Предупреждение путешествующим в тумане

— Вам-то какая разница, — и девушка уткнулась в книгу.

— Просто я любопытен. Думаю заглянуть сюда вечерком.

— Не попадете, — сказала девушка уверено.

— Ой ли?

— Вечером много клиентов, — пояснила она. — У нас престижное место. Крутые парни со всей округи к нам приезжают — за полста километров и более.

— Тогда видите вон ту, самую большую коробку конфет? Я хочу вам ее подарить.

— С какой стати? — она взглянула исподлобья.

— Такой уж у меня характер. Люблю делать подарки.

— Как знаете… — девушка впервые улыбнулась.

— По-моему, вода закипела, — хмуро сказал Эдгар.

— Сейчас накормлю вас, — барменша отложила книгу. — Вы приезжий? — она повернулась ко мне.

— Именно. Одинокий неухоженный приезжий, путешествующий инкогнито.

— Это как?

— Долго объяснять. Это когда в гостиницу не пускают.

— А, понятно.

— Так как насчет вечера? — я подмигнул.

— Ладно, — она пожала плечами, — приходите. Одно место я как-нибудь найду.

— Чего ты там говорил насчет инкогнито? — спросил он на улице. — Просто у Бессоновых ты смог бы сэкономить… И я надеялся, что тебе там понравится. Но раз такая история, сейчас отведу тебя в гостиницу.

— Ничего не выйдет.

— Почему?

— Документов-то нет.

— Так вот почему инкогнито, — он хмыкнул. — Ладно. Поезжай к Бессоновой за оставшимися вещами, а я пока договорюсь, чтобы ключ от номера уже лежал у администратора. Там у моей лаборантки знакомая, попрошу договориться и, если надо, оставлю в залог свой паспорт.

— Мне бы такую лаборантку, — я притворно вздохнул.

— Ладно, — сказал он сухо, а потом вдруг улыбнулся. — А как же пиво с баранками?

— Может быть, завтра?

— Завтра я с утра в лаборатории. Приходи туда.

— Так ведь воскресенье!

Эдгар развел руками.

— Молодец, — я похлопал его по плечу, — чистый Менделеев. Куда ты денешь свою Нобелевскую премию? Закопаешь в огороде?

Мы попрощались, и он приложил все силы, чтобы раздавить мне кисть. Но я был начеку, и сохранился паритет.

— Да, старина, — я задержал его ладонь, — на реке ты очень славно рассказал о том, как молоденькая больная влюбилась в своего импозантного врача. Узнай, когда и от чего Вера Громова лечилась у Бессонова. Ладно?

— Тьфу ты, частный сыск, да и только. Хорошо, постараюсь.

Я прошел пешком несколько кварталов и купил по пути газету. Она была позавчерашняя, но я давно усвоил, что, если не смотреть на числа, все газеты одинаковые. А главные новости, если они касаются лично нас, мы чаще всего узнаем не из газет. На том стоим.

Спешить мне было некуда, и я некоторое время посидел на мокрой лавочке и прочитал газету от корки до корки. Я порядком промок под моросящим дождем, но зато теперь имел ясное представление о том, что предстоит сделать. Можете поверить мне на слово, но я выяснил это не из газеты.

От автобусной остановки мой путь лежал к яблоневому саду. Стало немного грустно переезжать в гостиницу. При свете дня дом Бессоновых выглядел не так мрачно, а блестевший от дождя флюгерный петушок наталкивал на веселенькие ассоциации. Я ведь здорово продрог.

Дверь была открыта, и из гостиной доносился голос хозяйки дома. Я прошел по полутемному коридору и оказался в одной с ней комнате.

Бессонова лежала на диване и говорила по телефону. Увидев меня, она помахала рукой и бросила в трубку:

— Ну, пока. У меня. гости.

Потом она спустила на пол ноги в одних чулках, зевнула и вопросительно на меня посмотрела.

— Вы совсем промокли. Где вы были?

— Знакомился с местными достопримечательностями, — последнее слово я мог выговорить только по слогам. Диктора из меня не выйдет, увы.

— Вам надо срочно согреться, — сказала она, вдруг встала, нетвердой походкой подошла к бару, открыла его и налила две рюмки коньяку.

Мы выпили, и она налила еще.

— Вы взяли высокий темп, — сказал я. — Боюсь, мне не угнаться.

