Личный убийца

— Понятно, — сказал парень и уверенно заявил: — Нет, такой пленки я не проявлял.

Женька уходить не спешил:

— А где еще можно проявить цветную пленку, если нужно сделать это срочно, а человек живет, предположим, в Белощапове?

— В Белощапове? — переспросила девушка. — Это где?

— На той стороне, — задумчиво проговорил проявщик, очевидно, подразумевая противоположный берег Оки. — В Криуше нет, в Шехмино нет, в Новоселках тоже нет…

— Чего нет?

— Сервиса такого нет.

— А в ателье?

Он усмехнулся:

— Во-первых, в ателье не получится срочно, а во-вторых, вы сказали, что снимал «профи». Если пленка ценная, «профи» едва ли доверит проявку кустарю. Тот ведь может ее легко запороть — там недодержит, там передержит, цвета будут… вот как на этом стенде. В общем, говно может получиться.

В словах его был резон, об этом Женька не подумал.

— А вы в Белоомуте не спрашивали? Там «точка» еще раньше нашей была, я туда когда-то сама пленку отвозила, мне там и снимки печатали. Ничего, хорошо получилось.

— Где?

— В Белоомуте. Это в Московской области, с той стороны туда даже ближе, чем от нас.

— Правильно, — подтвердил парень. — Маленький такой городишко районного подчинения. Там у них есть универсам и частный фотосервис.

Женька поблагодарил ребят и вернулся в машину, достал из «бардачка» атлас автодорог. Из Рыбного в Белоомут можно было попасть, проехав по магистрали до поворота на Алпатьево. Что же до Белощапова, то оттуда к Белоомуту путь был и в самом деле вдвое короче. Тем более радом находилась железнодорожная станция Фруктовая, откуда через Луховицы можно было доехать до Москвы.

«Он вышел на трассу, где его ждали сообщники на машине, вместе они доехали до Фруктовой, Неледин сел в электричку, а сообщники проявили пленку в Белоомуте и вернулись в Белощапово, — мысленно проговаривал Женька первую из пришедших на ум версий. — Тогда, пожалуй, они вполне могли управиться за час-полтора».

…Пока он доехал до поселка городского типа, подобных версий набралось десяток; но после разговора с частником, содержавшим фотосервис, от них пришлось отказаться.

Звали частника Таращенко М. И., о чем сообщала табличка на прилавке. Это был низенький, лысый, худосочный мужичок, понимавший в жизни только одну формулу: «Деньги — товар — деньги — товар — деньги…»

— Что ты хотел? — встретил он Столетника, появившись из кабинки с пластиковым стаканом кофе в руке.

— Хотел кое-что у тебя узнать, — не остался в долгу детектив, предъявив удостоверение. Мужик в руки удостоверение не взял, но наклонился и прочитал все, что там было написано. — Не бойся, я не налоговый инспектор.

— А у меня налоги уплачены, я могу спать спокойно. — Он повернулся к клиенту спиной, постоял у окна. — Тебе пленку проявить или фотоснимки отпечатать?

Евгений скрестил руки на груди, облокотился о прилавок и с усмешкой дождался, когда хозяин сервиса удостоит его вниманием.

— А сколько стоит то и другое?

— Сколько кадров и какого формата?

— Тридцать шесть. Формат… — Евгений посмотрел на образцы под стеклом, выбрал средний: — Вот такой?

— Шестьдесят девять, — нехотя произнес хозяин и, с хрустом смяв опустевший стаканчик, выбросил его в корзину.

— Я заплачу семьдесят, если ты ответишь на несколько моих вопросов.

— А если не отвечу?

— Тогда не заплачу.

Альтернатива должна была разрешиться в пользу Евгения.

— Ну? — поводив глазками по сторонам, шагнул Таращенко к стойке.

— В среду двадцать второго апреля ты работал?

— А если работал, то что?

— Ты должен помнить человека, который проявлял у тебя пленку «Кодак» на тридцать шесть кадров в первой половине дня.

Фотограф наморщил лоб, уголки его губ опустились, отчего лицо приобрело брезгливое выражение: «За кого ты меня принимаешь?»

— И что там было?

— Женщина.

— Одна?

— Нет, тридцать шесть!

Хозяин снова выдержал паузу — не столько для того, чтобы вспомнить, сколько, чтобы выбрать тактику поведения.

— Ну, был такой мотоциклист, — буркнул он. — Между прочим, сотню положил.

