже в окна старался не выглядывать, а до супермаркета за продуктами добирался едва ли не перебежками.

К сожалению, деньги быстро закончились, также как и продовольственные запасы, и Серега вынужденно покинул свое временное обиталище. Разжиться бабками он мог дома, в банке или в кафе. Соваться в кафе было бы равносильно самоубийству, наверняка там есть Тумановские стукачи, банк тоже отпадал, поскольку карточки и документы хранились дома, поэтому оставался один вариант – наведаться в собственное жилье. Серега и наведался, предприняв все меры мыслимые предосторожности. Почти успешно. На Тумановских ликвидаторов не нарвался, уже стоял на пороге квартиры и открывал дверь, когда нарисовался этот хмырь. И страха он поначалу не вызывал. Однако теперь казалось, что лучше бы Серега на киллеров нарвался…

Ужас проник не только в голову, он охватил душу и даже проник в иные части тела – спина покрылась липким потом, а живот свело судорогой. Страх ворочался внутри голодным медведем и рос, расползался, расширялся. И справиться с ним Серега был не в состоянии. Особенно сейчас, будучи абсолютно, можно сказать, кристально трезвым. Пьяному и море по колено, и горы по плечу, не говоря уже о том, что в фазе "полного отключения", которой Серега достигал нередко, все горести, беды и опасности – по барабану.

Эх, лучше бы он внял ненавязчивой рекомендации Кости Масальского и забухал. И пребывал бы ныне в счастливой и беззаботной стране алкогольных грез, чуждой страшной и безжалостной реальности, а не корчился бы от ужаса, вжимаясь телом в холодный кафель.

Безнадега!

Никто ведь не примчится, не спасет, Туманов на нем крест поставил, дружки разбежались, и из собственного кафе ни один холуй не придет и не позвонит. Исчезни Серега на неделю, на месяц, да хоть навсегда, ни один человек не пошевелится, не побеспокоится. Пропал, и бог с ним, бывает…Разве что мать искать начнет, но она за тридевять земель живет.

И звать на помощь бесполезно, хоть подстреленным бизоном реви, не услышат. Звукоизоляция в квартире великолепная, на окнах стеклопакеты, да и никого из соседей сейчас, скорее всего, нет дома – все на работе или учебе. А пенсионеры – во дворе. Нет, никто не услышит. А если и услышит кто, пока будут разбираться-собираться, этому ожившему покойнику никто не помешает кляп обратно засунуть, Серегу пять раз завалить, расфасовать по сумкам и убраться восвояси. Однако Величев был в такой панике, что закричал бы, отринув доводы разума, попытался бы позвать на помощь, позабыв и про отсутствие дома соседей, и про отменную звукоизоляцию. Заорал бы, наплевав и на собственную гордость, и на недвусмысленное предупреждение Стрельцова по поводу выставления зубов, но… не смог издать ни звука. Навалилось какое-то оцепенение, горло перехватило, словно экс-покойник его загипнотизировал.

Паника все же одолела гипноз, оцепенение спало, и изо рта вылетел пронзительный вопль:

– По-мо-ги-и!…

Вопль получился оборванным, поскольку Стрельцов моментально подскочил к Сереге и засадил ногой в живот. Дыхание перехватило, окончание призыва о помощи застряло в глотке. Когда удалось вдохнуть-выдохнуть, между зубами уже находилась прокладка в виде скомканного куска полотенца.

– Вот, гнида, с ним, можно сказать, по-хорошему…- ровным голосом посетовал Стрельцов висящему над раковиной зеркалу.- Он, наверное, меня серьезно не воспринимает…

Никто бы не удивился, разозлись "крестник" и попинай Велика. Удары по ребрам Серегу, конечно, не обрадовали бы, но такая реакция, по крайней мере, была бы понятна. А эти интонации и эти слова испугали Величева еще сильнее, и он замычал и замотал головой, показывая, что, наоборот, очень серьезно воспринимает человека, приковавшего его к батарее.

Однако Серегины потуги пропали втуне, "крестничек" в его сторону даже не посмотрел, предпочитая общаться с зеркалом.

– Придется поучить товарища хорошим манерам, – Стрельцов вздохнул, развернулся и вышел из ванной.

Вернулся он через минуты, сколько именно их минуло, Серега не сказал бы и под действием пентотала натрия, более известного в народе как "сыворотка правды". Минуты показались ему часами, его терзали очень нехорошие предчувствия, и дважды прошиб холодный пот.

Предчувствия не обманули. Стрельцов вернулся в ванную комнату с большим ножом для рубки мяса, если хотите, тесаком. Велик когда-то давно, в незапамятные времена, купил тесак вместе с набором других ножей и никогда им не пользовался, даже забыл, где он валяется. А этот псих ножик отыскал.

Возвращению "психа" с тесаком в руке Серега не обрадовался. Осознавая, что тот вовсе не говядину разделывать собрался, Велик от ужаса едва не подпортил штаны. Он задергался, замычал, пытаясь… избежать чего-то неотвратимого и непоправимого, а чего именно – и сам не понимал. Также не понимал, что никакие его телодвижения не спасут. Он просто бился пойманной в силки птицей у батареи и мычал.

Стрельцов подошел к нему и, глядя исподлобья, тихим ровным голосом спросил:

– Я предупреждал, что орать не стоит?

Вопрос носил риторический характер и ответа не требовал. В любом случае кляп во рту и страх в душе помешали бы Сереге вымолвить хоть что-нибудь членораздельное. И "крестничек", кажется, разговаривал больше не с Великом, а сам с собой.

– Предупреждал. Советовал не дергаться? Советовал… Так что, извини…- Стрельцов схватил Серегу за левую руку, заломил ее и прижал к батарее. Велик попытался вырваться, но куда там; в наручниках разве вырвешься. Его возню и безостановочное отчаянное мычание Стрельцов и не заметил. Он только перехватил руку, встал поудобнее, отогнул Серегин мизинец и махнул тесаком.

Что-то чавкнуло, хрустнуло, и…ладонь словно опустили в поток расплавленного металла. То, что Велик испытывал до этого, можно было назвать легким неудобством. Чудовищная боль резанула так, что у Сереги по щекам покатились крупные горошины слез, а застрявший в глотке вопль едва не разорвал барабанные перепонки и не вывернул челюсти.

Резанула, приостановив на мгновение работу всех органов чувств, и почти сразу отпустила. Пусть не совсем, но ослабила хватку, снизилась до приемлемого уровня. Серега даже не успел осознать, что именно произошло. Он только отстраненно отметил, что по спине течет…жидкость, а Стрельцов наклоняется и подбирает с пола какой-то странный бледно-розовый с багрово-коричневыми пятнами предмет, похожий на короткий обломок ветки. И вдруг Величев увидел на обломке ветки…ноготь.

Это был палец.

И не просто палец, а человеческий мизинец!

Мизинец, отделенный от руки!

ЕГО МИЗИНЕЦ!!

ЕГО ОТДЕЛЕННЫЙ ОТ ТЕЛА ОКРОВАВЛЕННЫЙ МИЗИНЕЦ!!!

Когда Серега уразумел, что именно ему "посчастливилось" увидеть, он…потерял сознание.