— За моего муженька, — сказала она, скривив губы.

— Что так?

— Получила от него телеграмму. Берет на работе отпуск, хочет пожить у каких-то знакомых в Петербурге. Обдумать сложившуюся ситуацию, как выразился. Плевать я на него хотела.

Она выпила, и ее передернуло.

— Может, сварить кофе? — предложил я.

— А, отстаньте…

Она снова взяла бутылку, но не удержала, та упала на пол и разлетелась вдребезги. По комнате пополз клопиный запах.

— Вот бестолочь какая, — она посмотрела на свои руки, потом на пол. — Ничего, я знаю, у него еще припрятано. В кладовке. Вот только ключа нет. Ключ на его связке. Знаете, вы мне поможете. Взломаете дверь.

— Стоит ли?

— К черту, вы мужик или нет?

Я улыбнулся:

— А это определяется при взламывании дверей? Тогда нужен хоть какой-нибудь инструмент.

— На кухне, под колонкой, — топор. Сойдет?

— Как нельзя лучше.

Двери я взламывать не умел. Раскрошил притолоку и ободрал пальцы. Но в конце концов справился.

— Вы поранились, — она взяла мою руку, поднесла к губам и слизнула выступившую капельку крови. — Так лучше?

Чуть улыбнулась, потом снова коснулась кончиком языка кровоточившей ранки. Я заметил, что щеки у нее пунцовые.

Нина подошла почти вплотную и, прижимая одной рукой мою кисть к губам, другой обхватила шею, провела по волосам и поймала пальцами мочку уха. Острые ноготки впились в кожу, и я поморщился.

— Что ж, — спросил, — зря ломали дверь?

— Хочешь прежде меня накачать? — она подмигнула.

Разбитая бутылка коньяка была уже пустая на две трети, когда я пришел. Во сколько она начала? Как только получила телеграмму?

— Поищи на полке справа, — говорит она. — На нижней.

Давно ли мы перешли на ты? И надолго ль? Согнувшись в три погибели, я шарю в темноте и наталкиваюсь на всякую ерунду вроде старых ботинок и пустых трехлитровых банок. Вдруг под ладонь попадается какой-то тряпичный комочек, и я непроизвольно поворачиваюсь к свету, чтобы его рассмотреть. Лучше бы я этого не делал. В кулаке у меня был зажат женский носовой платок.

Поднимаю глаза на Нину. Губы у нее нервно подергиваются. Потом она резко бьет меня по руке. Платочек падает на пол.

— Вот, значит, куда он от меня своих б… прятал, — кричит она, — если я не вовремя возвращалась…

Она судорожно всхлипывает, отворачивается, и тут ее начинает тошнить.

Волоку даму в туалет.

— Уйди, — просит она между приступами. — Убирайся отсюда. Не смотри.

Иду на кухню, наливаю стакан одной заварки. Закуриваю. Минут через пятнадцать приходит Нина.

— Выпей, — говорю я, жестом показывая на стакан чая. — Поможет.

Глаза у нее уже совсем трезвые.

— Мне очень стыдно, — она теребит поясок халата, — поверьте, это впервые в жизни.

— Ничего не было, — я киваю, — договорились?

Она отводит глаза. Я смотрю на часы. Значит, путь к Бессонову в ближайшие дни лежит через Громову, как я и предполагал. А мне он нужен именно в ближайшие дни. Точнее, не он, а что — сами знаете.

— Сегодня вам лучше уйти, — нерешительно произносит Нина. — Вы не подумайте…

— У меня уже есть номер в гостинице.

Нина кивает, и мы прощаемся. Она очень бледная, мне ее жаль. Но что тут поделаешь?

На новое место жительства я попал к девяти часам вечера.

У гостиничных номеров есть одно неприятное свойство — к ним привыкаешь. Привыкаешь к пятнам на обоях, скрипящему креслу и поцарапанной плоскости стола, улице за окном и голосу дежурной. Может, именно поэтому я не люблю подолгу задерживаться на одном месте — в день отъезда становится страшно, что больше никогда сюда не вернешься.

Я поставил сумку, стянул свитер, расстегнул ворот рубашки и распахнул окно, чтобы немного подышать вечерним воздухом. На улице только смеркалось, и сквозь причудливую вязь деревьев проглядывали красные крыши домов. От серых плит тротуара веяло вечерней сыростью. На каждой плите сидело по жабе.