— За снимки? — оживился Евгений.

— Снимков он не заказывал. За то, чтобы я на твои вопросы не отвечал.

Евгений понял, положил обещанные семьдесят рублей, вынул из нагрудного кармана сложенную пополам двадцатидолларовую купюру и показал хозяину:

— В условиях рыночной экономики допускается здоровая конкуренция, Таращенко Мэ И, — объяснил свои намерения. — Если мы договорились — продолжим разговор, если нет — будешь давать показания полковнику МУРа Каменеву бесплатно.

Кто такой Каменев, Таращенко не знал, но все же предпочел не иметь бесплатных отношений с МУРом.

— Не пугай, я пуганый, — сказал для порядка. (О том, что он «пуганый», Евгений уже догадался: на безымянном пальце его правой руки синел наколотый перстень). — Чего ты хочешь спросить?

— Почему мотоциклист?

— Потому что в руке шлем держал.

— А мотоцикл ты видел?

— Слышал. Мощный мотоцикл тарахтел, наподобие «Днепра» с коляской. Он его за углом оставил и уехал не по трассе, а по проселку — к Оке.

— Как он выглядел?

— Выглядел?.. М-м-м… Как покойник. Лицо такое неприятное, волосы желтые, над бровью шрам, сам загорелый. Я еще подумал, где он так успел загореть. Глаза светло-голубые. Желтая куртка поверх тенниски.

Столетник удивился: почему по прошествии двух недель он так хорошо помнил этого человека?

— А я фотограф, — неожиданно упредил вопрос Таращенко. — До того, как этот «Кодак» купил, в ателье двадцать лет проработал.

— Во сколько он приезжал?

— В десять. Я без пяти пришел, а он — вслед за мной.

— И что сказал?

— Что сказал?.. Положил футляр с кассетой, спросил, сколько времени мне понадобится. Я ответил, что час-полтора. Тогда он достал полтинник и постучал по наручным часам: «Чтоб через пятнадцать минут было готово, в обиде не останешься». Отошел вон туда в холл и сел в кресло.

— Дальше!

— Дальше он пленку забрал, еще полтинник положил: «Помалкивай», — говорит. И быстро вышел. Я в окно выглянул, он по тротуару туда, влево, шел. Шлем на ходу надевал.

— Никто его не ждал?

— Я не видел. Может, кто и ждал у мотоцикла. Напротив цистерна с молоком всегда стоит, можно у молочницы спросить.

Евгений отдал обещанную двадцатку.

— А почему ты его покойником назвал? Загорелый ведь, говоришь?

— Ну и что, что загорелый? Голос такой… потусторонний, что ли, и глаза будто у наркомана. Словно не его глаза — мимо куда-то глядят, в пустоту. Змеиные глаза, даром что голубые. — Таращенко запрятал двадцатку в задний карман брюк, подумал и добавил: — Ни разу не мигнул.

— Ладно, спасибо, Таращенко Мэ И, — сказал Евгений. — Если он вдруг объявится, не торгуйся, мой тебе совет. Лучше скажи, что ты меня никогда не видел.

…Через двадцать минут он разыскал молочницу и еще двух женщин, покупавших у нее молоко и видевших мотоциклиста. В один голос они утверждали, что мотоцикл был большой и тяжелый, цветной, только заляпанный грязью. Мотоциклиста никто не ждал, он приехал и уехал один по шоссе в направлении реки.

ГЛАВА 33

Встретились они на Стромынке — Каменев и Либерман. За рулем «Мазды-626» цвета пуштулимского мрамора сидел человек, приглашавший Старого Опера за столик в кафе «Пикник». Представленного владельцем риэлторской конторы качка со шрамом на скуле на сей раз с ними не было. Машины остановились неподалеку от «Матросской тишины», что Каменев счел весьма символичным.

— Как дела, полковник? — с насмешкой спросил Либерман.

— Утром деньги — вечером стулья, — ответил Каменев.

— Деньги я тебе дам, если ты…

— Если «если» перед «после», то после «если» — «после»! — разозлился Каменев. — Вечером деньги — утром стулья. Понял, Гера?

— Не понял.

— Прекрати за мной следить. Это, во-первых. Не доверяешь — горшок об горшок, и в разные стороны. Ты меня нанял — я работаю. Твое дело платить. И за такие вонючие бабки я не намерен засвечивать свою агентуру. Еще раз увижу «хвост» — развернусь и уеду.